|
|
|
|
1. Б У К О Л И К И ЖУЖЕЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ неясно чем и движется ведь как ни посмотри у жужелицы жижица зелёная внутри душа в чём только держится на ниточке дрожит но жужелица дерзостно по ижице бежит бежать хватает скорости не прочь бы и летать да крылышки-то коротки надкрылышкам под стать и толку-то и нужда ли что твёрд её хитин он ни единой жужелки ещё не защитил и это только кажется какого ей рожна у жужелицы кожица тревожна и нежна она ей не помощница будь кожиц хоть бы сто сожрут и не поморщатся раздавят ни за что и вместо бывшей жужелицы мнившей ся венцом лишь только жижи лужица да ножка да крыльцо и сразу всё закончится и радости и жуть а ужас ведь как хочется так хочется пожить чтоб жижица по жилочкам зелёная бегла чтоб жужелице было что средь этого багна схарчить улиту, слизня ли червя ли муравья играть чужими жизнями коль на кону своя и смыться сжаться сплющиться заныкаться в тырсе сама конечно хищница но тут такие все никто ни с кем не дружится никто ни с кем не брат и жужел ту же жужелицу слопает и рад простые тут обычаи и гибель без затей от лап и клюва птичьего от жвал зубов когтей так эта жизнь и кружится зажатая в тиски тоски восторга ужаса восторга и тоски 11.03.2010, Москва * * * Ничего никому никогда никуда говорят никакими никак не словами о мёртвой деревне смирно замерший вольно, смиренно застывший парад, то ли траурный митинг стоящих из леса деревьев; безымянные толпы простой беспросветной травы, над собой скорбь сиреневых флагов вздымая кипрея; обтеснившие баньки, колодцы, условно дворы, человеческих навзничь стоящие гнёзд мавзолеи. Оглушающе пусто, ослепительно тихо окрест, только вьётся в слепой пустоте, как зыбучая пена, зримый только на звук духовой комариный оркестр, без пюпитров и нот истязающий марши Шопена, да порой этот зябко клубящийся хлипкий елей разрывая навзрыд, надрывают ещё безутешней контрабасы снующих смычками слепней и шмелей с тулумбасами гулкого баса томительных шершней. Никогда и никак недоступно простому уму, почему ни о чём, ни с того, ни с сего, ни с какого, ни за что, ни про что никакое нигде никому никуда ниоткуда никем будет сказано слово. И настанут, и сгинут все тысячи дней и ночей, но пропащей деревни, как сказочной мёртвой царевны, никакой никуда поцелуй не разбудит ничей никогда, потому, что возможно, и даже наверно, круглый двоечник, скучный, но замысловатый дурак, огородник научных наук, пожилой второгодник, привозной городской королевич не вспомнит, ни как, ни зачем, ни сейчас, ни потом, ни вовек, ни во вторник. 05.07.2010, Верхнее Ступино * * * Да-а! Как же у тебя все тут запущено, как же далеко все это зашло: мухи, комары, оводы, слепни, бабочки, кусты, поле, горизонт, небо, облака, солнце и луна, звезды и… А звёзды-то! Господи ты Боже мой! 22.07.2010, Верхнее Ступино УГАР Свобода в избе итит на гвозде у печки везде, стоит носорогом густой кислород, простой, как народ, а там углерода крутой диоксид отдельно висит, и бабочкой синей его моноксид под белку косит, он весел и юн, без особых прикрас, угарный, как газ. Свобода етит на евонном крыле в дымящей золе, заслонкой играет и вьюшкой звенит в виски и в зенит, и сажей измажа, поёт в голове – их, кажется, две. Русалки и черти, и сам домовой – с больной головой, и – кто это? – леший, такой деловой… А сам-то ты, пеший, ты кто? – Я-то свой! 22.07.2010, Верхнее Ступино * * * А то не знаете, каков простой совет родных волхвов: коль опасаешься волков, так неча шастать в лес. Рекомендует волхв Пров: соси банан и будь здоров, а то зайдёшь подальше в лес – и, глядь, один исчез. Но, как сказал мне волк Петров, чем