ИЗ КНИГИ ГОВОРУХИ-ОТРОКА

        <...> Стоял Фрунзе в Гурьеве те дни, и пришла ему весть от калмыцких кочевий, где были верные ему, что поднял Багряный знамя свое, и призвал под него кочующих киргизов, обещав отдать им степь от Аркалыка до Царицына. И многие встали под знамя его, и разоряли кочевья калмыцкие, отбирая скот, людей же каких уводили с собой, думая продать в Герат и Бухару, каких убивали тут же. И исполнилось скорбью мучений сердце Фрунзе, и созвал он совет начальников, бывших под ним, и было их тринадцать человек, вышедших от Астрахани. И стали говорить они - и говорили разное: "Срядимся же в поход и уймем недостойного, ибо он как прыщ на лице гноящийся!" - говорили одни; "Невелики его силы - по плечу это дело одному кому-нибудь из вождей опытных, ибо что толку в степи войско большое против нескольких всадников!" - возражали иные в черед свой. И согласился Фрунзе с этим, и наказал Фоме Солдату взять до сотни всадников, испытанных боем, - чтобы добыть Багряного. И сделал Фома Солдат так, как сказал Фрунзе, - следующим утром, и ушел в степь. И случился в степи ветер, несущий песок, и застил глаза людям отряда этого, и когда кончился он, было с Фомой лишь до двадцати человек - прочие же отбились и блуждали по степи. И увидели люди его киргизское кочевье, и подумал Фома Солдат: "Стану здесь, и подожду своего отряда - что толку искать врага малым числом!" И когда расположились люди его, то стали отнимать у киргизов овец, потому что потеряли в бурю все припасы свои. И узнал об этом Багряный от гонца, посланного киргизами к нему тайно, и сказал: "Видите! Вот идет к вам гость желанный - и это лишь малая его толика!" И сказали киргизы тогда: "Убьем этих людей, что будет нам тогда?" И ответил им Багряный: "За этим будет еще один, а за ним - третий. После же не станет Фрунзе посылать против вас лучших людей своих и оставит за вами степь, как издревле было". И сделали киргизы по словам этим и убили людей Фомы Солдата ночью, когда те спали. Самого же и немногих из бывших при нем, связав, привели к Багряному, чтобы тот поступил с ними, как пожелает. И насмехался Багряный над попавшими в руки его, говоря: "Что ж, разве не сбылись мечты ваши? Разве не меня вы искали?" И велел отпустить людей Фомы Солдата назад, бив перед тем плетьми, - самого же Фому пытал каленым железом за брата своего, Моисея Черноуса, которого тот не любил. Когда же наскучила Багряному пытка, велел он киргизам зарыть Фому Солдата живым возле юрт своих. И сделали они по слову его.
        Когда же вернулись в Гурьев отпущенные Багряным и рассказали, как было с ними, окуталось гневом сердце Фрунзе - велел созывать он охочих добыть Багряного живым ли, мертвым ли - ибо нет места шестому пальцу на руке и надо его отсечь. И явились охотники, немалые числом, главным же над ними Фрунзе поставил Ефима Дугу, воина проверенного, известного своей хитростью. И отправились они в степь тем же днем, не мешкая. И был добрый знак Ефиму Дуге, пока он ехал степью, - танцующие змеи; к вечеру достиг он калмыцкого кочевья, частью разоренного киргизами, и спросил, где искать Багряного. И указали ему на другое кочевье. И так ходил он от кочевья к кочевью шесть дней и еще три дня, прежде чем дали знать ему, что Багряный близок уже. Тогда оставил он отряд свой и поехал дальше один, куда указали ему. И встретили его люди Багряного и спросили, кто он. И назвал он себя. И спросили тогда, не Фрунзе ли его послал. И ответил он: "Так". Тогда спросили его, знает ли он, что стало с Фомой Солдатом, и ответил он, что знает. И спросили его, чего же он хочет тогда, и он в ответ сказал, что Фрунзе хочет его головы, как хочет он головы Багряного. Тогда отвели его к Багряному, и спросил тот в свой черед, усмехаясь: "Что ж невзлюбил так начальствующий полковников своих?" И ответил Ефим Дуга: "Должно - многие тревоги одолели разум вождя: не тот он, что прежде, - то яростен без повода, то в тоске без причины. Что ж до нас - то не стало покою нынче: всюду рыщут соглядатаи его - разнюхивают измену или только запах измены". И услыхав это, сказал Багряный: "Так говоришь, я ожидал подобного. Что же думаешь ты теперь, Ефим Дуга?" И ответил тот: "Вот я, недалеко отряд мой - поедем же и примем его под знамена твои". И поверил ему Багряный, потому что жаждал такого в сердце своем.
        И поехали они туда, где стояли бывшие с Ефимом Дугой, и спросил их Багряный, хотят ли встать под знамя его, и ответили, что - да, потому что были научены прежде того. Тогда велел им Багряный идти в ставку свою и быть там среди людей его, и сделали по слову его, как говорил он.
        И спросил Ефима Дугу один из людей его втайне от прочих, не пора ли, возмутившись, отдать клинкам Багряного и людей его за то, что сделал он над Фомой Солдатом, и ответил тот, что не настал еще час, но чтобы готовились вскоре.
        По прошествии двух дней отправился Багряный охотиться на сайгаков и взял с собой Ефима Дугу, думая на пиру охотничьем услышать что-либо, прежде им затаенное. И были они вдвоем в степи, отроки же Багряного поотстали; тогда окликнул Ефим Дуга Багряного, и когда обернулся тот - сшиб его стрелою охоты: прошла стрела ему в открытые уста и вышла через затылок, и упал он замертво.
        Тогда снял Ефим Дуга с руки Багряного перстень и вернулся к сотникам его, ждавшим невдалеке. И спросили сотники, где же Багряный, и сказал Ефим Дуга, что увидел Багряный сайгака о двух головах и погнался за ним, сказав, что не найдет покоя прежде, чем поразит его. Людям же своим наказал вернуться в ставку и принести то-то и то-то. И усомнился один из сотников Багряного в словах этих, и показал тогда Ефим Дуга ему перстень Багряного, сказав: "Что ж ты, нерадивый, не веришь слову хозяина твоего?" И смирился сотник и поскакал в ставку Багряного, где были все люди его и люди Ефима Дуги, другого же зарезал Ефим Дуга кинжалом своим.
        И услышали люди Ефима Дуги слова про сайгака о двух головах и поняли, что убит Багряный, и восстали тогда и поразили всех ближних его, и сотников его, и воинов его, и киргизов, бывших при нем, - и ни один не спасся из них за то, что сделали они над Фомой Солдатом <...>

