|
 |
ДОКТОР, СУХАГО?
– Доктор, сухаго?
– Агдаму с вашего позволения сказать я бы пригубил.
– А к даме моей если вы будете продолжать позволять себе прислоняться, я не посмотрю сквозь зубы на ваше святейшество и попросил бы.
– Позвольте, однако.
– Ваня, а как там в ванне?
– Порядок: наполняется. Сейчас я проволочку подыщу соответственно.
– Доктор, а сказать вам, кто из нас мент?
– Кто?
– Сказать или не надо?
– Не надо.
– Сам знаешь?
– Он знает.
– Он знает, а мы-то нет. Пусть он нам скажет.
– Ваши намекающие инсинуации я в одно ухо впускаю, а через другую ноздрю выпускаю продолговатой соплёй.
– Во понтяру лупит ментяра.
– Позвольте, однако.
– Ваня, а как там в ванне?
– Порядок: наполнилась. Вот я и проволочку подыскал соответственно.
– Доктор, видите ли вы эту проволочку, свёрнутую в виде упругой петельки?
– Ваши приспособления нехитрой механики я расцениваю недвусмысленно только так.
– Нет, а я продолжу: если вы будете позволять себе продолжать, я уже не посмотрю сквозь слёзы, а попросил бы, – да, подчёркиваю, я попросил бы держать ширинку застёгнутой на все сто.
– Позвольте, однако.
– Вот и договорились. Придерживай, Ваня, а я повяжу ему галстук батерфляй.
– К-хк... х-хк... х-рр-й... й...
– Признавайся, ментюшок, признавайся.
– Не хочет.
– Он хочет за Русь погибнуть.
– Вот и притопим. Последний парад наступает. Доктор, желаете за Русь погибнуть?
– Хх... хр-хр...
– Константин Петрович, ослабьте.
– Хр...аню в моём сердце...
– Ваня, ты направляй его. Доктор, идите, а то Константин Петрович снова усилит давление.
– Ваши аляповатые инсценировки бульварной драматургии я без обиняков, если хотите знать, отправляю на табло.
– Нагните ваше хайло, товарищ товарищ прокурора, и погружайтесь: ваша карта бита. Вам нет надобности разоблачаться: вы уже разоблачены более фундаментально.
– Да, ментально он, конечно, фунда, что говорить!
– Ныряй, патриот совковый. Наверх вы товарищи все по местам!
– Константин Петрович, так держать! Вода холодная, Ваня, ай хоуп?
– Ай, вода холодная кронштадтская... Бушлатик чёрный, брюки клёш... Ай, пора, подруга нам прощаться, да... На память фото не пришлёшь.
Эти и подобные им реплики, а также звуки: хрипы, стоны, бульканья и шум воды, льющейся из водопроводного крана, – сопровождали первые пять минут исцарапанной чёрно-белой фильмы, прыгавшей на узком экране под стрекотанье проектора. Про это стрекотанье я тогда же подумал, что оно, несомненно, тоже включено в фонограмму, потому что быть не может уже давно таких допотопных механизмов в кинотеатрах столицы. Несомненно. Что же касается визуального, как говорится, ряда, то он нисколько с фонограммою связан не был: показывалось движение железнодорожного состава, длинного, гружёного лесом. То он уходил вдаль по однопутке на фоне волнообразного степного ландшафта, то вновь беззвучно набегал на зрителя клокочущим паровозом, и тут же начинали мелькать расшатанные вагоны, снятые с близкого расстояния. Я вынул из кармана часы и в бегущих отсветах от экрана рассмотрел время. Ещё пять минут я мог посидеть. Но поднялся. На моём ряду никого не было. Я прошёл до прохода и по наклонному полу вниз, где на словах "на память фото не пришлёшь" открыл дверь выхода. Да. Даже дождь, обдавший ледяными струями мой видавший и не такие виды, принесёнными порывом ветра, внезапно налетевшим из мрака, зонтик, едва я успел его раскрыть, не мог бы охладить моей решимости. Пора проучить этого выскочку, тирана, вундеркинда, этого сноба, презрительного и самовлюблённого, этого возомнившего себя неуязвимым диктатором вершин и неисповедимым корифеем рёбер сопляка, между тем не знающего, не обонявшего в жизни ни разу жирноватой амбры вдохновения, равно как и не отплёвывавшегося в окно ночью от его тошнотворного мускусного привкуса, – пора несомненно. Пришла минута произнести ему в лицо спокойно и внятно: "медиал-шток на 29, – это ты видел? на-ка выкуси!"... Нет, не так. Пришла минута бросить небрежно, рассеянно разворачивая и перегибая вечернюю газету: "а медиал-шток на 29 разве я не могу? посмотри-ка по каталогу, а то я запамятовал"... Нет, ещё не пришла. Подойдя ко входу в метро, я укрылся от ливня под колоннами. У меня оставалось несколько минут на то, чтобы принять лекарство и осмотреться.
