БЛИНЫ И ЯБЛОКИ
* * *
Такая нежность, нежность к миру –
за слабость мяса и костей.
За эти яркие на сером
румянцы страхов и страстей.
За то, что трут глаза перстами,
роняют крошки в бороду́,
за смех – особенно, особо! –
и за другую ерунду.
Как увлекательно и сладко
любить, вмещать и замечать,
и ставить каждому на лобик
неразличимую печать.
Два пальца
Просто, как два пальца,
лишиться двух пальцев.
Что палец?! Ерунда, мелочевка,
приспособление для вносуковыряния
для ношенья колец,
наконец.
...И вот им конец.
Хотя – о морок, болевой шок –
не до конца,
не под самый корешок,
малость осталось,
по фаланге на каждом,
сильном, отважном,
чтобы не было мучительно,
неудобно.
Те самые, которыми показывают Ви
– викторию!
Один хорош в работе, другой в любви.
Самый ласковый палец,
по любимому телу скиталец.
Была пятерня, стала троица,
есть отчего расстроиться, расплакаться,
закручиниться.
…Шрамы украшают, меня утешают.
Но, возражаю, не в таком же количестве.
Смотрю на фото твои, где руки,
гляжу на пальцы, грущу в разлуке.
…Мятежные, нежные, нужные.
На скамейке
Сидя
в этой позе
так просто
соединиться.
…Всего-то препятствий,
что
тонкий х/б трикотаж,
эти смехотворные веревочки
в одном месте…
Два слоя
джинсовой ткани
с прочными швами в паху…
Да,
и, конечно же,…
твердое, как камень…
убеждение
глубокое…
понимание того
что
нельзя.
На смерть мультипликатора
Четыре ангела скорбящих:
две щуплых девочки в слезах,
два парня в черном в красных пятнах…
Пьета – поэту сдобный пир,
элегия, любовь и сила;
художнику порыв, находка,
печальных пятен урожай.
А где ж виновник торжества,
зачинщик скорби, маг печали?
Глядит на это свысока –
с неблизкого ночного неба,
своей улыбкой полнолунной
подсушивает слезы на
щеках девичьих и ладонях…
Ушел – взлетел и улетел,
оставив тело на кровати
больничной скорчившись лежати.
С недвижной правою рукой
не захотел существовати,
и бессловесным языком.
И нет его, уже далече.
А эти сироты стоят
понурив головы и плечи
полны утраты как баржи,
и так же тяжелы и слепы.
Самих себя тащить-бурлачить
и больше ничего не значить
о, сиро…,
темное сиротство…
вдовство души… –
во что его переиначить
и применить его,
В мультфильм.
Вот лучшая пилюля!
Закапсулирована скорбь,
отретуширована мука, –
и взрослых зрителей надули,
и не обидели детей –
веселой роскошью затей
не обделили...
Довольны все, и грустный автор,
и бестелесный адресат –
виновник слез, зачинщик скорби,
главарь утрат.
Аманов Агамурад.
* * *
У нас по утрам выбивают ковры
В снега швыряют их и палкой колотят.
и в черных квадратах вся наша земля,
хотя и не вся, и по правде, не наша.
У нас по утрам человек с бородой,
усохший сатир в пальтеце и бейсболке,
батоны крошит голубям, голубям,
простейшим пернатым на радость, на радость.
На детских площадках пасут малышей,
на тучных газонах – собак и собачек.
Подробностей будних простой передатчик,
привыкла я к этой обычной возне.
Вот будний гербарий, нехитрый улов,
привычный набор обстоятельств и зрелищ,
А кто зарисует и кто перескажет,
а кто еще тихо похвалит его?
* * *
Как мы блины, как нас блины, как я…
Как ели мы друг друга – я и блин.
Друга в друга заворачивали масло,
икру, сметану, сердце, пикули.
И стопками, как писчую бумагу,
круглы и нескончаемы блины,
нам все несли…
Увидишь блин – и он тебя зовет,
он катится к тебе, а ты навстречу.
Бери и ешь, себе я говорю.
Достаточно! – сама себе перечу.
Нам б простоять,
пробиться, продержаться,
и прожевать, и вытереть уста.
Три дня осталось
до великого поста.
Цикл из 3-х стихотворений
*
Мне тихих наслаждений череда
отпущена: прогулка, сон, еда,
опять прогулка, главное же нас-
лаждение – неспешность:
шаг, поворот, глоток, смеженье век –
все медленно, подробно и вовек
не повторится в этом воплощенье…
Я тишина, я сон, я человек –
прозрачность, понимание, сгущенье…
*
Так яблочно – почти не проникает
сквозь эту яблочность ни свет, не пересвет.
Источник света – яблоко само,
источник влаги – яблоко само же.
Из тонких пор выходит нежный воск –
на самое себя наводит лоск,
и все оно – от хвостика до пяток –
довольства целомудренный придаток.
И эти глянец, нега и пыльца
в макушки проникают и сердца...
Все веселы, и на любой конфорке
пылает газ, на голубом газу
пылает медный таз, а в том тазу
мурчат варенья, булькают повидла…
Все по уши в антоновке – видать
поэтому-то никого не видно…
Так яблочно, так прочно и тепло.
Так лето неожиданно прошло...
*
О, яблоко, хватательный рефлекс,
приманочка, наживка, искушенье…
Мы с животом проходим вдоль тебя
сквозь линзу уменьшенья.
Мне хорошо, я только лишь хочу
сидящую не в мякоти, но в плоти,
занозу ожиданья и тоски
изъять – чтоб не успела исколоти…
И раньше, чем отвалится само,
сорвется с верхотуры, с плодоножки,
ударится
заплачет
закричит –
принять его, родимое, в ладошки.
Назад