        ИЗ СВОДА С.Я.ШАЛОБАСОВА,
        вторая тетрадь

        ПРИЧИТАНИЯ АГАФЬИ,
        ДОЧЕРИ ФИЛОКТИМОНОВОЙ,
        МАТЕРИ МОИСЕЯ ЧЕРНОУСА И БАГРЯНОГО
        Ой, как ты разверзлась на небе, туча черная; туча черная разверзлась бурей ненастной - бурей ненасытною, - унесла от меня лебедей моих белоснежных, лебедей двух моих за море дальнее, за море незнаемое. За море дальнее в страну нехоженую, в страну нехоженую, да откуда возврата нет. Ой, вы лебеди мои, лебеди светлые, - уста ваши сахарные, очи ясные, ланиты румяные - осанка ваша соболиная, поступь ваша борзая: кто сравнится с вами в поле! Кто выдюжит против вас - я ли не вскормила вас молоком груди своей, я ли не молила за вас Святых Угодников, я ли не отводила от вас беду заговорами проверенными, заговорами материнскими?
        Ой, да на кого ж вы оставили сердце мое, сердце расколотое - чахнуть мне теперь без любви да без ласки вашей; не мило мне теперь ни солнышко ясное, ни трава зеленая - постыло все без сынов моих ненаглядных"
        <...> спрошу я ветер, ветер непоседливый - где ж сыны мои ненаглядные, сыны единственные; ничего не ответит мне ветер.
        Спрошу я море-океан синее, где ж соколы мои ясные, - и не ответит мне море-океан синее - только вспенится круче волною зеленою <...>
        Спрошу я прохожего-бедолагу: ты, прохожий, много стран повидал, земель дальних - где ж сыны мои, надежда старости и радость жизни моей, - и опустит глаза прохожий и скажет мне тихим голосом: "В стране дальней, в стране татарской лежат сыны твои в земле ничейной, и нет над ними ни креста, ни камня".
        Разорву я тогда одежды свои, расцарапаю лицо свое - зачем жить мне теперь <...>
        
