|
|
|
|
* * * Цыганка в синтепоновой потёртой куртке, в сером пуховом платке, коротконогая, тяжёлая, усатая, подошла, хриплым тенором спросила прикурить. – А чего же погадать не предлагаешь? – А того, что тебе, дорогой, уже гадать поздно. И ушла, прикурив, медленно мотая подолом. Вот и не верь им теперь, цыганкам. 31.01.2009, Москва. * * * Вот стоит пограничник в обычном состояньи своём пограничном, ниже хапки привычной травы, тише мёртвой воды, и обличьем, и наречьем казарменно-птичьим в болтовне безразличной листвы неразличен до исчезновенья, до небытия, до немгновенья немигающей вечности. Взгляд пограничника в чине сержанта не к ничейной полоске несжатой обращён – только вглубь и назад. Козырьком заморочены, очи заворочены внутрь, и нет мочи их вернуть в положение «есть!», нету силы, какая могла бы без ветрила, руля и масштаба обратить их к понятию «честь». «долг», «начальство», «геройство» и «доблесть» – эта внешняя, лишняя область, область странных и чуждых идей, изнутри не видна, непонятна, там во тьме только смутные пятна – отпечатки прошедших людей на ничейной полоске границы подсознания, где только птицы вроде Феникса вьются и вьют свои гнёзда из воя и вьюги в ожидании мёртвой подруги, сержантское сердце клюют. И стоит пограничник, отличник боевой, политической… Птичник подготовки бойцовых пород позабыт и оставлен за веком немигающим. Маковым млеком истекает души огород, тучным туком и сладостным соком наполняется. Внутренним оком созерцая избушку души, пограничник в зелёной фуражке, стоя, грезит. Одни лишь мурашки табунком пробегают в тиши, нарушая границу сознанья, долга, плоти, сержантского званья, духа, родины, яви и сна, где застыл пограничник и странник, дезертир из просторов бескрайних в ту дыру, что душе не тесна. 09.03.2009, Москва.
НА КАРТИНУ АННЫ АРЕНШТЕЙН «ЯБЛОКИ» Эти яблочки, родом из рая, золотыми боками играя, истекая, тончая, свой солнечный свет источают, сочат и точат. Смерти нет, потому что, сочась, умирая, прыщут яблоки светом из рая в сковородочном сумрачном жарком аду. Нету смерти у жизни, имейте в виду, не бывает, как тени от света не бывает, запомните это. И порукой тому даже ручка ковша, а вернее, бессмертная ручки душа, что одна и осталась от ручки в виде дырочки в дырке от ручки. 10.03.2009, Москва. ШТРАФНАЯ СЧИТАЛОЧКА Как шли мы в бой, за пядью пядь, вперёд, за пятью пять, как отдавали кровь и честь, и жизнь за шестью шесть и как ложились телом всем на дот за семью семь, чтобы вернуть себе права хотя б на дважды два... Как после шили нам хмыри срока по трижды три. 23.07.2009, Москва. БЫЛОЕ (типа старый романс) Отгорело, остыло, душа потянулась к покою, к чубуку и теплу камелька. Что ж невольно с какой-то нездешней сердешной тоскою всё гляжу я вослед рысакам? Было время, укрывшись уютною полстью медвежьей, мчал и я на санях вдоль реки, и гремел колокольчик, шарахался ванька проезжий, и летели сквозь ночь рысаки. Ах, как рыскали те рысаки, как рвались и скакали, как лоснилась козырная масть, как цвела в лошадином зверином и жарком оскале белопенная пленная страсть. Как горели огни в канделябрах, глазах и бокалах пряным пуншем до пьяной зари, и, как тёмное пламя, плясала цыганка, ласкала, и плясали в ночи фонари. В лошадиных боках и в бокалах с шампанским и пуншем отражались огни, и в висках била в бубен цыганка, и выла навзрыд о минувшем, об умчавшихся вдаль рысаках. Всё ушло, как в глухую полынь, в полынью полнолунья, только теплится, будто во сне, золотушной болезной облезлой и тусклой латунью пенсионная песня пенснэ. 