дальше в лес, тем толще дров, там не бывает серый фолк, и в этом есть свой прок. И тут встаёт такой простой вопрос: иди или постой, чего ты хочешь – толстых дров или как ляпнул Пров. А где какой встаёт вопрос, под ним уже лежит ответ, и волки знают в этом прок, и не заходят в лоб, а рассмотрев со всех сторон, глядят, с какой ты больше плох. Волк не дурак ловить ворон, когда не ловит блох. И если прелести борьбы по жизни с детства вам чужды, ходите только вдоль тропы и только по грибы, ведь волки вооружены, вопросы слишком уж сложны, и вам ответы не нужны, а вот грибы нужны. А если вдруг нужны дрова – зачем дана вам голова, она вам даст совет простой: опушка, сухостой. 22.07.2010, Верхнее Ступино * * * «Выдохи воздуха вылетают, как из парной, кислорода в нём нет, но зато полным-полно мух, комаров и прочей безбожьей твари, но хоть на ночь закрыть дверь и окно – ещё хуже парилка внутри запарит, словом, дело говно. за водой или в нужник идти по узкой тропе, здесь не Малаховка, не то что не Сен-Тропе, слово косить означает здесь что означало, то есть всё пространство в сплошной, как время, траве, сколько видно глазу вокруг, тонет по пояс, словно конный в толпе, а кое-где, местами, пожалуй что и по грудь. Так и живи, обо всём остальном забудь: время тоже стоит здесь слошной глухой травою, разве еле колышась и, хоть ты конный будь, накрывая полностью, с головою, не давая вдохнуть, а пространство над ним заполняет горячий пар, так что вынырнув, схватишь ртом тепловой удар вместо воздуха. Как дайвер, дыши словами, сжатыми под давлением в двести бар, сплюснутыми, как перфект в плюскваме, в нитрокс рифмовых пар. Целый месяц прожить на такой глубине, не покончив с собой, не свихнувшись, не задохнувшись, как тот элефант в удаве, а лежать, озираясь, на самом дне – это тот ещё дьявольский технодайвинг, и словесное опьяне…» Автор этой записки был найден мёртвым в избе под грудой стихов. Стихи валялись везде, устилая пол на манер углекислого газа. Его баллоны были пусты. На их резьбе обнаружены следы зубов, еле заметные глазу, схожие то ли с буквой «ё», то ли с «е». 25.07.2010, Верхнее Ступино ПАУЧИТЕЛЬНЫЙ СОНЕТ вылезает из щели серый похож на сверчка но паук а куда как лучше бы был сверчок и куда-то лезет в сторону потолка но забрался в другую щель и молчок ну чего молчишь лучше бы что-то спел мух давить это знаешь каждый дурак ну а так какой по себе оставишь след ну сплетёшь паутину а завтра её херак мимоходом залётный шмель и кранты а пустые мухи тем более не результат а подохнете вскорости оба и он и ты от тебя ничего от него хоть пара рулад но поскольку потомки то песни будут ещё а с твоих никому кроме мух ни холодно ни горячо 25.07.2010, Верхнее Ступино ЗДЕСЬ Здесь русский дух финно-угорским пахнет, а за рекой – её зовут Унжа – одна тайга докуда взор доахнет, а в доме встретишь толстого ужа. Здесь сплошь поля некошеные, чащи, трава по плечи, мёртвые дома. Здесь человека – зайца встретишь чаще, а ещё реже – трезвого ума. Здесь дом никто, ушед, не закрывает: где никого, там кто быть может вор, а в доме мост, где ужик обитает, но за мостом не лес, а крытый двор. Здесь крытый двор огромный, двухэтажный, а из ворот второго этажа такие виды на закат пейзажный – про всё забудешь, даже про ужа. Здесь вечером ползут дремать туманы, где в пойме речки Пузовки бобры. Здесь люди, если встретятся, гуманны, то есть добры, болтливы и щедры. Здесь счастья нет, но есть покой и воля, и можно сутки шастать без штанов, но надо приносить еду и воду и выносить ведро и комаров. Здесь от жары сойти с ума с полудня, хотя и дверь, и окна нараспах, но в полночь, наблюдая полнолунье, так сладко выть, застыв поссать в кустах. Здесь места нет, но множество пространства, а время спит и видит наши сны, здесь легче умереть, чем сесть просраться, но проще жить, поскольку ссать в кусты. 