        НАДПИСЬ НА КАМНЕ
        ВОЗЛЕ КОЛОДЦА КАРА-БАЛЫК,
        В ШЕСТИ ВЕРСТАХ БЛИЗ ГУРЬЕВА
        Так повелел написать я, водитель народов и сеятель битв, Фрунзе, давший свободу людям Актубы и людям Царицына, живущим в Астрахани и в степях калмыцких, - и здесь я, Фрунзе, поставил камень сей в знак победы моей и взятия города сего Гурьева и боя славного, бывшего перед укреплениями его, и во славу свободы и прощения жителей его, отныне и во веки веков, и да сгинут враги наши, как дым.

        ПЕРВАЯ КНИГА ПОХОДА
        (продолжение)

        12.
        И донесли Фрунзе, что подходят к концу припасы города этого и осталось их на десять дней и еще на два дня, а жиров и пшена и вовсе на пять дней, не более. И спросил тогда Фрунзе у близких ему, как быть. И ответил некто, что, дескать, надо отпустить народ до весны. И возразили ему, что, мол, соберутся ли после? И сказал тогда Фрунзе - чего ж не распустить, если не ведают, зачем стоять тут. А только стоило ли хоронить под стенами города этого лучших товарищей своих, чтобы рассеяться прежде запасов пшена? И воскликнули тогда в смущении бывшие при этом: "Что же делать теперь? Направь нас!" И сказал Фрунзе тогда: "Что ж неясного здесь? - не пойму! Или исчезли враги наши с лица земного? Или свободны отныне народы земель до Моря Восточного и до Моря Южного? Или нет больше плача над землей? Что ж держит нас? Пойдем теперь дальше - кто ж нас остановит! И будем же славны, как прежде - и да не опозорим же товарищей наших, павших в битвах дней прошлого!" И спросили тогда, как быть с недостатком провизии и прочего, нужного для похода. И отвечал Фрунзе в воодушевлении: "К чему колебания эти?! Выйдем в степь - степь даст нам провизию и фураж коням нашим; и оружие - если надо кому еще оружия!" И воспрянули бывшие при этом и решили выступать на третий день, и после каждый пошел к людям своим.