25.07.2009, Москва. ДЕТСКОЕ Вот минога к осьминогу подплывает понемногу, его щупальцы считает, от восторга просто тает. Говорит ему минога: – Как у Вас, товарищ, много этих ловких гибких рук – я сочла их восемь штук. Отвечает осьминог: – У меня ни рук, ни ног, это даже и не пальцы, это просто щу-паль-цы. Говорит ему минога: – Мы не родичи ль немного? Посмотрите, я ведь тоже так на щупальце похожа. Отвечает осьминог: – Даже восемь штук миног, осьминогу не родня. Отвяжитесь от меня и, пока не перепало, убирайтесь,.. прилипала. 01.08.2009 г., Москва
НА КАРТИНУ АННЫ АРЕНШТЕЙН «ЛЕТЕЛА ЖОПА…» и тщетные всенародные попытки противостояния строительству газпромовского небоскрёба в СПб. I Во дни тревог и бедствий всенародных, грозящих крахом мировому рынку, нам Жопа явлена, парящая свободно. Она похожа на воронку и волынку, аэростат, надутый Госкомстатом, уже готовый к взрыву мирный атом, на клизму, поцелуй прекрасной девы и крик ея в момент разрыва плевы. Она и символ сих тревог, однако и знак того, что выход есть. Эзопу не уподоблюсь я, сказав без обиняков, что этот выход – тоже через жопу. II Гуляние с карманом фиг и финик Чуковский описал нам лет с полтинник назад ещё с изрядным сиплым гаком, назвав Россию Африкой однако, а Михалков Бессмертный, всем на горе, вещал, что пустят всех туда нас вскоре, спустив семь шкур. Так с фигами в пустыне гуляем мы, как прежде, и поныне, покуда, сидя в безнадёжной яме, госайболиты мерятся х#ями и, сил последних для народа не жалея, восьмую шкуру делят нефтебармалеи. 06.09.2009, Москва. ЧЕЛОВЕК РАССЕЯННЫЙ человек возник в вокзале и с толпой в толпе смешался разрываясь между делом и рассыпанной семьёй в долгой давке подле кассы совершенно растерялся в лабиринте переходов потерялся под землёй в провожающей толкучке неприметно растворился рассыпаясь в извиненьях по вагону проползал кое-как в купе ввалился и с вещами разложился развалился дрогнул глядя в отъезжающий вокзал раздробив сознанье тиком нервных стуков стыков рельсов не вникая в это время что меж пальцев протекло от вагонной зябкой дрожи зря старался отогреться взор бросая зря сквозь слёзы сквозь немытое стекло сквозь размытые пейзажи оглушён разрывом с нею растекаясь вязкой мыслью о тоске своей кропал по безличному пространству был мучительно рассеян и никак не мог собраться и не понял что пропал 24.09.2009, Москва PAST PERFECT ICE-CREAM (Price List) в детской памяти завороженной бестревожной замороженное недвижимое заторможенное не растаможенное содержимое настоящему внеположное к будущему неприложимое МОРОЖЕНОЕ фруктово-молочное твёрдое но непрочное потом сразу жидкое в картонном стаканчике с фанерной щепочкой ядовито-сиреневое кисленько-сладенькое пощипывающее язык упоительное в жару жароутолительное самая дешёвая форма уличной радости за 7 копеек эскимо на палочке сладкая штучка в шоколадном исподнем под серебристой рубашкой зажата в маленькой руке как маленькая граната оловянного деревянного стеклянного матроса революции как зачехлённое маленькое недолговечное знамя на одноразовом древке наивного торжества за 11 копеек сахарный рожок вафельный ленинградский ещё хрустящий фунтик конической формы цвета ранней зрелости полный сладостного содержания цвета поздней невинности прикрытой словно фатой невесты вафельными крошками хрупкого