25.07.2010, Верхнее Ступино * * * Просто жить в лесу медведю, вот дупло и мёд за так, заломает хоть Редедю, если кто ему не так. Просто жить в лесу лисице: зайцы, мыши, – благодать, если кто ей пригрозится, вмиг умчится, не догнать. Сложно жить в лесу еврею, где тут цимес, где маца? Всякий зверь его огреет в морду мерзкую лица. Но еврей живёт повсюду, а медведь с лисой в лесу, Вот за то его, иуду, и не любят на Руси. Боже, что за халабуду я хореем тут несу?! 26.07.2010, Верхнее Ступино * * * когда-то тут была негромкая деревня она и нынче вот да только без людей но избы без людей лишь мёртвые деревья сколоченные в куб без помощи гвоздей порожней темнотой глядят глазницы окон ворота на дворе дырой беззубых уст тут был для душ жильцов живой и тёплый кокон но отлетели все он холоден и пуст с разломом по мосту что на две половины делил в дому жильё и двухэтажный двор дома и не дома уже а домовины и чёрный сруб себе стал гробом с давних пор упавший ниц забор как скошенная рота не то как мертвеца гнилых зубов оскал и без толку искать в деревне хоть кого-то они давно не здесь кого бы ни искал на кладбище в версте белеются их лица стирают имена на крестиках года а здесь живут ужи сюда приходят лисы да протопочет дождь прохожий иногда да яблони зазря о людях беспокоясь растят своих детей роняя вновь и вновь не ведая что здесь давно в траве по пояс лишь кладбище домов спит и не видит снов 28.07.2010, Верхнее Ступино * * * В июле мир прогнулся от жары пространство отвернулось от Евклида приемля Лобачевского дары но посреди легла моя обида зачем миров меж пламенных светил пересеклись прямые параллели как раз когда я этот посетил из своего где воду не жалели мне здесь на всю неделю два ведра технической из мутного колодца а питьевой какая без вреда годится пить и в пищу инородца один пятилитровый бутылёк и это всё на что пространством странным я обречён поскольку так далёк от тех миров где вольно бьют фонтаны здесь сплошь поверхность глухо заросла метровыми густыми волосами зелёными как хыха волоса и через них вы не пройдёте сами и всякий путь подолгу выбривать кривой огромной бритвою опасной приходится но волосы опять стремительно растут и всё напрасно над волосатой знойною землёй дрожит небес подслеповатый Аргус как топка над мерцающей золой и слабая надежда лишь на август на то что он пучок координат умеренной прохладою расправит и вновь Евклида славить будет рад синклит миров и взад меня доставит и средь миров в мерцании светил родного мира я восславлю погоняло не потому, что в нём я много пил, а потому, что в этом пил так мало 29.07.2010, Верхнее Ступино * * * Ах, какая буря в четыре утра и какой потрясающий шквал, как гнала бушующим морем трава оливиново-бурый вал. С четырёх сторон подступила мгла и рассвет превратила в ночь, шквал лупил во все четыре угла и во всю свою шквалью мощь. Ах, какая гроза с четырёх утра, как по дому ветер летал, как бряцали стёклами ливень и град, гром лупил в листовой металл. Самым центром видно накрыла она: шквал крутился по часовой, то одна, до другая пела стена, словно ксилофон дождевой, то в одно, то в другое влетал окно ветрового свиста накат. Не сумеет так никакое кино, никакое долби никак. На четыре голоса ветер выл, и в четыре пальца свистел, на четыре стороны света бил жгучей дробью ледовых тел. Эта музыка, волны воды, травы, вдоль летящий пар или пыль из серебряных брызг и пролёт листвы, выжимавшей сто с лишним миль по спидометру шквала. В