Рассказать, как Берию кончили - что ж, это свободно, потому как дело нехитрое: кончили и кончили, и все тут.
Стало быть, сидит он под арестом на губе на гарнизонной, время коротает. И скучно у него на сердце, аж до невозможности: как если бы, к примеру, дня четыре бы пил напролет беспробудно, а после наутро - бац: ни денег, ни счастья... аж тошнит...
Вот сидит он на табурете синем таком, хромом чуток, с дыркой как водится, чтоб брать удобно было, да по сторонам глядит. А по сторонам ничего интересного: камера как камера. Окошечко маленькое в решетках, выводит прямиком на брандмауэр кирпичный, тупой, что свиное рыло. Внутри нары, параша, под потолком трубы какие-то из стены выпирают... Штукатурка вся исцарапана - пробовал Берия читать: "Ст. серж. Скорчихин В. ДМБ 48", "Рядовой Скамейка, призыв 50г. село Непонимаево-Стелькино Уклюкинского района Вошегонской области.", "Костя Пальцев здесь сидел.", "За что меня так? Жора Северный, Одесса", "Жрать хочу", "Время движется к оправке", "Мужики, чем вы стену царапаете? У меня все отняли!" Плюнул Берия и в пол уставился: вроде как и понимает, что плохи его дела, а как-то вроде не столько страшно, сколько чудно как-то. И обидно само-собой.
Вот, слышит: шаги по коридору, много шагов, по всему - человек пятнадцать в сапогах, не меньше. Чуть погодя стали ключом в замке елозить. Открывают - а там генералы да маршалы, полным-полно, аж весь просвет загородили. При параде все, с орденами да бляхами - прямо сияние камеру наполнило, даром что лампочка в банке железной свет через дырочки дает еле-еле... Заходят они в камеру и становятся полукругом, словно бы для церемонии, а у каждого в руке - по нагану. Ну, смекает тут Берия, что все, баста, пошел отсчет к нулю - встал он с табуретки, да к стенке попятился:
- Что ж вы, суки... все, никак, пришли...
Тут Мерецков-маршал вперед выходит:
- Постановлением, стало быть, Верховной Коллегии Военного Суда, значит... порешили к тебе, Лаврентий Павлович, Высшую меру применить, то есть... Потому как ты, Лаврентий Павлович, английский, оказывается, шпион и сам из себя такой же точно враг народа, как и все мы - простые советские граждане, значит... И коли ты нас прежде в расход пускал бессчетно, и, скажу более, над женами нашими и дочерьми порой глумился, не обходя ни военных, ни партийных работников, то потому и мы тебя сейчас сквитаем обязательно... это уж так порешили - так и сделаем...
И вышел тогда Конев-маршал, поднял руку с наганом и говорит:
- Умри же, паскудина!..
И выстрелил. А вслед за ним Рокоссовский прямо из толпы кричит:
- Сдохни, жалкое собачье отродье!..
И тоже из нагана палит.
Тут и Баграмян добавил:
- Вот тебе, мерзкий земляной слизень!
И снова Конев:
- Ссохшееся говно шелудивой собаки!..
И Рокоссовский по второму кругу:
- Вонючая свиная кишка!..
А за ним Баграмян по новой:
- Извивающийся под сапогом дождевой червь!..
И опять Рокоссовский:
- Гноящийся полип на могучей вые нашего народа!..
И Конев:
- Недодавленный прыщ, заражающий кровь!..
И Баграмян:
- Изолгавшийся вурдалак, для которого нет ничего святого!..
И Мерецков:
- Товарищи, нам надо решить теперь, что делать с трупом, поскольку процедура захоронения останков гражданина Берия Лаврентия Павловича никак не определена ни в решениях руководящих органов Партии и Советского Государства, ни в постановлении Военной Коллегии...
Генералы и маршалы (хором):
- Да выкинуть его в канаву, на съедение уличным псам!..
Мерецков:
- Нет, товарищи, так нельзя... Мы обязаны обеспечить течение процесса в заранее определенном русле ввиду возможной неоднозначной реакции населения и армии... Кроме того, я считаю, что надо привлечь к участию в захоронении останков родственников това... то есть, гражданина Берия, проверив их, предварительно, на причастность к преступлениям, виновность в которых неопровержимо доказана следствием... Предлагаю назначить секретаря. И занести мое выступление в протокол...
|