наслаждения за 15 копеек лакомка толстое фиолетовое в шоколаде с выпирающими орехами звалось в народе «член Патриса Лумумбы» как будто чёрный борец за свободу убитый чёрным злодеем Чомбе мотал срок на нашей зоне на воровской манер закатал себе шары вульгарного разврата за 28 копеек пломбир целый кирпич сливочный шоколадный крем-брюлле ждущая в холодильнике общего сбора к столу тающая на блюдце от тихого счастья с вареньем справедливо разделённая общая доля маленькой семейной ценности за 48 копеек памятное дешёвое копеечное сладкое липкое съеденное растаявшее совершенно прошедшее ВРЕМЯ 26.09.2009, Москва
НА КАРТИНУ АННЫ АРЕНШТЕЙН «ЯИЧНИЦА FOREVER» Весь полупогружённый в полумглу, кофейник приближается к столу, высовываясь из-за горизонта, но в то же время стоя на столе направо ручкой, носиком нале- во, всей душой посередине. Онто- логически присутствующий весь здесь и сейчас и явленный нам здесь как вещь в себе, в себе скрывая – кофе ль? он суть фено́мен (или феноме́н?), то есть реальность, данная нам в плен (sic) в ощущеньях, познанная в профиль. Но в то же время он метафизи- чески ещё находится вблизи (или вдали?) и не сейчас, а раньше на пять минут, на десять, на века, он символ, иероглиф, знак. Рука, дающая нам знак, гораздо дальше, чем твёрдый знак кофейника. О ней мы ничего не знаем, а верней, не знаем, сколько мы о ней не знаем. Поэтому кофейник сделал вид, что он на самом краешке стоит, но в то же время и стоит за краем. Солонка тоже двойственна, настоль- ко там и здесь, что в этом-то вся соль её в себе. И только сковородка, нам кажется, есть только вещь для нас настолько, что и не скрывает глаз яичницы, нам явленной, но вот как на самом деле обстоят дела: сковорода обнажена до тла, но скрыть её пытается глазунья как вещь в себе. Ей нужен третий глаз, но третьего ей не дано как раз. В её глазах дрожит огонь безумья, безумья без начала и конца, тем более, что, словно Тень Отца, над нею нависает символ грозный, язвя собой её безумный зрак – прозрачный призрак вилки, страшный знак того, что от Судьбы скрываться поздно. «Быть иль не быть?» – в глазах её горит, но так вопрос уж боле не стоит. Несчастной не понять, и поднатужась, что вот уже из бездны далека таинственная тянется Рука за вилкою. О ужас, ужас, ужас! 30.09.2009, Москва
НА КАРТИНУ АННЫ АРЕНШТЕЙН «БИТВА ЗА УРОЖАЙ» или второе пришествие марсиан Две танки пушечными дулями гнусят, как гнусные жалейки, ползут со снятыми ходулями две марсианских шайки-лейки. Шмаляют лямбды над могучими сынами Марса, пси-бойцами, и над наваленными кучами Земли сынами огурцами. Сыны Земли лежат, скукожены, между гундосящими шайками, над их пупырчатыми рожами гунявят шайки-лейки хайками, и пси-лучи блекочут блямбами фугасными и разрывными, гнуся над сложенными ямбами сынами пленными земными, над ними тьма болбочет тучами скрывая яблоки раздора – наваленные тоже кучами земные дщери помидоры. Используя рельефа профили, гундят две шайки-лейки, щерясь. Сыны Земли им, в общем, пофигу, как, в общем, и земные дщери, а надо сока им томатного и надо сока огуречного для смази их трипода ратного треногого, бесчеловечного. 