Средняя продолжительность жизни сейчас в России 58 лет.
        Мне уже больше.
        Я старше любого из тех, чьи имена в печатной программе конференции "РУССКАЯ ПОЭЗИЯ ГЛАЗАМИ АМЕРИКАНЦЕВ" 97 - за исключением одного Эрнста Неизвестного. Но Эрнст Неизвестный не поэт, как известно. Годами старше - насколько знаю, до среднесмертного возраста из этих коллег-поэтов вообще еще никто не дотянул - а, главное, стажем. Кое-какие мои стихи написаны раньше, чем стихи и Жданова, и Парщикова, и Кибирова, и Гандлевского, и Бунимовича, и Арабова, и Рубинштейна, и Шварц, и Кутика, и Драгомощенко, и Друка, и Д. А. Пригова, и М. Максимовой, и И. Искренко. Да и опубликованы мои стихи раньше - опубликованы в там- и в самиздате.
        И вот и я позван лично присутствовать на конференции, на фестивале той же программы журналов "Вавилон", "Арион", издательства "Талисман", Союза Писателей России, Москвы и журнала "Пять пальцев". Благодарю, но что-то тут не так.
        Даже пять, five пальцев в моем случае много. Чтоб исчерпывающе выразить отношение русско-американской программы при Стивенс-Колледже ко мне как автору, хватило бы трех. Three.
        Но если нет меня, скажем, в двуязычной антологии "NEW FREEDOMS", приведенной в перечне достижений программы, не было меня на двух крупных русско-американских поэтических (так их характеризует печатная программа) конференциях "New freedoms 94" и "Draft 96", не попадал я, скажем, и в "десятки поездок русских поэтов и критиков в Америку" (цитирую все ту же программу), тогда что мне делать на этой конференции, конференции "РУССКАЯ ПОЭЗИЯ ГЛАЗАМИ АМЕРИКАНЦЕВ" 97 и почему на эту конференцию меня вдруг позвали?
         (A RUSSIAN POETRY BY AMERICAN EYES. The Eyes of America. I'm afraid, suppose, something is happened with these American eyes. Something not a too well.)
        Авторы, поименованные в программе - новые русские русской поэзии, фигуры нового литературного истеблишмента, авторы, как у нас говорят, раскручиваемые с "перестройки" - примерно последних лет 10-12. Фигуры новой системы, практически почти целиком и очевидным образом подготовленной себе на смену системой старой советской, союзписательской.
        Остается думать, что наши заокеанские гости - они же хозяева программы - каким-то образом остались не в курсе дел, всем здесь прекрасно известных.
        И остается тогда, очевидно, только напомнить лишний раз этот общеизвестный ход дел и событий.
        К середине 80-х в Москве наготове было две группы молодых и относительно молодых авторов с полуофициальным статусом: в Литературном институте и в литобъединении при журнале ЦК комсомола "Юность": "метафористы" и "иронисты".
        И с началом "перестройки" их полуофициальное положение быстро стало превращаться в официальное, отчетливо привилегированное по отношению к авторам "самиздата", чуждым советскому официозу - и политически чуждым, и фактически, и, главное, чуждым официозу поэтически. Своей поэтикой.
        И новую поэзию, поэзию новых времен и демократических перемен таким образом в прессе уверенно представляли а) школа метафоризма производства советского критика и преподавателя Кедрова и б) направление иронизма изделия советского поэта Ковальджи - представляли приблизительно на 99%. Не связанные с этими компаниями продолжали быть in out; так складывалась новая система, так определялась погода на доброе десятилетие.
        A General View on наш Closing of тот самый Millenium - по американскому выражению. Климат, нравы и обычаи. Права и возможности. Лет 10 назад устроили "Клуб "Поэзия"; почти все поименованные в программе - оттуда. Поэтов-нонконформистов, выступавших со своей поэзией лет за 30 до "Клуба "Поэзия" - Холина, Сапгира, Айги - в "Клубе "Поэзия" не было. Меня туда позвали. Я и сам выступил, и устроил вечер троих, кто не дожил - аудиозаписей Соковнина, Сатуновского, Кропивницкого.
