|
ПРЕДЫСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЕГЕНДЫ Он сильно сдал: во-первых, на права, а во-вторых, назад, и въехал в мерс, а, в-третьих, въехал в бабкину квартиру, свою отдав за мерс. Точней влетел. Точней, вошёл, но постучать забыл, его и шуганули. А точнее, он в жизни никогда и не стучал, а тут вдруг стал. Точнее, стуканул. Но этого ему не засчитали ни в сумму возмещения за тачку, ни в стоимость ремонта, ни в актив. А он в пассиве никогда и не был! Активничал в профкоме, в ЖСК. Но, тут его, конечно, отымели, как самого пассивного. И он от этого всего так сильно сдал, что и права, и долбаный жигуль, и битый мерс, и бабкина квартира в пятиэтажке окнами на бак помойный так не в кайф ему пошли, что он немного съехал (и от бабки, и вообще) – немного подурнел на голову и даже на лицо. Короче, на лицо конкретный крах. Точнее, на лице: очки разбиты, в глазах темно, под глазом почернело, нос посинел снаружи и внутри, щетина в пол-лица. Точнее, в пол лицом, лежать, молчать, не шевелиться, пока не отрастёт. Не отросло. Он бросил всё – сначала из окна, включая пианино и жену, а после удалился в дом раздумий, точнее, в удалённый уголок задумчивости, в коию и впал. Там и сидел, в задумчивости, месяц. Пытался вскрыть себе водопровод. И даже вскрыл себе, однако, выплыл. Хотел уехать в Штаты – не пустили, мол, типа, рожей им не подошёл. Да и куда ему с такой-то в Штаты. Хотел уйти от мира, да не знал, куда, всё приставал ко всем: куда, куда пойти хрестьянину учиться? Никто не знал. Подался в челноки, но быстро заломало. Заторчал, задвинулся, завис, зазеленел (не в баксах, а зацвёл, как помидор), заиндевел, покрылся кастанедой, прыщами, перхотью, забвением и мраком. Всё выходил в астрал, искал чего-то – то в Рэмблере искал, то у Блаватской, но как-то всё не то. Точней, не так. Точней, не там. Но он не просекал: ему что Альтависта, что Альгамбра… Вязался, приставал ко всем подряд и в чатах, и в офлайне, и пешком, и стопом, и на плешке, и в ментовке. То у метро стоит, суёт бумажки, а то в прямой эфир или на пейджер, по Асе или мылом – шлёт и шлёт... Достал всех страшно. Вскорости его, конечно, хакнули, надраили пятак, взломали, разбомбили, бортанули, уделали, послали от души, послали так, что он таки пошёл. Точней поехал. Ох, как он поехал!.. Так этот человек ушёл к Строчкову. И тот его приветил, приютил, точней, порасспросил его, обмерил, обвесил, обсчитал и так пустил. Не в Африку пустил его – в Легенду. А после пересылки, лагеря… (Далее см. "Еще одна легенда")  
 |