02.10.2009, Москва. С ИЗЛИШНЕЙ СИЛОЙ (ламентации) Откроешь кран с излишней силой – и весь промок. Закроешь кран с излишней силой – сорвался кран. Откроешь дверь с излишней силой – сломал замок. Закроешь дверь с излишней силой – в стене проран. А то сорвал с излишней силой на днях стоп-кран. Вчера ввинтил с излишней силой сто ватт в патрон. Плечом задел с излишней силой подъёмный кран. Что делать мне с излишней силой, сплошной урон. Вдохнул разок с излишней силой – аж ветер стих. Вздохнул разок с излишней силой – сортир снесло. Стих написал с излишней силой – ни к чёрту стих. Хотел взлететь с излишней силой – сломал крыло. Любил одну с излишней силой – ушла с другим. С другим дружил с излишней силой – теперь враги. Хоть расшибись с излишней силой – не ставят в грош. Вот так живешь с излишней силой – глядишь, помрёшь. 03.10.2009, Москва. АВТОЭПИТАФИЯ
Я убит подо Ржевом осколком фашистской лопаты совершенно случайно, такая вот вышла фигня. Надо мной не рыдали в суровой кожанке комбаты, и наркомовской нормою не помянули меня. Я убит под Бобруйском куском партизанской телеги, когда рвавшийся враг подорвался, зарвавшись вконец, надорвавшись мешком, что в дорогу мне дали коллеги, с небольшой наковальней, что дал мне на память кузнец. Я убит под Мукденом обломком японского танка или, может быть, хокку – не знаю, я в дупу* был пьян. Над моими останками не отрыдала тальянка, над могилой моей не склонялся, шепча, гаолян. Я убит под телегой, где по пьяни я спал, как убитый, не успев ни проснуться, ни вскрикнуть, ни даже сблевать, и над трупом моим покуражились вдоволь бандиты, кулаки из соседней деревни, ети иху мать! Я убит под предлогом леченья от алкоголизма, от чумы, от холеры, от СПИДа и рака груди, и над телом моим ухмылялась огромная клизма под плакатом, засиженным мухами: «Всё впереди!» Я убит подовсюду, куда бы ни сунулся сдуру, и куда б не свела меня злая подруга судьба, – знаю я, что под утро сдерут скорняки с меня шкуру или будет торчать у меня ледоруб изо лба. Знаю я, что угробит меня не снаряд и не пуля, а, к примеру, залётный кирпич или средство «сен-сен». Для меня у судьбы заготовлена жирная дуля, и меня это дело, пиплы, убивает совсем. ______________________ * Sic! 10.10.2009, Москва. НЕУДЕРЖИМОСТЬ
и Международному Дню Недержания Мочи посвящается Я живу в Великой Недержаве, где в сортире бродит дух: «Мочи!». По ночам ко мне влезает жабой виртуал-майор «Молчи-молчи». В Недержаве он один двуликий недоржавый щит её меча с той поры, как перестройкой дикой ей в башку ударила моча. Он, сопя, встаёт у изголовья чёрной кляксой ужаса в ночи и сипит: «Пописаем, Володя! В Недержаве недород мочи! В нашей Недородине Великой недостача сахара, белка. Страждут Внук Славян и ныне дикий нам Еврей. Нехватка велика. Не хватает им билирубина, тел кетоновых недостаёт и нитритов. И гемоглобина в недержаве нынче недород. У твоей мочи рН что надо, цвет, прозрачность и удельный вес. Ждёт тебя высокая награда: Недержавы Высший Интерес. Ты же веришь в торжество прогресса, в счастье, обретённое в борьбе! Что же может выше Интереса Высшего наградой быть тебе?! Писай же, Владимир, не стесняйся, Недержава смотрит на тебя. С ней глядят индусы и китайцы, веря и надеясь, и любя, С ней глядят все Люди Доброй Воли, все Борцы за Мир и Молодёжь всей Планеты. Так чего же боле? Что ж ты Высший Долг не отдаёшь? Торопись, уже, проснувшись, кочет предвещает нам приход зари. Пусть скорей моча твоя омочит жаждущие губы. Посмотри, как иссохли Гоби, Калахари, Атакама и Такла-Макан, нет воды и сахара в Сахаре… Так давай, написай хоть стакан! Ну, давай, не жмись, пописай, Вова, ты же наш, товарищ, ты ж не враг!» говорит он строго и сурово глядя в душу мне сквозь полумрак. И пути для отступленья нету, и тогда, как сказочный герой, орошаю я мою планету щедрой золотистою струёй – и проснувшись, гордый и свободный, понимаю: снова – хоть кричи – обоссался в День Международный, в Праздник Недержания Мочи. Знаю я светло и обречённо, что и впредь мне ссаться до тех пор, пока он не сгинет, этот чёрный человек, мой виртуал-майор. И клянусь при всём честном народе: коль, придя через ночную згу, скажет он: «Покакаем, Володя!» – отказать ему я не смогу. 