|
|
|
Петр Петрович Мухин лежал на берегу речки Усыпень. Кругом торчали мелкие кустики. Тронутые осенью. Ветром тоже. И дождем. И опять собирался дождь. Речка была неширокая. Вода нечистая. Течением тянуло ветки, листья. Петр немного глядел на течение реки.
Вздохнул. Уперся руками о каменистый берег с мокрой травой. Хотел подняться. Передумал. Внутри разгорался огонь. Так понять – не поймешь, а вот горит. И будто кто бережет огонь, подбрасывает полешки березовые. Сухие. Кругом него сыро. Сильно пахнет новым дождем. А там, глубоко, в земляной сердцевине – неугасимый огонь. И во мне горит, пылает. И что интересно – не обжигает. Почему так? – думает про себя Мухин. – Спросить не у кого. Или это к близкой смерти? Да, годы, пожил. А умирать никак не хочется. Ладно, идти надо, вот что.
Идти его не тянуло,
– Значит так. Пойду, – вслух сказал. – Вроде как ничего. Народ уже в домино стукает.
Петр Мухин поднялся в горку. Он не дошел немного до первых домов поселка, как увидел, что за дощатым столом пенсионный народ забивал козла.
Петр Петрович приблизился и стал наблюдать. Он сам не играл. А смотреть любил. Из набежавшей на небо тучи шибануло дождем, правда, не сильно. Народ не дернулся. Игра была с денежным призом.
– А, Петя, – заметил Мухина один из игроков. – Подойди ближе. Чего-то вспотел. Расслабиться надо.
Он с треском хлопнул костяшкой домино.
Мухин снял кепку. Обнажилась его шишковатая голова с мелкими седыми волосами на затылке.
– Постой пока, видишь, как они нас.
Мухин привычно стоял с обнаженной головой, а его мысли неторопливо просеивали увиденную по телевизору передачу «В мире животных» про крокодилов в Африке, были бы деньги, можно и поехать… хотя годы…
– Ставлю крокодила, теперь можно и закурить, – услышал Мухин и сразу же почувствовал, как чиркнула спичка по его голове.
И когда подошел к играющим тот парень в кожанке, никто не заметил.
«Значит так, – решил Мухин, – поеду в Тулу к Нюрке. Возможность есть. Нюрка еще прошлым летом звала…»
– У вас каждый раз спичка загорается?
– И в дождь?
– Ты насчет спички? – Мухин посмотрел на парня.
«Приезжий, – решил Петр, – из Молдавии, нет, не кавказец…»
– Петь, – позвал другой играющий…
Маркиз Сантино де Сантелье лежал на широкой кровати, но сон бежал его. Часы на башне Гардио неторопливо и сухо отстучали предельный час ожидания.
– Противная девчонка, – вслух проговорил маркиз. Он вслушивался в шорохи приближающегося утра. Где-то в дальнем углу скребла мышь. Подумал: «Годы проходят. Я уже не молод». Он протянул руку и погладил свою маленькую бородку. «Ни одного седого волоса, зеркала не надо». И подумал, как сладостно жить. «Да, пока еще все прекрасно. Да, пока еще…»
Он встал с постели. Нащупал ногами туфли. И так, в легкой пижаме, короткие штаны доходили ему до колен, пошел к окну. В тот же момент дверь тихо скрипнула.
Гриша Пузанок бил своего маленького внука Сашку небольшой дубовой палкой, которую сам подготовил, зачистив от коры и отполировав рукой. Гриша полагал, что так и надо, это правильно, именно в детстве следует отучить его ссать в постели.
– Все равно будет ссать, – кричала Шурка. – Вы его, папа, изувечите, и вся ваша учеба ему, как гвоздь с кисточкой.
– Я его отучу, – и палкой, и палкой…
– Будешь ссать, ну... будешь…
Дед умер, а был еще не сильно в годах… Похоронили деда хорошо. На похороны приехали свои, даже из Зуброва.
Дед лежал в гробу среди еловых веток и цветов. В нужный срок Сашку призвали в армию. Служил он, кажется, на Дальнем Востоке.
– Галюша, посмотри на какой машине Димка ездит. А помнится, был такой сопливый парень. Время не стоит.
– Ты зачем эту белую дворняжку прикармливаешь?
– Жалко.
– Свиных яиц тебе бы напихать за пазуху. Она же сука, гад ты распаренный. Ощенится к зиме и тогда чего?
Опять по его голове чиркнули спичкой.
