...по этой вот причине и пишу вам, уважаемый товарищ Редактор, потому, что не знаю, как мне дальше поступать теперь, и если уж переломить себя беспощадно и решительно, то на какую еще сторону именно, и каковы, спрашивается тогда, в данном конкретном случае будут руководящие указания Партии и Советского Правительства, безоглядно идущего, как всем хорошо известно, верной поступью по железной прямой тропе Маркса-Ленина-Сталина, плюя на внешнюю злобу и провокации, которым без счета? От себя же скажу, как на духу все равно, что всегда и до последней ниточки был предан Коммунистическому Интернационалу и мысленно, и в яви свершений, - и об ином не помышлял ни в огненном кольце фронтов, когда бел свет с овчинку казался, ни во вшивых землянках хозяйственного восстановления надрывая пуп, также и в ячейке лично-семейного дела, равно как и в трудовом коллективе, где все у всех на виду, словно на блюде. И еще скажу в оправдание собственных тогдашних намерений, что, услышав от сторонних товарищей, кто бы они ни были, а также посредством внутреннего голоса старого партийца пронзительный сигнал неблагополучия, то принялся безотлагательно и с неизбежностью искать ответа на поставленные в нем жгучие вопросы именно там, где надлежит их искать всякому советскому свободному человеку на тридцать пятом году Советской Власти, пребывающему в гармонии и счастливо, как нигде в другом месте и никогда еще прежде.
         С жадностью и рвением обратился я к живительным первоисточникам коммунистической мудрости - тем, что не раз выручали нас и, по всеобщему признанию, вели от победы к победе через бури и годы. Вечерами, после работы, лишь наскоро смыв с себя сажу и гул трудовой повседневности, садился я за книги, безжалостно и решительно сокращая при этом время законного сна и приема пищи, которой, впрочем, не имея родни, проживающей в сельской местности, мудрено теперь похвастать в сравнении с довоенным обеспечением.
         Мною за описываемый период внимательно прочитаны и подробно законспектированы следующие работы К. Маркса, В. И. Ленина, И. В. Сталина (список прилагается). Кроме того, отдельно изучена работа Ф. Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства", а также первый и второй тома сочинения проф. Никольского-Поссе "Общяя пропедевтика внутренних болезней". Предложенный же мне старшим библиотекарем районной библиотеки гражданкой Раппопорт X. И. труд "Основы физиологии беспозвоночных" я, напротив, читать не стал, отклонив его, как заведомо не имеющий отношения к делу. Попутно замечу, что самый тон гражданки Раппопорт, язвительность ее замечаний и нездоровый блеск в глазах исподволь наводят на мысль о сомнительной уместности использования ее на столь ответственном и важном с точки зрения воспитания молодежи и повышения культуры масс посту.
         Тем не менее, вынужден признать, что невзирая на добросовестность и усидчивость, завидную уже в моих немалых, далеких от студенчества, летах, самостоятельное изучение классиков марксистской мысли, будучи безусловно полезным и поучительным в целом ряде отношений, не дало ответа на терзающие меня вопросы, равно как и не направило мои мысли в какое-либо иное, конструктивное русло. Могу лишь предположить, что, имея техническое образование, тем не менее остро нуждался в непосредственном руководстве специально обученным инструктором-обществоведом, какового собственными силами найти не смог, поскольку парторг нашего цеха, к примеру, товарищ Сальников В. А. - человек исключительно малоразвитый, и злоупотребленный с вечера алкоголь каждый раз наутро тщится скрыть, одеколонясь "Шипром" вне всякой меры и экономии.
         ...сообщаю, что впервые это произошло со мною в апреле сорок шестого, тотчас же по возвращению из Потсдама (Германия), где находился, командуя комендантской ротой, в составе оккупационных частей Советской Армии с осени предшествующего года по самую мою демобилизацию. Вскоре по прибытии домой в город Златоуст Свердловской обл. мною было получено уведомление о доставке на мой адрес контейнера с багажом, который, по примеру других офицеров, несущих службу в сердце поверженного врага, я сам себе приуготовил за несколько недель до отбытия на Родину. Вскрыв означенный контейнер, я убедился позднее, что, вопреки досужим слухам и клеветническим мещанским на нашу армию нападкам, отправленный мною груз достиг родных пенатов в цельности и сохранности, за исключением, разве что, нескольких особо тонких единиц мейсенского чайного фарфора, местамипообколовшихся, которые, по всему, мною же были прежде того по недостатку времени упакованы с недостаточной тщательностью.
