|
СКАЗ О КОТЕ ПБОЮЛЕ И ГОСУДАРЕВОМ ИНСЕКТОРЕ Кто корми́тся от природы, кто кормится от людей, а иного окормляет царь великий государь. А кому иного нету, тот торговлишку веди, привози свово товару, да на ярмонке продай. Так велел своим народам царь великий государь, так он вольность заповедал и трудиться повелел. Дикий кот Пбоюл желтым глазом подмигнул, почесался, помолился, пару раз перекрестился да по всей Руси великой мелкий бизнес развернул. Гусли, мюсли и сосиски из немецкой стороны, шапки, шубки, бранзулетки из турецкой стороны, мёды, воды и обеды из родимой стороны – всё на ярмонку привозит дикий кот Пбоюл. А кругом его толпится люд служилый и иной, и несметно богатеет дикий кот Пбоюл. Вот идет к нему Инсектор санитарный и пожарный и налоговый Инсектор на него толпой валит. Говорит ему Инсектор санитарный и пожарный, он коту Пбоюлу говорит ему тогда: – Отдавай-ка мне, котище, ты казны своей несметной, и мошны своей набитой поскорее отдавай. Отдавай, котище, также скатный жемчуг с бриллиянтом, а не то тебе, котищу ни фига несдобровать! Я лечу толпою грозной, никого не разбираю, жалю, мучаю, кусаю, а наеду – не спущу! Я Инсектор государев, и налоговый, и прочий и тебе, Пбоюлу, час пришел ответ держать. Опечалился купчина, дикий кот Пбоюл и Инсектору страшному говорит ему тогда: – Ох ты гой-еси пожарный, санитарный и торговый и мучительный Инсектор, ты казны моей не тронь! Что ты ходишь чистым катом? Что меня, кота, стращаешь и казною трудовою помышляешь завладеть?! Или ты теперь, Инсектор, не слуга уже царевый? Или ты теперь, Инсектор, сам великий государь?! Молвит гой-еси Инсектор санитарный и пожарный, он коту Пбоюлу говорит ему тогда: – Ты, котище, надо мною насмехаться видно вздумал?! Был и есть слуга царевый повсеместно, завсегда! Я по кодексу цареву все твое беру по праву: часть десятая – царева, да такая же боярам, часть фискальному приказу, часть пожарному централу, часть надзору за порядком, часть слеженью за базаром, часть контролю за природой, часть лечебным санитарам, часть муниципалитету, остальное все мое! Буйну голову повесил дикий кот Пбоюл и Инсектору страшному говорит ему тогда: – Ох ты гой-еси пожарный, ты казны моей не трогай! Я за то тебе, кощею, эх-да на гусельках сыграю, попляшу али станцую, да спою тебе, Инсектор, так спою, что позабудешь, как жены твоей зовут. Усмехается Инсектор санитарный и пожарный и таможенный Инсектор, усмехаясь, говорит: – Что ты можешь мне, котище, мне Инсектору цареву спеть-сыграть, что я забуду, как жены моей зовут?! Я уж всяко насмотрелся, я уж разно понаслышан, кто мне только для отмазки песни сладкие ни пел! Ну, пропой свои ли песни, протанцуй свои ли танцы – коль по нраву мне придутся, не возьму твоей казны! Но уж коли не придутся, так не обессудь, котище! И тебя возьму, дико́го, и товары разберу! Дикий кот Пбоюл желтым глазом подмигнул и на гуслях самозвонных дивну песню затянул…
и не в царстве Тридевятоем – на святой земле Черниговской, да Ивановской, да Пензенской, да Тверской и Володимирской, и по всей Руси великоей, белой, малой и оставшейся пыль вздымается высокая. По долинам и по взгориям ветер свищет ой-да северный, он вздымает, ветер северный, пыль высокую да горькую, от копыт коней – высокую, да от слез хрестьянскиих – горькую. Плачут бедные хрестьянове ой-да слезами заливаются: – Как нам жить-то ин теперича, как нам детушек-то выкормить?! Приходили люты вороги, со восточной стороны они, отбирали люты вороги хлеб ржаной да репу сладкую, молочко у малых детушек, трудовую десятинушку!.. Плачут бедные хрестьянове, а над ними ходят тучею, ходят тучею татарове, на конях своих посиживают, ус свой масляный поглаживают, бро́ней новой похваляются, лютой плеткою поигрывают. Насмехаются татарове: – Где же ваши-де защитнички, где служилые боярове, удалые воеводове да несметные солдатове? Али рати ваши грозныя нас, татаровей, увидемши по оврагам схоронилися, по уделам разбежалися да под лавками попрятались? Али ваши богатырове все в Америку уехамши? Али ваши добры молодцы все сидят да водку трескают, позабывши силу ратную? Коли нет у вас защитничков, вы, хрестьянове ничтожныя, отдавайте нам, татаровьям, хлеб ржаной да репу сладкую, молочко своих коровушек, трудовую десятинушку! Тяжело, а делать нечего. Плачут бедные