шестом я лёг и сразу уснул, и во сне всё опять – по кругу, вдоль, поперёк, с четырёх углов снилось мне. Всё случилось в какие-то полчаса, ну, от силы сорок минут, но грозы этой до сих пор голоса с четырёх сторон мне поют. 30.07.2010, Верхнее Ступино * * * это лето какое-то без шара тело пальцем потрогаешь липкая гадость май июнь июль сплошная тупая жара вся надежда на август вот уже тридцатое небо в сплошном дыму люди ищут прохлады а не абсолюта о великий Август скажу ему моритури тэ салютант в небесах раздастся такой сезам что мгновенно вылущатся из гнёзд и вплотную выкатятся к глазам иглы и свёрла звёзд красный пенис градусника опадёт как у воина после чайного брома освежающий дождик по небу пройдёт без особого грома ……………… вот уже тридцать первое небо с утра в толстой корке серо-сизого грима солнца нет совсем но не меньше жара и всё больше дыма. 31.07.2010, Верхнее Ступино * * * Через ворота и двери двора в дом залетела летучая мышь. Долго металась, сера и быстра, в тёмной коробке затихла, как мышь. Вынес коробку в полночную тишь, выпустил в темень летучую мышь. Через ворота и двери ума внутрь залетела случайная мысль. Долго металась, похоже, сама не понимая, какой в этом смысл. Выбросил глупую мысль из ума: много эмоций, а смысла нема. 04.08.2010, Верхнее Ступино * * * тишина распята на кресте треска в голове где бродят слова и числа затевалось попросту постно пресно только всё попусту тесто скисло белый хлеб слов чёрный хлеб чисел мысленно намазаны маслом смысла пышный блеф снов чёрствый блеск истин мелкий бес смешал сбежал смылся сдобный вкус лжи кислый квас правды медный купорос едких вопросов блеклая лазурь ответов праздных умолчаний цинковых белил проза чтоб сберечь речь от ржи лжи мути подложи грунт охры рыжей на свинцовый сурик суровой сути нанеси лак но уже жиже и ещё тоньше слой за слоем новых смыслов прозрачных чистых а иначе суть скорей скроем чем донесём во всём блеске истин медленно ползёт трещина треска но уже легла на глаза камедь и уже стих влип в сон блеска чтобы в тишину камнем кануть 04.08.2010, Верхнее Ступино НАТУРФИЛОСОФИЧЕСКОЕ ПОСТРОЕНИЕ ОБЩЕГО УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ ИЗ ЧАСТНОГО НАБЛЮДЕНИЯ Сегодня день особенный скорей для приключений зренья, а не для слуха, поскольку весь сиреневый кипрей взорвался вдруг серебряного пуха гранатами, как будто средь полей здесь поле битв материи и духа Материи сиреневая стать ещё хранит остатки прежней власти, но духа пух, серебряная рать сиреневые добивает части, и скоро победит, конечно, дух в извечной битве этих вечных двух, Но минет год, и будущей весной материи сиреневое войско со снегом духа снова вступит в бой и победит, явив своё геройство. Залог закономерности такой – бессмертной жизни свойство и устройство. Она сама в себе самой таит материи и духа претворенье, она сама себя саму творит из духа и материи боренья, едины в ней материя и дух, в том жизни нет, в чём нету этих двух. 05.08.2010, Верхнее Ступино * * * Где-то в пять я двинулся вспять сна течению, загребая мутно-вязкую ткань, сипя и погружаясь по рукоять, застревая хлипким веслом, задевая плывущие вещи и текущие мысли, всё резче и ясней не пускаемый сном из волнистых объятий толп смутных знаков, липких и скользких, цепкой водоросли беспокойства, облепляющей утлый плот, но всё резче и всё ясней, выгребая из вязкой вязи, задыхаясь, хрипя, вылазя из орбит и мыча во сне, сквозь густой угадывал я туман тиной дрёмы заросший ерик, наплывающий топкий берег и дурманный гнилой урман, и, теряя ошмётки сил, полагаясь на топь и милость, по болотистым кочкам вылез где-то в шесть и себя спросил, для чего выбирался