Из урны несло жирноватым дымком. Близ неё валялось несколько мокрых обёрток и расползшаяся, склизкая шкурка банана. В луже тускло блестел маленький кружок монеты. Нагнувшись, я быстро выпрямился вдруг от ужаса: "а вторая? неужели? есть или нет? и это я вот сейчас вот здесь прокинусь на таком пустяке?". Сделалось дурно, я качнулся и чуть было не упал, доставая портмоне. Мешал зонтик. Я бросил его, не закрывая. На правую ладонь высыпал всю мелочь и всматривался, исступлённо вылавливая жёлтый блеск... Есть одна... Дьявол, всего одна, а если неправильное соединение? Вот аппарат, по которому звонит пожилой мужчина. Встану за ним и спрошу, может у него ещё есть, когда он кончит. А если он будет ещё пять минут? или десять? Вешает. Что? Не сработало? – "Не работает?" – "Работает, всё в порядке. Только не дал договорить: здесь по времени, чёрт бы их подрал, придумали хреномундию: на спичках экономим, на водке пропиваем (да по червонцу, заметьте, за бутылочку, а в ночное время так и по два!), и так у нас всегда и везде. И во всём, заметьте. К вас нет лишней?" – "Сожалею, но всего пара. И то одну в луже сейчас нашёл". – "Повезло. Может и мне поискать?" – Набираю. Гудки: пи, пи, пи, пи, пи, пи... Набираю. – "Э, а это ваш зонтик?" – Гудки: пи, пи, пи, пи, пи, пи... – "Мой". – "Что ж вы бросили?" – Набираю... – "Да... сейчас подниму... не успел закрыть"... Гудки: пи, пи, пи, пи, пи, пи... – "Смотрите, ещё ветром унесёт". – Набираю: то же самое. – "Ну, погодка!.." – Набираю. Набираю. Смотрю на часы. Смотрю на часы на площади: то же самое. Набираю: пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи, пи. Смотрю на часы на площади. Стрелка дёрнулась. Отхожу от аппарата. Поднимаю зонтик и закрываю его.
Из метро вышла девочка.
– Давай покурим. О, как я устала! Подержи мне зажигалку. А ты? Не будешь? Открой рот. Нет? Тогда посмотри вот сюда. Ну, как? Так ты идёшь к Вольдемару? Как так? В чём дело? Как это – всё меняется? Ехать? Прямо сейчас? Надолго? А потом? Как это – ты не знаешь? Ну, к часу, ну к двум? А мне что там делать? Вот это так фантики! Ну, хочешь я тебе словлю мотор, у меня быстрей получится. Только договорились, понял? Нет? В чём дело? Тогда я поеду с тобой. Как это незачем? А деньги на мотор у тебя есть? Туда и обратно? Дать? Ну и катись! Можно подумать, я лезу к тебе в постель! Мистер джентльмен! Подай мне руку! Подержи сумку. Вот так. Резинка перекрутилась. Ну? Посмотри: шов ровно? Всё. Пока.
Я смотрел на неё пустым взглядом. Машинально оглянулся: цокая длинными каблуками сапогов, как она думала, оскорбительно, но я не мог этого сообразить.
Около получаса на то, чтобы нанять таксомотор, и потом ещё двадцать минут ехал. Стоит ли описывать? Подъезжая, принял вторую таблетку.
– Что случилось? Ты откуда?
– Я не мог раньше, – сказал я. – Сделай медиал-шток на двадцать девятой вершине.