хрестьянове, да несут они татаровьям хлеб ржаной да репу сладкую, молочко своих коровушек, трудовую десятинушку. А татарове несметные в ус свой длинный усмехаются да в суму-то переметную трудовую десятинушку, пот и слезыньки хрестьянские положить уж собираются. Но тут выходит из-за горушки, из того из леса частого, леса частого, высокого, боевое да разгульное, люту ворогу ужасное удалое Государево. Уж оно-то, Государево, на коне-то вороном сидит, с булавой-то во одной руке, со щитом-то во другой руке. Молвит слово Государево, боевое да разгульное: – Погодите вы, татарове, силой ратной похвалятися, обижая малых детушек, да хрестьян моих трудящихся! Не возьмете вы, татарове, трудовую десятинушку, что не вашим потом добыта и не вам была назначена! Отдавайте мне, татарове, всю добычу незаконную, да ступайте в поле чистое, в поле пыльное, широкое, а не то своих вы детушек ой-да сиротами оставите! Достают тогда татарове, слова доброго не молвивши, лук тугой, стрелу каленую и пускают тучей тучною в удалое Государево. Вот летит стрела каленая, в грудь летит огромной тучею. За щитом своим укрылося удалое Государево. В государев щит ударились, да упали стрелы тучные. Достают тогда татарове, слова доброго не молвивши, ту пращу, пращу ременную, закладают камень каменный, раскрутив, пускают пулею в удалое Государево. Вот летит тот камень каменный, в лоб летит свирепой пулею. За шеломенем укрылося удалое Государево. В тот шеломень камень стукает да отскакивает в сторону. Достают тогда татарове, слова доброго не молвивши, кнут тяжелый семихвостый-да, весь железом перехваченный, и хлестати собираются удалое Государево. Да не стало дожидатися удалое Государево, как татарове подъедут и кнут, железом перехваченный, изготовят к применению. Запускало Государево булаву свою секретную, булаву свою великую, что от юга и до севера долетает во мгновение. То не гром по полю чистому, не огонь по лесу частому, не медведь ревет рассерженный, не орел кричит в поднебесье – то завыли воем бешеным длинноусые татарове, булавы тоей отведавши! Побросали десятинушку, хлеб ржаной да репу сладкую, повернули коней резвыих и крича слова татарские и монгольские с китайскими побежали, офигевшие, до Китая и Монголии, до Японии с Америкой! Вот и стало победителем удалое Государево. И с земли-то десятинушку – хлеб ржаной да репу сладкую – поднимает Государево да в суму-то переметную покладает снисходительно. Не повадно будет всякому обижать теперь хрестьянина, объедать хрестьянских детушек. И хрестьянове счастливые на святой земле Черниговской, да Ивановской, да Пензенской, да Тверской и Володимирской, славу славят Государеву, и несут ему, удалому, молока своих коровушек, и яиц пеструшек-курочек, и капусты белоярыя, и редиски, и укропчику… Замолчал Пбоюл, желтым глазом подмигнул, шапку оземь, ноги в руки да вприсядку ломанул! Тут и все Пбоюлы, что вокруг толпой толпились, да во все глаза глазели, тоже бросились плясать, да вприсядку, да вприпрыжку, с топом, гиканьем и свистом, с преподвывертом особым – все помчались колесом… Гусли звончаты играют, пляшут все Пбоюлы, а Инсектор ажно плачет, ажно гнется и трещит. Да-й не выдержал Инсектор да-й пошел плясать Инсектор, с гиком, уханьем и топом, с диким присвистом лихим. Гусли звончаты все звонче, а Инсектор не на шутку расходился, разыгрался, рвет рубаху на груди… Тут замолкли чудо-гусли… Поопомнился Инсектор по делам и по надзору, встал скорее, шапку поднял, приосанился опять. По усам слезу стирая рукавом своим парчовым, он коту Пбоюлу говорит ему, смеясь: – Вот уж славно распотешил, ты Инсектора, котище, героической былиной государственной такой! Я такого от котищи эх, не ждал и ждать не ведал. А и верно: не упомню, как жены моей зовут! Ну, коли ты такой котище, да коли ты такой певучий, да на гуслях, да в присядку – не возьму твоей казны. Отдавай лишь то, что должен ты по кодексу цареву: часть десятую, цареву, отдавай сперва, котище, часть такую же боярам, отдавай ее потом, часть фискальному приказу, часть пожарному централу, часть надзору за порядком, часть слеженью за базаром, часть контролю за природой, часть лечебным санитарам, часть муниципалитету, и последнюю – мене. Остальное же, котище, так и быть, тебе дарю я – и тебе и всем таким же, и котищам, и котам. |