         Сообщаю, что в контейнере предметов, запрещенных к отправлению военным грузом, не содержалось. С целью облегчения семейного быта и в ожидании восстановления отраслей народного хозяйства, ответственных за обеспечение граждан предметами повседневного обихода, разрушенных безжалостным фашистским врагом, в Германии мною были взяты для последующего личного использования велосипед мужской (в уд. сост.), швейная машинка "Зингер" ножная (в уд. сост.), патефон иностранной марки с комплектом дополнительных игл, а также металлическую и фарфоровую посуду в количестве сорока восьми единиц и некоторое число предметов одежды, преимущественно женской, для супруги моей, за годы войны совсем пообносившейся, не смыкая глаз, ударным трудом способствуя фронту и тылу.
         Поскольку в момент доставки вышеупомянутого груза вещей супруга моя, Хрякова Г. С., из дому отсутствовала, я, коротая в ожидании излишки времени и предвкушая неминуемую ее от сверхштатных обновок радость, от делать нечего примерил на себя некоторые единицы из состава предназначавшегося для нее нижнего белья, тем более не встретив при этом затруднений, что в комнате у нас посторонние в тот час отсутствовали заведомо, тогда как размерами мы с супругой по преимуществу совпадаем благодаря некоторой дородности, передающейся меж поколениями в тещином семействе по женской всегда линии.
         Прошу принять во внимание при всем вышесказанном тот факт, что одев на себя эти самые женские нижнего белья предметы, я, можно сказать, впервые имел случай снять с себя военную форму, так как, несмотря на прошедшие со времени демобилизации несколько недель, гражданской одежды еще не обзавелся, а довоенный почти новый костюм мой был, по сведениям супруги, безвозвратно выменян неустановленным лицам на дополнительное продовольствие еще в сорок третьем году, в период болезни сына пневмонией.
         Однако ж позволю себе вновь вернуться в тот злополучный день, тем более, что он до сих пор стоит у меня перед глазами, как если бы вот сейчас только это совсем было. Отпуская несущественные, по всей видимости, подробности, сообщаю, что надев на себя означенных нижнего белья изделий кружевной комплект, подошел тогда к зеркалу, чтобы удостовериться в качестве кроя и плотности прилегания материи, попутно бросив искоса взгляд на сложенные поверх табурета гимнастерку и галифе и изумившись вдруг грубой шероховатостью уставного их сукна. Во избежание быть понятым со значительной долей враждебной превратности, заявляю безотлагательно, что упомянутое мною изумление являлось, в целом, лишь игрою усталых чувств, познавательно впечатляющих объективно-природные, как учил в своих трудах великий Энгельс, свойства объектов, данных нам в достижимой сущности. Никоей мерой это не может и не должно касаться злобною клеветою на нашу, утвержденную уставами начальства боевую форму одежды, проверенную кровью в смертельной схватке с могучим врагом. Не раз спасала она нас, помогая объединить народ, придав ему вид молодцеватый, без зазрения готовый на решительные, неудержимые подвиги. Однако же мирные дни диктуют новую потребность иной час и скинуть с себя прямоту портупей - в свете чего вполне нахожу извинительным мой тогдашний поступок, как и обнажившиеся при этом корешки чувств и эмоций. Сообщаю далее, что едва подойдя тогда к нашему с супругой семейному зеркалу, доставшемуся по праву ближайшего еще от соседской бабки Анастасии, одиноко умершей в тридцать четвертом по причине хронически застуженных почек, и увидев собственное в нем, как есть без прикрас, отражение, испытал, сознаюсь, удивительно незнакомое до того прежде мне чувство - чувство, как бы сказать, некоторого внутреннего самоомоложения, словно бы пьянящее чуть-чуть, зовущее куда-то, как в ранней юности, к примеру, когда мы собирались с парнями и шли все вместе за кирпичный завод снегиревских мутузить.
         Скажу больше: разглядывая себя в отражение зеркала, я испытал живейшее чувство к супруге моей, Галине Степановне, какого не испытывал давно уже, со времени самого начала совместной нашей трудовой ячейки социалистического общества - причем, невзирая на долгое наше перед тем холостое отсутствие врозь по причине войны.
         Еще раз повторяю вновь, что ничего предосудительного либо заметного посторонним досужим глазом я в тот день не совершил, к приходу супруги загодя успел вернуть себя в исходное, так сказать, подобающее состояние и даже с ней тогда не поделился пережитым - как знать, может, в самом деле, и напрасно!
         Непосредственно после данного инцидента я ничего подобного ни разу не повторял, тем более, что супругина радость от перечисленных мною выше обновок превзошла все мои радостные ожидания и, целиком поглощенный суетой свалившегося семейного обустройства, я на некоторое время забыл и думать о женском нижнем белье применительно к моим собственным чаяниям. Все же по прошествии некоторого времени данная шальная мысль посетила менявновь – улучив момент, когда супруга отсутствовала (отправилась к вдове брата - помочь наладить швейную машинку), решил проверить давешние ощущения, поскольку теперь уже казались мне фантастичными и только. Сделав все в точности, как и в первый раз, за исключением, разве что, фасона панталон, выбранных мною с целью примерки - те кружевные тогда оказались среди невыстиранного белья, и я взял другие - я убедился, что поразившие меня ощущения не есть плод позднейших фантазий, и даже в чем-то более сильные, чем в первый раз.