        Казалось, с явным успехом. Но в интервью "Литгазете" 88 года, дававшем, по тогдашним обычаям, путь в печать, покойная ныне иронистка И. Искренко, описывая от лица руководства "Клуба "Поэзия" достижения Клуба, ни словечком не заикнулась ни об этом вечере, ни вообще о ком-либо из четверых, включая меня - нас там как не было. А были все те же. Предполагалось, видимо, что так нас и не будет. Таким путем. Все таким же. Стало даже интересно; и я пошел на собрание Клуба "Поэзия". И на другое. Третье. И ни на одном собрании Клуба "Поэзия" ни один член Клуба "Поэзия" рта не раскрыл сказать хоть что-то насчет этих чудес газетных судеб поэзии до Клуба "Поэзия" и вне Клуба "Поэзия". И вне кавычек. Хоть сам такой поэзии и аплодировал. (Как, как название: FREE CONVERTIBLE SCABS? Или я что-то путаю? Sorry, если так. But Инглиш я учил когда-то давно, входить же ни в один десяток ребяток так мне и не обломилось - а что за язык без языковой среды. Agree?)
        И лучше я и не буду пытаться перелагать на язык Твена ни термин антипрофессиональная солидарность, ни любимое выражение Твардовского "да с ними я теперь на одном поле срать не сяду" (это А.Т. так про коллег из Союза Советских Писателей, затурканных-запуганных советской властью. Таких, кто были такие за страх. Что же тогда сказать про таких, кто такие за, так сказать, совесть? Борзость. Предприимчивость...)
        Тем более что барьеры едва ли только языковые. Боюсь, тут проблемы все той же нашей отсталости: ну куда, какие нам еще тут нью фридомсы, когда настолько дрянь дело с простейшей олд гуд фридом - всё она у нас почему-то первым делом freedom of theft - свобода воровства и блата. Нет Poetry без Honesty - честности и независимости - Independence; простую эту азбуку мы проходили всю жизнь, отстаивая ее от властей. Свобода же от советской власти борзых ребят из клуба Поэтри свободу пришибла тут же - дала им свободно-шустро слепить единственное, что они умели: свою систему новой несвободы, нечестности и повязанности нечестностью. Что за Independence - ребята и знать не знали, и никакая практика в языковой среде помочь тут не могла. Скорей тут another Practice, другой Experience в другой среде и в эпоху, на которую ребята опоздали. А эта эпоха могла бы их научить хоть тому, что не в эпохе дело. Что в любую эпоху свобода и независимость не берется готовой и не уворовывается, а только добывается, нарабатывается. Но это был наш Experience, опыт и четкий сюжет. И достояние. A real firm matter of our Poetry. Our poetical place. And job.
        Задача же ребят и была - to steal this place. Просто-напросто воровство нашего места, как мы только что видели. Стало быть, и остального имущества - в частности, воровство честности. Ничего себе задача, gentlemen? To steal an honesty - a difficult problem, yes? Are you agree? Or are you angry?
        Нет, по-моему в этом печатном перечне (см. выше) поэтов конца века, попавшихся на глаза американцам, есть и авторы, определенно интересные. Вообще говоря. Так ведь и Евтушенко-Вознесенский - и не сказать, чтоб уж вполне пустое поэтически место - и так же намеренно раздуты советской системой, так же явно подсунуты, впихнуты на чью-то роль, чье-то место и так же, кстати, традиционно принимались too seriously in USA. Не по реальному значению - как и эта свежая и бодрая генерация. И при самом внимательном отношении к их поэзии придется признать, что все ресурсы, лимиты значения выбраны тут давно и с внушительным превышением. Вся поэзия авторов, означенных в программе, далеко перекрыта борзостью-непринужденностью означенных авторов, их активностью за чужой счет, вместо других авторов - неозначенных. В том числе и прямо за мой счет. Прошу прощенья, джентльмены.
        С той стороной поэзии - Poetry - которую называют Poetics - поэтика, - дела у поэзии клуба "Поэзия" обстояли особенно тухло. Просто не бей лежачего, как у нас говорят. Понятно: поэтика не очень охотно поддается перестройке, ускорению и т.п. организации сверху. Поэтики - охотней. Да еще Кедров охрип, рекламируя свои эти кадры как авангард современной русской поэзии. Ни больше ни меньше. А что за авангард, откуда, почему авангард, в чем? В эксклюзивной лицензии на производство дешевой косметики, тропов и пр. красот без зазренья? Словом, обоз в авангарде - это было уже чересчур даже для Клуба "Поэзия". К счастью для клуба, затесались в клуб и кое-кто ребята из тех, что терлись возле нашего брата - к несчастью для нашего брата. И когда карманы охлопали - уже прохлопали. Всё. Знаете, как это бывает.