вплавь, весь свой воздух пустив на вынос, вкривь и вкось, и насилу выполз в эту мутно-вязкую явь. 08.08.2010, Верхнее Ступино * * * Лёжа между сном и бытом, в ум никак я не возьму: небо звёздами прибито, а прибито-то к чему? И к чему, сказать к примеру, сам я гвоздиком прибит, если в доски и фанеру заколочен этот быт? Если этот сон обёрнут в крафт-бумагу и картон, то когда его отдёрнут, что останется потом? Будет мне во сне открыто: на гвозде ли, на винте – всё привёрнуто, прибито к бесконечной пустоте. За фанеру нам ни шагу, и, наверно, неспроста, что завёрнута в бумагу тоже эта пустота. 20.08.2010, Верхнее Ступино * * * Ночью время тихое тюкает в стекло. Сколько там натикало, сколько натекло, горстку ли накрапало, налило с ведро, чтобы там на краткое набралось светло. Тьма густеет, тянется, вязнет на полу, даже днём останется, где темно в углу, по полу, по стеночке как там не тяни, тенькая застенчиво, стянется в тени – и темнит, и копится лужицей темна, сохнуть не торопится тёмная стена, а светло летучее, веселящий газ, с первой тёмной тучею вытекает враз. А пока по капельке в тонкое окно, в дом бессрочной каторгой цедится темно – и, пугаясь тиканья, съёжилось тепло. Ночи время дикое тычется в стекло. 21.08.2010, Верхнее Ступино * * * Мысли с липкой подоплёкой птичьей плёнкой, поволокой, расползаясь на волокна, облепляют потолок. Сна неплотные полотна, мелкий мыший топоток, темнота ползёт под окна, увязает коготок. Дальше – бешеный поток, воды сонного потопа. На стене непрочным мелом наречённых, обречённых имя – кровью, кирпичом, имя с жизнью обручённых, имя смертью приручённых, имя тех, кто ни при чём, под рукою неумелой криво пишет уголёк. Буквы чёрные на белом, листья белые на чёрном, обращая серым пеплом, словно рыжий кот учёный, нежно лижет огонёк. Тесно нижет ночь-улитка бусы времени на нитку, подоплёку мыслей липко заливает клеем сна, лижет медленная пытка лица, буквы, имена, разлучая душу с телом, пишет чёрное на белом вязкой кровью, чёрным мелом. Низко небо, ночь тесна. 21.08.2010, Верхнее Ступино * * * Сажа, шибер, вьюшка, топка да заслонка, кожа, кости, юшка, жопка да мошонка. Протопили печку, выдуло тепло, лопнуло сердечко, вот не повезло. 21.08.2010, Верхнее Ступино КТО Кто в ночи шуршит, как счётчик, гулко капает в ведро, кто, то глухо, то почётче так тук-тукает в ребро, кто вчера во тьме бродило, кто сегодня вновь пришло, ночь под окнами пробдило, я не знаю ни за что. Это кто никак не видно и не слышно, как никто, и тем более обидно, что я верю в это кто. Может, это кто русалко, может, кто вообще ничто, может, кто мало и жалко, или даже просто чмо, только знать-то мне откуда, если я не видел кто, если голову укутал в одеяло и пальто и считал баранов, маясь, а потом считал до ста. Никому я не признаюсь, как боюсь я ночью кта. 21.08.2010, Верхнее Ступино МУРАВЬИ Если знал о лесе лишь про банный веник, сядь минут на десять жопой в муравейник. Веников не вяжут братцы муравьи, всё про лес расскажут, только придави, спиртом муравьиным щедро угостят, наползут лавиной, объедят костяк. Словно коробейник, всякий муравей стащит в муравейник плоти клок твоей. Глядя в поднебесье, белый твой скелет вызнает о лесе всё за пару лет. Сядь часов на десять жопой в муравейник. коль всё знать о лесе хочешь, шизофреник. 23.08.2010, Верхнее Ступино * * * Скоро, возможно, гигнусь, но по первому Гипнос крутит сонному духу лакомую порнуху. Столь ли силы иссякли, что на седьмом десятке можно принять за Эрос ума блудливую ересь? Утром лукавый Логос прячет в рукав гормоны, но Эрос залез по локоть в пылкую страсть Мамоны. Однажды, выяснив статус и цифру лишнего веса, припрётся лесник Танатос и всех погонит из леса. Придётся, спустивши парус, забыв о земном борделе, хавать лишь эту гадость, лотос и асфодели. Пока же, пуская копоть, можно так же упорно мясо от пуза лопать и зырить ночное порно. 