         Так, в частности, по возвращении супруги моей домой я неурочно принудил ее вступить со мною в половую связь, благо никого из домашних наших не ожидалось в продолжении необходимой для того пары часов и, невзирая на ее понятное удивление, добился своего с успехом, поразившим нас обоих. Скажу, что я и в тот раз избежал открыть супруге странного своего перед тем занятия.
         Вскоре после означенного случая я стал замечать в себе некоторую настырность желания повторить вышеописанное упражнение, однако различные обстоятельства, как-то – присутствие членов семьи либо соседей, а также прямой недостаток времени – до поры этому препятствовали. Все же несколько недель спустя я решился, и под шутливым предлогом облачившись без спросу в это женское причудливое нижнее платье, предстал перед супругой, думая тут же снять его, посвятив себя взамен семейным законным ласкам.
         К удивлению моему, реакция супруги была исключительно острой и сперва касалась сохранности швов, однако в развитие скандала перешла на свойства моей личности, и в нарастании отчуждения даже был охарактеризован обидным сравнением "свиньи под седлом". Робкие попытки мои намекнуть на потребность в удовлетворении половых влечений были встречены гневом, по причине которого я вынужден был оправдываться и проговорился о своих предыдущих попытках и связанных с этим ощущениях. Надо ли упоминать здесь, что жениного гнева данное признание не исчерпало, напротив – я был назван "извращенцем" и "антисоциальным элементом". Впоследствии, по причине вскоре явившегося домой с занятий ФЗУ сына, отношения более-менее были втиснуты в приемлемую колею, однако ни о какой близости с законнной собственной супругой я с тех пор даже заикаться сметь не мог.
         Скажу более, втайне от меня супруга предприняла некоторые недружественные в отношении меня шаги, о которых я, в частности, узнал, когда две недели спустя был вызван незамедлительно в партком, где уполномоченные товарищи дали мне прочитать написанное ее рукой заявление, в котором, помимо прочего, высказывалось предположение, что привлекшие ее внимание безответственные поступки мужа, несовместимые с нормами социалистического общежития и коммунистической морали, по всей видимости, вызваны воздействием паразитических буржуазных нравов, которым якобы я был подвержен в ходе моего пребывания в Германии.
         В письме довольно подробно, однако с явной склонностью к нагнетанию и сгущению красок, излагалась фактическая сторона случившегося между нами происшествия, каковое, по моему разумению, вполне могло бы остаться, не выходя за пределы узкого семейного круга. Также выказывалось подозрение в том, что я на протяжении всего нашего совместного проживания проявлял склонность к пренебрежению семейными узами посредством хождения налево и других измен, что грубо искажало действительную суть вещей, и в ответ на что я был вынужден дать исчерпывающие объяснения, отводящие голословные обиды.
         Так, за весь довоенный срок нашего с супругой законного сожительства я ни разу не вступал с кем-либо в левую связь, невзирая на неоднократные подталкивающие к этому обстоятельства – такие, например, как свадьба двоюродного моего брата Геннадия Коломийченко, когда все перепились вконец, и подруга невесты Любка, пользуясь сном моей законной супруги, также перебравшей лишку, недвусмысленно склоняла меня уединиться с нею в чулан, прислонив мою руку к своей загорелой груди, нарочно высвобожденной из-под одежды. Что же до периода военного времени, то вплоть до самого окончания боевых действий я был выше головы занят непосредственной фронтовой работой и о прочем даже и не вспоминал. К тому же женщина на позициях – нечастый гость, как говорится, и уже тем самым практически снимает остроту проблемы радикальным образом.
         Касаясь же периода пребывания в Советской Зоне Оккупации Германии, то, наряду со всеми остальными офицерами нашей комендатуры, я несколько раз ходил к сестрам Бауэр, где расплачивался потом с девушками пайковой тушенкой. Поскольку таковое времяпрепровождение практиковалось всеми без исключительно нашими офицерами и не встречало возражений со стороны сотрудников политотдела, которые и сами не пропускали принять участие, ничего предосудительного я в том ни тогда, ни после не находил и не нахожу по сю пору – напротив даже, полагаю указанный порядок вещей справедливым в отношении страны поверженного врага, легшей к ногам армии победителей, заплативших за это огромной кровью. Само собой, в день отбытия с германской земли сами лица девушек Бауэр навеки стерлись из моей памяти, целиком и полностью поглощенной теперь мыслями о родной семье и домочадцах.