        13. СТЕПЬ
        Вот имена начальников похода, как они вышли в степь: первым из них Евсей, прозванный Калина, и с ним люди его: астраханские рыбники. За ним Ефим Дуга, добывший Багряного; дальше Говоруха-Отрок и Завьялов Неназванный, а с ним обозы, за обозами - Соленый и с ним, в строю сотников его, - Фрунзе. Следом Ефим Небогат и Тимофей Пакля с людьми Багряного. Следом Данила Сыч и другая часть обоза. Затем Матвей Плаха, известный как Однорукий, и Еврей Гольц, за ним Архип Заяц и, после всех, Федот Сухой и плотники его, люди надежные в бою и работе. Салават-мирза же и немногие люди его вышли прежде того - чтобы узнать степь.
        И выступили против Фрунзе некоторые вожди киргизские и были разбиты, а люди их рассеяны в степь. И выступили за ними другие, большие числом, помня обещанное Багряным, и также были разбиты, потому что не лежало к правде дело их, за что сражались они. И попали в руки к Фрунзе стада их и сокровища их, и надо было решить, что делать с этим. И велел Фрунзе поделить стада впятеро, и после - пятую часть велел отдать в обоз войска своего, остальное же поделить промеж киргизов поровну - чтобы никто не обижен был перед прочими. Сокровища же велел Фрунзе пересчесть, и вышло сосудов золотых и серебряных - восемьсот девяносто, богатого оружия - две тысячи двести шестьдесят, конской амуниции, выделанной золотом, - на триста пятнадцать конных, женских же украшений - без счета. Помимо этого взяты были золотая колесница под четверку коней и диамантовое ожерелье генуэзской работы, дарованные во времена прежние киргизам от Джучи-хана, в знак владения ими степью. И обратился к Фрунзе некто и говорил: "Я златокузнец, мне ведомы секреты мастерства сего от отца моего, как ведомы ему от деда. Вели отдать мне вещи эти, ибо знаю я, как поступить с ними". И спросил тогда Фрунзе у бывших с ним: "Кто человек сей?" И сказали, что так, мол, и так - что начальник ему - Евсей Калина и что сам он - воин искусный и не раз показал себя. И спросил тогда Фрунзе златокузнеца: "Что ж сделаешь ты со всем этим?" И сказал тот в ответ: "Знаешь ли ты, как поступали люди дней прежних?" И сказал Фрунзе "Говори!" И сказал тот в свой черед: "Если хотели они почтить кого-либо перед прочими, то изготавливали для него что-нибудь: браслет ли, отделку для оружия его либо доспехов его. Если же нужда была почтить героя павшего в пример живущим, то насыпали холм поверх могилы его и клали в могилу ту добычу дней войны и также сделанное искусно в память его. И стоят холмы те от дней минувших по дни нынешние, и стоять будут до дней последних". И по слову этому велел Фрунзе отдать мастеру золотой кузницы все кубки и прочие сосуды драгоценные - чтобы он выковал из них золотого всадника, разящего копьем лисицу, - в память о Ленине, погибшем за трудящихся. И велел еще отдать ему в помощь шесть человек, крепких телом и способных к ремеслу, и, кроме них, всякого, знакомого со златокузнечным делом, - кто объявится. И сделали так.

        14.
        Стал умирать Данила Сыч, и узнал об этом Фрунзе и велел войску своему стать лагерем, ибо думал он, что, может, - обойдется, как обошлось при взятии Гурьева. И приготовили Сычу отроки его ложе в степи, в стороне от лагеря, как он просил. И пришел к нему Фрунзе и говорили они, вспоминая, что было у них за годы, и попрощались они, и, утомившись, заснул старый Сыч, будто бы в облегчении. И прошла ночь, и утром увидели отроки его слушающим пение птиц, и сказал им Сыч: "Вот поют птицы степи - птицы утренние - и никогда так красиво не пели будто!" И наполнились слезами глаза его, и понял он, что умирает. И послали за Фрунзе сказать, что Сычу осталось недолго. И пришел он, и с ним были все начальники астраханские, кто был еще жив, и любимые отроки Сыча, остальных же к нему не пустили, ибо многие хотели попрощаться с ним. И спросил умирающего Фрунзе: "Что сделать тебе после?" И ответил Сыч в трудах смерти: "Пусть похоронят меня, как говорил златокузнец, вещи же мои немногие пусть оставят со мной, только коня моего возьмите: славный у меня конь - пусть и дальше он топчет врагов наших!" И привстал Сыч, силясь разглядеть пришедших к нему, но не было уже сил у него. И когда бросились отроки на помощь к нему, уже оставило его дыхание жизни.

