МЕСТО ДИМЫ

Впервые я увидела его на похоронах моей тети. Народу было человек тридцать. Тридцать лиц было: искажено страданием, разглажено равнодушием и скомкано любопытством.

Голова моей младшей двоюродной сестры крупно тряслась. Старшая двоюродная сестра Надя, непостижимо и героически деловитая, утрясала организационные неполадки, уродливые и неизбежные на похоронах. В руке Нади легально дымилась сигарета. При жизни матери Надя никогда не курила в ее присутствии. Считалось, что Надя некурящая.

…А этот маленький незнакомый мне мужчина улыбался. Позже выяснилось, что это была особенность архитектуры Диминого лица. Его рот улыбался всегда, глаза цвета вареной сгущенки излучали довольство и приятность. Только на экранчике невысокого лба толпились три небольшие волны.

Дима был маленький и полный. Его туловище напоминало веретено. Широкий рыжий ремень делил его тело напополам.

Дима был похож на молодого грифончика. Казалось еще, что он слеплен из густой манной каши.

Потом уже я поняла, что это и есть тот самый Дима, герой, принц на белом пони из семейного эпоса. Друг моей тети, двух ее взрослых дочерей и пожилой кошки Норы. Легендарный Дима, в 12 лет лишившийся матери и воспитанный бабушкой и дедушкой. Тот самый Дима, который самостоятельно, собственноручно похоронил своих стариков, а до этого – пестовал, ухаживал и «не сдавал ни в какие больницы». Дима, работающий на телевидении. Дима! – на телевидении?

– А Миткова – вы не поверите – такая маленькая.

– Маленькая?..

– Ага. С меня ростом! – (с восторгом!)

Был ли он влюблен в мою тетю? Она была хрупкая, красивая и совсем еще молодая женщина-программист. В их женский дом он, что называется, ходил. Что имел в виду? Тетя была старше Димы лет на 20. Она говорила, что мечтала бы о таком муже для своих дочерей.

Дима был похож также на Щелкунчика. Казалось, над ним довлеют злые чары, и стоит его расколдовать (поцеловать?), из непривлекательной матрешки выскочит-вылупится прекрасный принц. Высокий, стройный, плечистый. Но – с теми же добрыми глазами, ласковой улыбкой, мягким голосом. Но – без идиотской челки.

– Князь Мышкин – сказала мама, – это князь Мышкин!

Второй раз я увидела Диму на 9 днях. Он со своей ласковой детской улыбкой что-то рассказывал. Дима, розовеющий меж бутылок, казался школьником, допущенным на взрослое застолье. Дима носил и вытирал фужеры, резал хлеб, ел с кротким аппетитом. Но – никогда ничего никому не подливал. Его легко было вообразить в женском фартуке с оборками.

А на 40 днях мы с сестрой в Диму влюбились.

Он догнал нас у лифта. В руках Дима держал бутылку водки. Он улыбался своей непостижимой улыбкой. Под нее, как под теплый душ, хотелось ПОДЛЕЗТЬ. Я поняла, что чувствуют подсолнухи, доверчиво вращающие головами вдогонку солнцу. Или дети, подставляющие макушку под теплую руку «доброй» воспитательницы. Когда Дима переводил свой теплый прожектор с меня на сестру, меня обдавало сквозняком. Однако Димино тепло не порождало желания бороться за него. Не тот это был случай, когда девушки, сражаясь за внимание смазливого юнца, распихивают друг друга локтями, наступая пятерней на лицо соперницы.

…Дима вызвался разрезать курицу-гриль. Курица, как хрустальная, вопреки логике куриных осей, рассыпалась на множество смуглых осколков.

Мы расспрашивали Диму о телевидении и телевизионщиках. Дима доверчиво рассказывал: видел Киркорова, он огромный, двух с лишним метров росту. Они столкнулись в лифте, и маленький Дима уперся лбом ему в… э… задрал голову. Голова же Киркорова существовала как бы отдельно, под потолком лифта.

Д – добрый, обаятельный, приветливый. Узнает, здоровается. М – груб, матерится. Т - не видит никого вокруг.

Дима рассказывал также о любимой своей звуковой аппаратуре и о недобросовестном к ней отношении неважных, «блатных» специалистов.

С невыразимым трепетом Дима описывал нам какую-то вилку (штепсель?) с тонкими, тончайшими – Дима шевелил сосисками коротких пальцев – волосками контактов. Нерадивые злодеи смазали (заправили, испачкали) нежные реснички – эффектная и зловещая пауза – СОЛИДОЛОМ. - Солидолом! – Дима искал на наших лицах ужас и сочувствие.

Мы не сводили с Димы влюбленных глаз. Мы, работницы рекламных агентств, такие ловкие, такие умные и циничные, плавились в лучах Диминой ласковой беспечности. Нас очаровывали его наивные рассказы. Мы интересовались повадками и особенностями телосложения телеведущих (о которых знали лишь понаслышке).

Мы влюбились – и все же мы не влюбились.

Дима был неприменим к нашей жизни. С ним нельзя было дружить. Было бы идиотизмом пить с ним пиво в клубе. Перезваниваться с Димой не имело смысла. Согрешить с ним было невозможно даже во сне. Дима не был нам родственником. Он не был поклонником моих двоюродных сестер. Поводами для трех наших встреч были соответственно: похороны, 9 и 40 дней.

…После смерти тети сестры отдалились от нас, не звонили, не скрывали отчуждения. Эти две девочки-женщины словно бы вышли из кадра, и вот уже побежали титры. Терять – утрачивать – приятелей и знакомых мучительно, но как-то иначе мучительно. В утрате же кровных родственников есть какое-то физиологическое несоответствие, пустота от них не дает покою, беспокоит, причиняет неудобство.

Дима, стоящий от нас много дальше, чем тающие на глазах родственницы, растворился, как сахар – не рафинад, а колотый, труднорастворимый. Лишь иногда он розовым поплавком мелькал на поверхности суетливого сознания, меж свинцовых ноябрьских волн.

…Когда на новый год мне подарили маленького толстого ангела, я не удивилась. Сходство было поразительное. Кроткая улыбка тонкой ресничкой висела под крупным носом. Охряные глаза сверкали глазурованными бликами. Из русой керамической макушки тянулась крученая шелковая нитка.

Я повесила Диму под желтым абажуром из рисовой бумаги, где и положено находиться ангелу-хранителю. Иногда он солидно, тяжеловато покачивается, и тогда по столу и стенам начинает метаться уютный домашний свет и маленькая грузная тень.

Когда я придумываю для сына сказки, в них неизменно присутствуют желтый абажур и ангел Дима. Ему принадлежит инициатива и авторство всех сказочных превращений (например, яичницы – в ромашку). Если в доме случаются мелкие чудеса, все всегда знают, где собака зарыта.