24.08.2010, Верхнее Ступино НАРОДНАЯ ОГОРОДНАЯ Смиренно и степенно почтенные отцы, папаши постепенно, сажают огурцы. Казалось бы, и наши, свою смиряя прыть, почтенные мамаши могли бы их садить, докучливо окучив, и делу бы конец, но нежинский огурчик – не женский огурец. Специфика такая: с чего, не знаю сам, нужна рука мужская не женским огурцам, чтоб их лелеять, холить и бережно растить. Иной папаши доли не мыслят допустить. Рыхлят, в трудах вспотевши, папаши огород, чтоб, в их руках созревши, просились сами в рот, блестящи и влекущи, упруги и тверды, их огородной кущи неженские плоды. Папаши знают: дома мамаши ждут, грустят и в огурцах облома папашам не простят. Но лишь плоды на пашне нальются и взрастут, немедленно мамаши все будут тут как тут. Примчат мамаши тут же бегом со всех концов, чтоб выбрать самых лучших и крупных огурцов. И будут зреть счастливо усталые отцы, как с их мамаши нивы сбирают огурцы, как счастливы мамаши, папашиных трудов, чужих крупней и краше, отведавши плодов. 25.08.2010, Верхнее Ступино * * * Свет, просовываясь меж стволов, образует сотни косых столбов, что-то вроде наброска засеки. Внутри них игра золотой икры, словно искры, мошки и комары, звон мушиной пасеки, словно искры, капли висят в листве, и всего и надо, что только свет, как косые столбы и надолбы, только капли с веток, мошка, и сверх, чтоб салют устроить и фейерверк, ничего не надобно. Чуть подальше скользит и гуляет гать под ногой, мха мех тут умеет лгать, притворяясь твердью, оступившись, вязнет во мху нога, и кикиморы виснут на сапогах понарошною, скоморошьей смертью. Тут, во мху, сквозной бочажок возник, в нём невидимо глазу живёт родник, по краям и в воде теснится кислица, а вода в нём призрачна и проста, и прозрачно-пристальна. Тут места, чтоб во сне присниться. 27.08.2010, Верхнее Ступино БУКОЛИКИ Прекраснобёдрая Венера с прекраснокудрым Аполлоном под вечер в домике фанерном проводят время за баллоном с нектаром светлым «Три медведя», взбодяженным чекушкой водки. А их весёлые соседи, папаша Один, Бальдр и Локи, уже побив друг другу морды, здоровье лечат самогонкой. Миролюбивый Будда гордо обходит их избу сторонкой. Тем временем Анубис с Сетом и сам примкнувший к ним Осирис, шурша у них в сарае сеном, азартно пользуют валькирий. А на другом краю деревни Аллах с Христом и Яхве древний, следя прилежно за базаром, беседуют за самоваром о том, что в бренном мире этом, что именуется Землёю, так хорошо в деревне летом и так тоскливо в ней зимою. 28.08.2010, Верхнее Ступино ХИЩНИК Стою и с задранной головой, слежу за медленною совой, что прилетела, держа в когтях довольно крупную с виду мышь и вот теперь у меня в гостях, избрав удобнейшую из крыш, уселась плавно на мой сортир и, раздирая, её когтит. И я не так ли, поймавши мысль, таща добычу в свой ноутбук, лишаю жизни её, как мышь, чтоб разодрать на слова из букв? 28.08.2010, Верхнее Ступино ДРАМАТУРГИЯ Скрипучей канифолью смычковою скрипичною скрежещут какофонию растения различные, но, безусловно, сорные, взяв в тесную осаду убогую уборную в углу глухого сада. Вокруг железа залежи и хлама нехорошего. Вот жалюзи без жалости изломаны и брошены. Изменой огорошены, за грядкой огорода гниют почти хорошие гнилые бутерброды. Растёт, как одержимое, растенье каприфолия, оно зовётся жимолость и вьётся, как Офелия вокруг какого Гамлета, по стенкам шаткой будки. Читая слово «ЗАНЯТО», синеют незабудки. А рядом с дистрофичными синеющими сёстрами бегония тепличная с листами разнопёстрыми, и, навевая грустные, печальные мотивы, с любовью безыскусною лежат презервативы, как будто смертью спаренные Ромео и Джульетта, в кустах с Иван-да-Марьею за ямой туалета. В траве тропинка торная, минуя сруб колодца и для свой путь в уборную, неприхотливо вьётся невинной Дездемоною, задушеной Отеллами – цветными анемонами, под ветром облетелыми. Лежит, приколот намертво к земле кривыми вилами, как будто жертва Макбета, весь мир Шекспира Вильяма. 