КАШТАНЫ

С утра, как обычно, папа или мама забрасывали Федора к бабушке и дедушке, живущим неподалеку.

Сегодня была мамина очередь.

Пока мама вдумчиво красила глаза и крутилась перед зеркалом, Федя перекладывал в ледащий целлофановый пакет свою коллекцию каштанов, каковых накопилось за долгую осень 38 штук. Блестящие, популярного каштанового цвета, они выглядели еще очень и очень соблазнительно, хотя уже малость подсохли.

- Зачем тебе каштаны, - сказала мама, скосив губы набок. Она красила губы помадой как раз примерно каштанового цвета, - Рассыплешь где-нибудь. Возьми вон лучше динозавра или овечку.

Федя считал, что ему виднее. Он же не давал маме советов относительно ее макияжа. Поэтому он мудро промолчал.

«Мама как всегда, копается», - подумал он папиными словами.

Федя, горячий и негнущийся, полузадушенный шарфом, сидел во всех своих тяжелых зимних одеждах на крошечной табуретке, расписанной под хохлому, и терпеливо потел.

Мама торопливо прилаживала огромный светло-бирюзового цвета шарф, по научному – палантин. При желании трое небольших мальчиков, размером с Федю, могли укрыться этим шарфом, и еще осталось бы немного места.

Федя неловко сжимал в руке, в толстой нечуткой варежке пакет с каштанами.

…Стоял яркий морозный день. Мама тащила Федю за руку. Его валенки в калошах нещадно скользили, и Федя через каждые три метра беспомощно повисал в маминой руке на манер тряпочки, успевая пару раз обернуться вокруг своей оси. Мама раздраженно дергала Федю, и его левая рука, казалось, сделалась в два раза длиннее прежнего. В правой руке нормальной длины висели каштаны.

Они спешили на остановку.

- На маршрутке поедем? – с надеждой спросил Федя. Он любил ездить на маршрутке и говорить солидным голосом: на следующей остановите, пожалуйста.

- Что придет, на том и поедем, - сказала мама сквозь зубы.

Подошла маршрутка. Мама вставила в нее маленького шуршащего от мороза Федю, забралась сама. Голубой шарф размотался и висел.

Маршрутное такси было уже набито огромными зимними людьми в их тяжелых одеждах. Мама, роняя в жидкую кашу пола нарядные голубые варежки и чуть не плача, отсчитала 7 рублей.

- Мама, елка, смотри! – пронзительно крикнул Федя. Действительно, за ночь у кинотеатра «Волгоград» выросла большая елка.

В этот самый момент пакет с каштанами выскользнул из Фединых рук. Каштаны сначала сбились в кучу, потом разбежались по полу – грязному, скользкому, неверному полу маршрутки.

Из Фединых глаз выбрызнулось немножко слез. Наверное, именно такие малочисленные слезы именуются «скупыми мужскими».

- Ничего, сейчас соберем, - сказала мама нервно. Голубой шарф сбился набок. На них, кто с интересом, а кто и с раздражением, смотрели остальные пассажиры. Потом пассажиры переводили взгляд с Феди и мамы на рыжую звонкую кучку на полу. – Соберем, помоем.

- Не надо, - заплакал Федя. Чумазые комки стали уже неродными, чуждыми и утратили для него привлекательность: глянцевитость, нарядную рыжину, лакомость для ладони. – Не надо мыть!

Они приехали. Федя быстро забыл про каштаны. Он уже думал, что хорошо бы им с дедушкой пойти смотреть на елку. Там еще горка.

– В третьих, ледянку не забыть, - отметил Федя.

Мама сдала Федю дедушке и помчалась обратно на остановку. Она опаздывала. Голубой шарф, такой элегантный на маме-даме, сейчас напоминал нечто среднее между сорванной паранджой и банным полотенцем.

Мама забралась в маршрутку. Правая нога ее, как на роликах, поехала куда-то под сиденье. Под левой что-то неаппетитно хрустнуло.

Маршрутное такси оказалось то самое.

Его вражески тесные недра медленно заполнялись людами, разбухшими от одежд.

Замечено, что даже необычайно грациозные от природы люди редко проходят испытание маршруткой. Низкие, как в блиндаже, потолки, коварные двери, дьявольски неудобные сидения кого угодно поставят на колени, ссутулят, долбанут головой о притолоку. Особенно - зимой

Трудно придумать себе что-нибудь более ужасное в контексте маршрутки, но маме с Федей это удалось.

Каштаны на полу были ловко замаскированы грязью и буквально взрывались под ногами.

Люди спотыкались, неловко хватались за спинки сидений, охали. Некоторые рычали. В воздухе два или три раза прошелестело слово «мать».

Фединой маме было совершенно ясно, о чьей матери идет речь. Она с преувеличенным интересом принялась рассматривать пенсионеров на остановке.

Машина тронулась. Уже через минуту, судорожно дернувшись, она остановилась и заглотнула большого дядьку с некогда красивым, бровастым лицом профессионального скандалиста.

Он неуклюже влез, и тут же нога его поперхнулась каштаном. Бровастый едва не упал. Продираясь в угол сквозь овчинные бока и драповые колени, он снова оступился и рухнул на даму, воркующую по телефону.

- Еду, в маршрутке. Без меня не открыва… - только и успела крикнуть бедная женщина себе в мохнатую варежку.

- Черт! – взорвался дядька, - Говна насыпали. Руки дырявые поотрывать!

Мама продолжала смотреть в окно.

- Хулиганят. С ума посходили. Картошка, что ли?

- Может, это каштаны? – робко предположила мама.

Мужик окинул голубой шарф и голубые варежки брезгливым взглядом и не удостоил ее ответа.

Зато между спинками сидений просунулась рыжая узкая собачья морда. Собака приветливо понюхала маму. Собаку – мама этого не знала - звали Каштанкой, в честь Чехова.

- Каштанка, фу, - сказала Каштанкина хозяйка.

Каштанка неодобрительно покосилась в ее сторону. Изящным движением она вывинтила голову из щели, виновато улыбнулась и даже – мама могла поклясться – пожала плечами.

«Как она узнала мое имя?» – подумала Каштанка.

«Вот бывают же нормальные люди», - подумала мама.