27.10.2009, Москва. * * * Помню, в детстве была у меня шоколадная лошадь, здоровенная, сантиметров под тридцать, наверное, в холке, весом с древний утюг, хотя, как потом оказалось, совершенно пустая была. Пустотелая, в смысле. Тётка мне в третий мой день рожденья её подарила: в Минвнешторге работала, там и купила, в буфете. Лошадь я полюбил всей душой, и ревниво, и страстно, есть не смел и другим не давал даже думать об этом. В общем, добрых полгода прожила у меня моя лошадь, вся заветрилась, бедная, серой обклеилась пылью. А потом её кошка с подоконника как-то спихнула – полагаю, нарочно, ревнива была наша Мурка. Мы собрали останки, омыли и быстро умяли. Я рыдал безутешно, но ел её вместе со всеми. Всё же странная это штука – любовь. Странная штука. 17,18.11.2009, Москва. ПРЕДРОЖДЕСТВЕНСКИЙ НЕРОМАНС Ползёт Москвою некрасивой предновогодняя засада. Мигнул огонь неугасимый из Александровского сада от Неизвестного Солдата, от караульного конвоя, качнувшись вправо, словно дата сложилась вдвое. Ползёт вдоль Финского залива Санкт-Петербургская досада, туман столицы несчастливой из Александровского сада ползёт вдоль стен Адмиралтейства туберкулёзною каверной. Качнувшись маятником, действо сложилось скверно. И Николай Васильич Гоголь, на редкую похожий птицу, незримо с укоризной строгой во тьму холодную глядится. И не встаёт во тьме холодной заря, и длится дольше века ночная темень, мрак болотный, как в око ветка. Жуковский, Лермонтов и Глинка во тьме незримо бородатый стоят, как будто невидимки, как неизвестные солдаты, и путешественник Пржевальский стоит, на Сталина похожий, как будто жизнь, качнувшись дальше, скривила рожу. Ползёт тоской неизъяснимой, удушным ватным одеялом жизнь, проплывающая мимо над Александровским централом и над шоссе Энтузиастов, Владимирским казённым трактом, и молча склеивает ласты простым терактом. Ползёт тоскою повсеместной неожидание Мессии, И спит Солдатом Неизвестным страна Немытая Россия. Ползёт полночная отрава, и снега тут зимой не купишь, как будто жизнь, качнувшись вправо, сложилась в кукиш. 08.12.2009, Москва.
ПЕСНЬ О НАИВНОЙ СОБАКЕ На картину Анны Аренштейн «Натюрморт с собакой и картошкой»
В сарае возле барака, где с насеста куриный порх, пуда два уродила собака среднеспелой картошки Лорх. Весь день она ей любовалась, вылизывала языком, всё пыталась хотя бы малость картошку кормить молоком. А вечером, когда куры обсиживают шесток, припёрся хозяин хмурый, всю картошку поклал в мешок и унёс её вглубь барака, а она бежала, скуля, вслед за ним в тоске, но однако не разверзлась под ним земля. И она глядела в окошко, рыдая мохнатым лицом, как варил хозяин картошку, и потом её ел с огурцом. А когда идиотским бубном над бараком взошла луна, сквозь слёзу ей казалась клубнем среднеспелого Лорха она. И с наивной верою в сказки заползла она на ночь в сквот, и ей снился пуд Синеглазки, что она уродит через год. 13.12.2009, Москва. |
Содержание