28.08.2010, Верхнее Ступино * * * Ползёт вдоль Пузовки туман приватным одеялом, потом вздувается к домам и топит их помалу в парном опале молока. Дремота млечная легка, к утру почти наверняка в ней сливки отстоятся. Дремоту разогнав и лень, их снимет, наступая, день – пить кофе и смеяться. 29.08.2010, Верхнее Ступино * * * Тучи с севера и с востока, дождь накрапал – не кот наплакал, водопад такой с водостока – полный таз через край нахряпал. Нагоняет всемеро север, и с востока ещё вот столько, холодает, сыро и серо, даже в доме тепло нестойко, разве сухо. Шуршит компьютер, тарахтит терпеливо счётчик. Календарь ли рамсы попутал, то ли бес, но сентябрь всё чётче проступает сквозь август волглый, полный таз через край нахлюпав, два-три дня всего, ждать недолго, наступает пора для клюквы. Наступает пора отъезда, ожидания и печали – так насижено это место, это время, что за плечами. Весь июль простояла пакость: дым пожаров, жара, непруха, под конец только, сжалясь, август полный таз через край наплюхал. Дождик затемно незаметно подступает к слепым окошкам, первых капель выслав разведку, но расходится понемножку и всю ночь барабанит в стекла, дом наполнив певучим звоном, то одна, то другая стенка сну бревенчатым ксилофоном свои песни поёт-играет, лишь под утро, прикрывши клапан, постепенно дождь затихает, полный таз до краёв наплакав, брёвен мокрую древесину на всю ночь перепутав спьяну с ксилофоном ли, клавесином, разве только не с фортепьяно. 29.08.2010, Верхнее Ступино ГИБЕЛЬ ПОМПЕИ В этой мёртвой деревне, сидя в избе, и, наверное, будучи не в себе, я записывал истово в ноутбук, буколическое количество букв, титаническое количество слов. Вулканический Везувий стихов низкокачественных извергался здесь смертоносной лавой и пеплом словес, жизнь в Помпее поэзии хороня. Археолог, родной, извини меня! Я два года копил смертоносный пыл и теперь его весь из тебя излил. Ты, пожалуй, из пепла отрыв мой мир, в нём найдёшь лишь окаменелый сортир, кучу мусора и античный бордель – это всё, что я сделал из славных дел. 29.08.2010, Верхнее Ступино * * * Сырость и серость, дождик, слякоть, тела тепло вернув одеялу, самое времечко спать ли, плакать, то ли стихи причитать помалу. Стану-ка дождика песни слушать, музыку окон и стен промокших, молча учиться, как сделать лучше музыку слов, под дождём примолкших. Дождик и слякоть, серость, сырость. Дождик мне пишет клавир примера. Музыка эта – она на вырост, больше любого стихов размера. Как это вместе всё сплавить надо – мысли и чувства, слова и звуки, музыку рая с мукой ада – в слитки неслыханной райской муки, перемножая страсть на старость, впадая в отчаяние и ересь, всё принимая – тоску и ярость, дождик и слякоть, сырость, серость? 