– Постой, но мы же договаривались, что ты позвонишь до пол-одиннадцатого...
– У тебя был занят телефон.
– Когда?
– В пол-одиннадцатого.
– Вряд ли.
– Может быть, у тебя часы спешат?
– Может и спешат, – сказал он беспечно, – но не больше, чем на минуту-другую.
– Что ты пускал?
– Реверс и перегруппировку дня. Сейчас статистика началась.
– Останови.
– Ну, допустим, – сказал он снисходительно и набрал команду. – Но что ты можешь сделать после реверса?
– Медиал-шток, – повторил я.
– На двадцать девятой? – он мимолётно задумался и сказал: – У тебя там нет ресурса.
Он ещё не понял. – Так человек, с комфортом летящий в самолёте... Нет, не так человек, с комфортом летящий, не догадывается по неизменному лицу стюардессы: не по лицу стюардессы он догадывается, а по изменённому шуму двигателя. Зато человек, с комфортом сидящий в шезлонге на террасе своей дачи и не слушавший сегодня утром радио, не догадывается по незнакомому шуму, ибо он сам работает на радио и сам готовил вчера утреннюю программу, а сегодня у него выходной.
– Давай посмотрим по базовой карте, – сказал я.
– Ну, давай посмотрим, – снова снисходительно, небрежными тычками ногтей он вызвал базовую карту. Одна за другой начали выплывать вершины из голубоватой мглы, ощетиненные энергетическими коронами.
– Видишь: SERAP, – сказал он, и тут впервые в его голосе замялась маленькая складка. – Ну, SERAP – это ещё не золото, – тут же успокоился он. – Будешь рисковать?
– Да.
– Глупо: не пройдёт медиал-шток.
– Посмотрим.
– А если повиснешь? – спросил он весело. – Провисишь до завтра?
– Нет, зачем? Тогда – статистику и бабки.
– Ну давай. Твоё дело.
– Конечно, моё.
– Ну давай...
– Давай.
– Прости пожалуйста, а он уже закончил тогда докторантуру?
– Нет, это было за год до окончания.
– Но Сильвия тогда уже не жила с ним?
– Чего не знаю, того не знаю.
– Я видишь ли почему спрашиваю. Я познакомился с Сильвией позднее, в 86-м. Это была особа уже серьёзно больная. Просто бешеная в области некоторых видов спорта, – ты понимаешь. О нём же она не могла говорить без ярости: просто зверела и начинала ругаться такими словами, которых я и повторить тебе не могу.
– А почему у вас заходила речь о нём?
– Ну – как? А почему у нас с тобой зашла?
– Вот этот бутерброд с креветками ещё свежий: он с утра лежал в холодильнике. Съешь его.
– Не хочу...
– Съешь, съешь.
– И что будет? Ты не намазал на него яду?
– Какой смысл задавать подобные вопросы? Допустим, я отвечу тебе "нет".
– Так нет или да?
– Чего ты пристал? Ешь. Я не знаю. Какие-то были. Вот и проверим.
– С тобой трудно разговаривать...
– Да. И вот он мне говорит: "ну, видишь, не всё так просто, как ты думал", – а сам бледный, как мертвец, и пот течёт со лба на щёки, на нос, – он даже не замечает. Руки трясутся. Включает свой электрический чайник. "Ну ладно, – говорит, – давай теперь кофе попьём". – "Давай, – говорю, – заваривай. Два часа ночи. Всё равно я теперь не засну". – "Вот и ладно, – говорит, – попьём кофейку, посидим, обсудим ситуацию. Видишь, мосты-то у тебя всё же остались".
– А остались мосты?
– Совсем мало: восемь простых и два изотропных. Ты понимаешь, было бы всё чисто, но после перегруппировки ко мне в фигуру вошли Фома и Лорес – по одной. Ну, с Лоресом я бы договорился, он всё равно ни на что не мог претендовать: рейтинг 380...
– Это после года?
– Да, почти: триста пятьдесят второй день.
– А через кого изотропы?
– Через него же. Причём, на Фому – ни одного.
– Н-да... не гладко...
– Ладно, чего говорить. Дело прошлое.
Следующий
Предыдущий
Содержание