        15.
        И велел Фрунзе насыпать два кургана на пути полков своих - один над могилой Данилы Сыча, почившего от старости и от ран дней ушедших, другой рядом, памятью о Ленине, раздувшем угли свободы в костре народных мучений. И работал всякий, вставший под знамена его, день ото дня - и так восемь дней целиком и половину дня девятого. И поместили в первый курган выкованное из золота - всадника, разящего копьем лисицу, и дивились люди искусности работы этой. Другой же курган укрыл старого Сыча, чтобы спал он спокойно после ратных трудов своих и никто не тревожил его. И положили возле Сыча шашку его и карабин его, и старую трубку его, и укрыли буркой его черкесской, как при жизни любил укрываться он. И велел Фрунзе, чтобы курган Данилы Сыча был на шесть локтей ниже кургана Ленина, и сделали так. И стоят эти два кургана в степи до дней нынешних, и зовут это место в степи - Тюё-тау, что значит Верблюд-гора.

        16.
        Вскоре после смерти Старого Сыча созвал Фрунзе совет начальников над полками своими, чтобы решили они, куда вести войско это, - ибо разное говорили люди, допущенные к совету. И пришли все, и стал говорить первым Соленый и сказал словами воодушевления: "Что ж мы решаем, будто есть еще пути, кроме наилучшего! Вот перед нами Макат: пойдем же на юг от него - к морю - по морю будет наш путь. И да восславимся мы на Мангышлаке - и освободим живущих там, и омоемся после в горячей воде Кара-Бугаза, и, омывшись, - возьмем Красноводск рукою своей. Все дороги открыты господину Красноводска: на Мары и Ашхабад, на Бухару или Мешхед, в землю персидскую! И воспрянут народы и очистятся от веков рабства сосущего - и станет цвести земля та, всюду, где ступит нога наша и куда укажет рука наша!" И многие подтвердили слова эти, потому что были они близки духу их. И спросил тогда Фрунзе: "Нет ли кого, кто хотел бы сказать об этом?" И поднялся тогда Ефим Небогат и сказал собранию медленным словом, как было у него в обычае: "Послушайте, друзья мои верные, друзья проверенные, братья крови моей, соратники лет многих и битв славных! Вот что скажу я вам об услышанном - добрые слова сказаны. Славен Соленый: муж смелый, шашка его в бою многих стоит. Мне ль не поддержать его, как прежде не раз бывало? Воистину - так. И воистину - мне сказать, коли вижу в словах его заблуждение мысли либо лукавство разума - ибо брат он мне младший и перед братьями своими говорю теперь". И взволновались пришедшие на совет и спросили его: "Что ж так?" И сказал он: "Вот слово мое: велик будет путь до Мангышлака. Труден для людей наших - ибо мало на нем колодцев и редки жители мест тех. Многих недосчитаемся, пока дойдем до Красноводска. И зачем лишения эти? Что толку нам умирать в пустыне, будто бы солнце - враг наш, и для чего оружие наше? И кого освободим мы тогда: змей да ящериц?" И вновь взволновались бывшие на совете, и вскрикнул Салават-мирза с насмешкой: "Что ж нам, Ефимушко Робкий, искать теперь славы в странах бессолнечных? Или же паче всего, вернуться в Гурьев и рыть там колодцы?" И ответил ему Евсей Калина: "К чему насмехаться - ведь есть еще пути помимо указанного". И спросили его тогда, и сказал он: "Вот путь наш среди селений цветущих и жителей многочисленных: прекрасны сады их, тучны их стада и много хорошей воды на пути этом. Двинемся же так: от Маката - к востоку, покуда не достигнем Челкара. Придя же в Челкар, повернем на юг, к Арал-морю, богатому рыбой. И освободим народы, у моря того кормящиеся, и после двинемся через Усть-Юрт в земли, где живут каракалпаки - народ, покоренный йомудами. Там владения хивинского хана - и сразимся с ним, и рукой своей возьмем города его и дадим свободу подданным его - впервые от века. Река течет там - зовется Аму-Дарья, от гор ледяных персидских и уходит потом в Арал. И город на реке - Чарджу, и от Чарджу дорога открыта на Бухару и Самарканд, владения эмира Бухарского: не туда ли звал нас Соленый?" И поднялся тогда шум великий среди начальников полковых, и говорили одни: "Вот истинно - слова мужа зрелого, глядящего далеко!" И порицали другие сказанное и говорили, что, мол, прав Соленый. И состязались они до ночи в сладкоречии и громкоголосии - пока не понял Фрунзе, что не договориться одним с другими, как не ужиться в озере рыбе морской, а рыбе озерной - в море синем.