        Кто не знает. А кто не знает как это называется - та самая криминализация. Очень просто. Не знаю, как по-английски слова блат, проблатнение. Но явления сами предельно ясные. Clear absolutely. Сращение с властными структурами по классической схеме - тот же Кедров и был как раз такая фигура, из таких самых структур: кадровых-казенных-системных - был и остался. Хоть миленький альянс кадров Кедров+Меликьянц в тех же "Известиях": зря что ли в "Известиях" этих на той неделе поддавал Кедров раскрутки Пригову - а то уже вон выдыхается Пригов крутиться бесом на чужих полутора приемах лет 15...
        Какую-никакую эту свою поэтику мы наживали, не даваясь в управу системе десятки лет. Какую-никакую наработали. Что-то да должно, наверно, в ней быть от честности: непричастности советскому государственному блату и его "поэтике". Этике... Искусствовед Рапопорт сказал четко: поэтика профессионализма. А когда эти шустрики, стащив какие-то черточки этой поэтики, спешно кинулись раскручивать их в той же системе - на ходу - на лету как бы перестраивавшейся - тут и началось. И корчи, кривлянья и беснованья злосчастного нашего "постмодернизма" - просто естественные симптомы противоестественной коллизии: краденой честности. А poor stealed Honesty. You see? Зато в списках программы - они же списки клуба "Поэзия" - видим наряду с иронистами и метафористами также и постмодернистов.
        Excuse me, but I think there are not any NEW FREEDOMS. No. There are the same old provocations only. Old, and well, well known here. Провокации с криминализацией, проблатнением, поплотней и старосоветского. Как и везде кругом. Разниц две: пока в искусстве-литературе еще не стреляли и не взрывали - просто потому, что в искусстве-литературе деньги совершенно жалкие. Нет денег. И нет поживы компетентным органам. Сам криминал, наглое, на глазах разворовывание искусства, разворовывание информационного пространства вот оно, налицо, а секретов никаких. Все всё видели, все всё видят. И все-все повязаны. И все секреты.
        Да, тут погода скисла всерьез. Не дай Бог, искусство правда пророчит - тогда оно явно пророчит катастрофу просто собственным своим состоянием. Грозит to close - to stop - to shut up тут отнюдь не только Millennium only. Я не взялся бы уже назвать ни одно имя, ни одного сколько-нибудь серьезного, заметного здесь человека, реагировавшего на эту аховую ситуацию мало-мальски адекватно. Воровство никто не назовет воровством. Только темными терминами. И убогим этим, нищим блатом-воровством повязаны уже все - и младшие, и старшие. Да что там - каким-то образом таким же образом оказываются повязаны и инвесторы-спонсоры, американские и европейские дядюшки. Организованы идеологическими отделами бывших ЦК бывших ВЛКСМ, КПСС - так получается, в конечном-то счете...
        "Если вы здесь всерьез, если не хотите блата и халтуры, не давайте морочить себе голову; в этой стране теперь долго нельзя будет иметь дела с организациями и репутациями. Только с отдельно взятыми конкретными людьми" - это я писал три с лишним года назад в один германский адрес. В американский могу только повторить то же самое. За последние лет 10 читателей стихов поубавилось тут порядка на два, на три. И практически все читатели, вся аудитория нашей освобОжденной прессы отходили в мир лучших читательских и слушательских пристрастий в уверенности, что новая русская поэзия и есть все те же герои списка. Историю уже не переделать. Приходят новые герои еще и еще героистей, имена опираются на имена, наслаиваются и остаются навеки. Нету уже клуба "Поэзия" - есть кодла ребятишек, впихнутых Евтушенко в 91 году в Союз Советских Писателей. Все этих же. Нету и того Союза Советских Писателей. Есть, вон, означенные другие. Такие же, как видим. Есть академии. Премии. Чего, кого только нет. Редакции. Есть фонды, сонмы и легионы курициных детей, архангельских сил - и этого такого всего все больше и больше. Очень похожая субстанция таким же комом разбухала в 30-е, в сознании, что уж ее-то кадры остаются наглухо. Из-под ее наслоений теперь уж наверняка не выглянуть никому, кто вне ее - никакому там Мандельштаму, Булгакову, Оболдуеву.