29.08.2010, Верхнее Ступино * * * Два месяца здесь носило меня по воле зелёных вод, точнее, семьдесят и два дня, но прожил я целый год. Два месяца плыл мой дом-ковчег по пояс в глухой траве, два месяца, полных чёрт знает чем, а прожил я целый век. Два месяца странствующая изба давала мне кров и свет, но я не знаю, как и когда я прожил тут тысячу лет. Возможно, случилось так потому, что плавал я, имярек, странствовал и иногда тонул в море, как некий грек. Конечно, я вовсе не Одиссей, толстый двуглазый циклоп, нигде на этой планете всей не ждёт меня Пенелоп. и нет мне Итак, и так может быть, ещё, себе на беду, тысячу лет утомившись плыть, остров Каллипсо найду. Но по бурному морю слов плыву я Улиссу вслед, в зелёных волнах траля улов, не ведая счета лет. 30.08.2010, Верхнее Ступино * * * Понемногу за лесом стоять начала Москва, но не то чтоб столица, а образ образа жизни, еле-еле, пунктирно, но уже за мозгу мозга от одной замызганной мысли об этом слизне. Поползут в голове немедленные слизняки и повсюду совать рога-глаза начнут улитки, набегут тараканы усами просить: изреки, извлеки из реки по имени факт улики! Загундит телевизор, вползёт сетевой паук, ворох дохлых мух насуёт горстями из спама, заурчит унитаз, парадоксов сортирных друг, телефон полоснёт зазубренной бритвой Окка́ма, в смысле, О́ккама. Здесь, осев в просевшей избе, вместе с ней останутся стынуть покой и воля, тишина одиночества станет висеть на гвозде, дожидаясь меня и стараясь привыкнуть к роли позабытой вещи, любимой ветоши дней, где она, укутав, меня так уютно грела… С каждым днём пунктир становится всё ясней, а душа всё сильней оторваться хочет от тела – оставаться здесь, зимовать за трубой печи, дожидаться далёкого ненадёжного лета, где бы были опять тишина, покой и почти настоящая воля одиночества как ответа. 31.08.2010, Верхнее Ступино * * * Кого мне просить и кого умолять, колена сломив, как последняя блядь, привета просить и приюта, когда наступает сентябрь за окном, где в десять становится разом темно – как тягостна эта минута, как тянется время, в котором сентябрь наступит минут через сорок, хотя так хочется, чтоб ещё август, ему я за двадцать последних минут священною клятвой готов присягнуть, последнему летнему стягу: оставь меня здесь в своих верных сынах беречь и хранить наяву и во снах тебя, августейший мой цезарь, стоять на границе и от сентября стеречь, когда, мёртвой листвою соря, придёт он на жёлтых протезах. 31.08.2010, Верхнее Ступино * * * Я тут живу на стуле со столом и писюком. Природа вся промокла и сумрачно глядит в сырые окна со всех сторон. Но мне не до неё. Уже два дня межрёберная мучит невралгия, ни кеторол не может, ни другие спасти меня. Вторую ночь на стуле за столом с компьютером часы я коротаю, поскольку лёжа сразу боль такая, как будто лом ворочается у меня внутри, в такой грудной, как будто птичья, клетке. Мне два часа до будущей таблетки, нет, даже три. Так и живу на стуле со столом и ноутбуком. Осень происходит за окнами, а боль всё не проходит, торчит колом. Чтоб её хоть как-то приглушить, смотрю подряд всего Иоселиани, на мониторе тихое сиянье его души. В просветах и отдушинах пишу, но с головой от кеторола скудно, недолго обезболены секунды, и я спешу. Зачем с годами так нехороши становятся людские агрегаты, убогий кров для счастьем небогатой живой души. Зачем и без того короткий срок нам докторской одним батоном в руки, зачем так много в нём обрезков муки, так мало строк. 01.09.2010, Верхнее Ступино * * * Я б ещё побыл один, кабы знал, как быть, да вот лампа, Аладдин, начала коптить. Не выходит больше ждать, сколько ни просил, тут у времени, видать, вышел керосин. С фитиля сниму нагар, с памяти навар, тряпки лета сдам в утиль, прикручу фитиль, вещи в ящик соберу, прежде чем уйти, лампу всё-таки потру, вдруг да пофартит, и опять примусь как все и со всеми быть днями белкой в колесе, ночью волком выть и пытаться быть собой в баночке сардин. Поменяться бы с тобой местом, Аладдин. 01.09.2010, Верхнее Ступино |
 Содержание
|
Дальше 
|