         Все вышесказанное я без колебаний и сообщил тогда в парткоме вызвавшим меня товарищам, надеясь встретить понимание и содержательную помощь, однако вместо этого услыхал лишь глумливые смешки товарища Сальникова, а также угрозы оргвыводами в случае, если моя супруга не прекратит свою активность по написанию жалоб и заявлений.
         Объявив на всякий случай выговор, меня отпустили домой. По дороге обдумав состоявшийся разговор, я принял решение бесповоротно пресечь свою малодушную тягу к женскому белью, однако по прошествии некоторого времени, в течение которого добросовестно соблюдал данное обязательство, вынужден был отметить, что вышеуказанная тяга ни только ни ослабла, как я надеялся, но, напротив, заметным образом усилилась. Не в силах этому противостоять, я решил позволить себе время от времени одевать на себя указанное белье тайно от домашних, в периоды их гарантированного отсутствия.
         Так я прожил без малого еще год, ничем не провоцируя членов моей семьи, ощущая однако постоянно с их стороны повышенную подозрительность и гнетущее отчуждение. За это время по причине отсутствия требуемой уединенности странную мою страсть удалось удовлетворить не более двух десятков раз, причем зачастую – впопыхах и волнении спешки. Все же, как говорится в народе, и на старуху бывает проруха. В конце концов, я оказался застигнут перед зеркалом собственным своим сыном, неурочно вернувшимся с рыбалки по причине плохого самочувствия и поднявшейся вдруг до отметки 37.6 градусов ртутного столба температуры. Вынужден оправдываться, я не смог тут же построить ряды необходимой при таком случае аргументации, вследствие чего мой голос прозвучал не вполне убедительно и даже, я думаю, спутанно – несмотря на родительский авторитет, каковым я все-таки пользовался тогда в глазах сына. В итоге, посоветовавшись с матерью, он на следующий день отнес в органы НКВД подобающее заявление с изложением вышеописанных обстоятельств, мотивируя передо мной необходимостью предотвратить заранее возможные претензии соучастия к себе и к ней также. Разумеется, обо всем этом я узнал не сразу, а лишь после беседы с товарищем Политовым, к которому был вызван примерно две недели спустя. В ходе этой беседы товарищ Политов в подробностях интересовался обстоятельствами моей службы в Германии, после чего неожиданно предложил изложить на листе бумаги весь ход обсуждения моего дела в парткоме, особо напирая на роль в обсуждении вопроса товарищей Рудштейна, Израильсона и Козлова А.Д, оказавшегося, к удивлению моему, еврейской национальности, так же, как и двое предыдущих. Невзирая на то, что указанные товарищи активного участия в моем пункте повестки дня не принимали, я исполнил предложенное во всех доступных моей памяти подробностях, всплывших во многом благодаря наводящим вопросам товарища Политова, после чего был отпущен домой под подписку, дав обещание не совершать больше, под страхом лишения свободы, поступков, несовместимых с честью советского офицера.
         По возвращении домой я уж подумал, что все обошлось, однако два дня спустя, придя на работу, был вызван в отдел кадров, где получил уведомление о том, что уволен как не оправдавший доверие коллектива. Надо ли говорить, что с этого начались существенные неприятности моей жизни – так, вскоре я был извещен о том, что супруга моя подала заявление о расторжении нашего с ней брака и о выселении меня в ее пользу с занимаемой жилплощади как безработного тунеядца. Неоднократные мои попытки расставить точки над i, вернув семейные отношения в изначальное русло, равно как и добиться от вышестоящих товарищей развернутого определения моего состояния вкупе с путями его искоренения в общепринятые пределы нормы ни к чему не привели, и вот теперь я, потеряв жилье, нажитое имущество, семью и работу, пребываю, тем не менее, в каком-то призрачном состоянии, словно бы зачумленный или даже хуже. Устраиваясь на различные незначительные работы, не требующие образования, а лишь физического труда, однако предоставляющие мало-мальское общежитие, я всякий раз убеждался, что сперва начальство, а затем и сотрудники вскоре непостижимым образом оказываются осведомлены о моих проблемах, невзирая на намеренное мое об этом молчание. Подтрунивание, смешки, переходящие нередко в оскорбления "пидорасом" и иными нецензурными словами отравляют нынче мою жизнь до полной невыносимости...
        
         ...в связи с вышеизложенным, уважаемый товарищ Редактор, прошу помочь мне обрести если и не реабилитацию довоенных моих обстоятельств, то уж, по меньшей мере, понятное с учетом моего образовательного уровня разъяснение трагически происшедшего со мной, особо уделив внимание степени общественной опасности влечения к предметам женской нижней одежды, отношению к нему Партии и Советского Правительства с обязательными ссылками, если возможно, на руководящие и обобщающие документы, опубликованные в нашей открытой печати...