        Субстанция ошиблась. Но это не утешает: в 30-е речь шла о неком Будущем, Эпохе Светлого Царства. И бывшее будущее разобралось-таки с МАССОЛИТОМ, только сейчас какое "будущее" - урвать и смыться, слимонить, а там хоть трава не расти. Прошу прощенья, но если там хотя бы и я, а траву я люблю, мое дело оспорить такое Новое Русское Евангелие действием, тут же, не откладывая на будущее, которого может и не быть.
        Вдруг отчетливое действие - четкий щелчок - поможет чем-то и будущему? Хоть чуть. Вот чтобы будущее все-таки было. Прошу прощенья еще раз, excuse me once more please, но сейчас себя я как-то не вижу в будущем в будущем списке, подобном предложенному уважаемыми хозяевами мероприятия.
        Поскольку не вижу себя и в настоящем и в прошлом и поскольку не вижу там не только себя. Боюсь, мне уже поздновато, задрав штаны, как у Есенина сказано, бежать за этим комсомолом. Я тут явно уже отстал. Меня тут уже явно отстали. It would be funny, at fine. Это было бы курям на смех, на потеху тем самым курициным детям и всем остальным. Так что, thanks.
        Лучше я уж как-нибудь, по своей дорожке.
         ("Пытаться понять реальное положение вещей в русской поэзии" как гласит программа - это то, что надо. Прекрасное вообще-то намерение. Вопрос, как его осуществлять конкретно. Если sincerely, говоря откровенно, я вообще не понимаю, зачем, собственно, требуется мое личное присутствие. Я не политик, не актер, я автор, и присутствую полней всего в собственных текстах. А они отчасти изданы - на других основаниях, чем в истеблишменте - последние деньги, что еще за стихи платили, расхватали герои списка - но как бы ни было, а мои книжки "СТИХИ ИЗ ЖУРНАЛА", "СПРАВКА" и "ПАКЕТ" приобрести можно, скажем, в "Гилее", и первые две - за сущие центы в долларовом выражении. А стихов там - листов 8-10 печатных; что же мешает взять и перевести их на язык Джона Хая? Если это кого-то интересует, конечно. Но ведь такое если действует в любом случае. Или мешает что-то, что мешало и в 94, 96? Что? Плохи сами стихи - тогда что даст личное знакомство? No, no, ladies & gentlemen: определенно, мне приличней уже если присутствовать, то как бы посмертно. Удобней как-то - во всяком случае, для начала. Если угодно, конечно. If you please, of course. And out of curious.
        Да мои стихи и переводили, и печатали в Штатах - a little и вполне безденежно. Переводил еще в 85 Дж. Янечек, которого в программе, кстати, ни слуху ни духу. Sorry again.)
        Yes, yes, это все так солидно... Но помните "Тартарена"? Зуав застукал жулика и поднял шум: тут были мои 10 франков. Пойманный кричит: как смеете, я князь такой-то... Подумаешь, отвечает зуав - что за птица: кто здесь знает князя такого-то?.. - Я знаю князя! - откликается Тартарен. Благодушный, очень солидный, но посторонний. Зуав пожимает плечами: ну, тогда поделите между собой мои 10 франков, и идите к черту.
        Pardon me, но что же тут скажешь? Поделите тогда со своими этими подсунутыми подопечными, раз они вам нужны, мои эти 10 лет, у меня ими украденных*, если они вам нужны, и будьте здоровы. Да не забудьте поделить и ответственность.
        И последнее простите: простите за резкость выражений, но определенность важней. Пусть в конце концов будет определенно известно, что и в новое русское время будущее бывает. Иногда. Хотя бы такое скромное: десяти-пятилетнее. Но когда придется хоть чуть, но отвечать за делишки. Глядишь, помаленьку опять войдет в привычку брать поправку на какое-нибудь следующее будущее и следующие какие-нибудь ребята уже задумаются, а красиво ли будет так красиво выглядеть, как, скажем, "Альманах" - "Личное дело" - "Понедельник" - витки раскрутки наших постмодернистов, аккуратненько огибавшие нас. Не аккуратней, не полезней ли для самих ребят ребятам было бы подумать о какой-то точке, площадке общего с нами старта - хоть для порядка, формы? А потом уж и подключать архангельские и прочие, и прочие силы.
        Есть предложение: таки попробовать начать разблатнение. Попробовать все-таки начать разблатнение страны с разблатнения вот этого нашего дела - разблатнения нашей поэзии. Наверняка недостаточного, и тем не менее совершенно необходимого. Безнадежно запоздалого, и тем более явно неизбежного. Три, четыре - ......?.........................