        17.
        Вот что сказал тогда Фрунзе, желая утолить страсти, когда иные уже тянулись руками к нагайкам, у пояса их висящим. "Дети мои, с кем провел столько лет я, с кем делил до дня нынешнего все тяготы жизни военной - друзья мои верные, те, кого не сгубили степи Царицына и волжские плесы - кто уберегся пули лихой и клинка горячего, кому случалось кашу из травы придорожной солоной водою запить, - вы ли здесь передо мною? Вы ли уличаете друг друга - уже долгие часы, и шум стоит над собранием вашим? Разве не смиритесь вы перед мнением мужа опытного, уважаемого вами и достойного внимания вашего? Разве нет такого среди вас и людей ваших?" И стали кричать тогда пришедшие на собрание: "Ты, Фрунзе! Ты один нам судья помыслам нашим и словам нашим! Ты рассуди нас, кто прав из начальников наших!" И ответил им Фрунзе: "Пусть так. Знаю, как разрешить споры ваши: пусть вспомнит каждый, чем поклялся, вступив под знамена эти, какой обет дал перед лицом воинства нашего!" И ответили ему: "Так! Помним мы слова наши!" И сказал он тогда: "Ведь клялись мы освободить народы страждущие, где бы ни жили они" И ответили ему: "Так! Помним слова эти!" И, услышав это, сказал тогда Фрунзе: "Что ж худого тогда, если одни пойдут морем и освободят народы берега, в то время как прочие пойдут на Хиву и освободят людей Аму-Дарьи и Усть-Юрта? И воссоединимся после у Бухары и попробуем эмира: возьмет ли его рука наша? И коли возьмет, то не будет нам преграды до земли персидской к югу и до Ошских гор к востоку и напоим коней наших из ферганских колодцев - и будем славны в тех землях более Искандера Великого!" И спросили тогда: "Кто ж разделит полки наши?" И ответил Фрунзе, что нет нужды - довольно охотников и в той и другой части, следует лишь выбрать верховного над всеми начальника. И просили его люди сделать это, и поставил Фрунзе над одними Салават-мирзу, над другими же - Матвея Плаху. И после разошлись все по шатрам своим, потому что близилось уже утро дня следующего.
        18.
        Вот имена начальников над полками, с тех пор как разделились они перед Макатом. Вот те, кто пошел за Салават-мирзой, те, кто выбрал верховенство его. Первым - Завьялов Неназванный, за ним Говоруха-Отрок и Ефим Дуга, после всех же Соленый и люди его. Всего же начальников - пять человек, считая Салават-мирзу. Разделившись же, двинулись они к морю Каспийскому и сражались на Мангышлаке и под Красноводском, и о том, как сражались они, и все дела их и слова их, и что стало с ними, написано в книге Говорухи-Отрока.
        Вот те, кто остался под Макатом и по взятии Маката пошел на юг, к морю Аральскому. Вот имена их, как звали их: Матвей Плаха, тот, что с одной рукой, - и поставлен он был над всеми как старший возрастом после Данилы Сыча, когда тот умер. С ним Архип Заяц, по прозвищу Горелый, Еврей Гольц, затем - Федот Сухой и плотники его, после - Ефим Небогат и Евсей Калина, астраханский рыбник. Всего же начальников - шесть человек, и пошел с ними Фрунзе, потому что было их больше числом, чем ушедших к Мангышлаку. О том, как сражались они, и все дела их и подвиги их - все это описано в Книге Степи, известной еще как Вторая Книга Похода, также и в Книге Земель и в преданиях жителей мест тех.
        КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ ПОХОДА