– Значит всегда? – переспросил молдаванин.
– Чего?
Мухин успел забыть молдаванина. Он как раз думал о своей кошке. Сильвия всегда ждала Мухина у самой двери.
– Вы спрашивали, почему кошку так назвал?
– Какую кошку?
Мухин вздохнул, вытер кепкой мокрую голову.
…кто-то из ребят сунул в рот лягушки соломинку. Петя теперь не вспомнит, кто же это был. Ленька Сазонов? А может, Жук? Все-таки Жук. Да, конечно Жук. Морда Жука такая красная от надува. А лягушка размахала лапки, живот у ней пузырем… Все уж смеяться изготовились. Петя посмотрел в глаза лягушки своим огнем. Огонь затрещал в голове. И уж ничего не поймешь, только крик свой услышал. И ещe голос Марии Кузминичны :
– Лепяткин, прекрати! Мухин, чего орешь?!
Петя хотел засмеяться, да огонь не позволил… Лягушка совсем пузырем…
Маркиз Санто де Сантелье оглянулся на дверь. Она была слегка приоткрыта. Никто не вошел. Мышь в углу перестала шуршать. Казалось, и мышь затаилась. Ждала. Как это дверь открылась? Ему остро захотелось облегчить мочевой пузырь. Торопливо пошел в ванную комнату. И когда стоял над туалетом, и когда из члена вырвалась мощная струя, маркиз облегченно зевнул. «Какая гадина», – подумал он о девчонке.
– Сколько вам лет? – спросил молдаванин.
– Это вы опять ко мне? Чем это я вам интересен?
– Спичка загорается и в дождь?
– Ну и в дождь.
– Петюнь, подойди, – позвал снова кто-то из играющих.
Мухин торопливо пошел на зов.
Снова чиркнула спичка по шишкастой голове.
Дождь зачастил не с перевалом. Все небо затянуло.
– Давайте кончать.
– Какие быстрые. А деньги?
– Запомним, кто ставил. Погодите смешивать.
Петр Петрович слушал играющих. И стоял с непокрытой головой.
Игра все-таки сломалась по причине сильного дождя.
Мухин не сразу повернул к дому, а сделал небольшой крюк, пошел по улице Лисовского, поскольку там был магазин «Продукты», где продавались «Оскар» (нежная телятина) и «Оскар» (кролик, кусочки), а еще и витамины, что он купил для Сильвии, а также полбуханки черного для себя. Интересно получилось – тот парень увязался за ним. Петр Петрович не понимал, чего ему надо. Но запрещать не станешь. Несколько раз тот, в кожанке, чего-то спрашивал. А Мухину все мимо дела, о Сильвии думал.
…если тот мужик хочет кошку украсть. Пусть и не мечтает – все одно Сильвия домой прибежит. Коты пытались сманить. А раз немецкая овчарка наскочила, да отскочила разом, как Сильвия изогнулась, фыркнула и когтями… В один момент отвадила. А до чего же к нему ласковая, прямо с нее кино снимать.
Мысли и огонь сплетались. На окружающие обстоятельства места Мухин мало обращал внимания. Да и годы мешали. А на женщин он и раньше пренебрегал глядеть. Конечно, женился, как положено, а когда умерла жена, тут уж что поделаешь?
…на поминки ящик водки купил… чего он за мной? Молодой, года тридцать два ему или тридцать пять… Сколько лет, как Вера померла? Ничего, он справляется… Главное – Сильвию накормить… Она пьяных не хочет, так что он только пива когда… Вроде уж дошли… на третий этаж… Ну дела? И этот за мной, а у меня и выпивки дома нет… значит, он с бородой останется...
Мухин тихо рассмеялся, чтоб молдаванина не обидеть.
Маркиз Санто де Сантелье приподнял пижамные штаны.
– Сара Ильинишна, как вы считаете, Кирюха просто так мне на губе скус сделал?
– Я не знаю, Вера.
– Нет, вы знаете. Вы мне подскажите.
– Не знаю. Ваши дела.
– Если он был тогда выпимши.
– Иди, Вера, из моей комнаты. И денег у меня больше не проси.
– Вот вы какая, Сара Ильинишна, извиняюсь за выражение.
Как-то совсем неожиданно, с большим шумом проехали две пожарные машины.
– Витя-а-а! Витя-а-а! Витя-а-а-а! Не слышишь? Нет? Помнишь, как за картофельным полем, в Сабуровском овраге мы с тобой лопатой гадюку били? А это была не гадюка, а уж. На куски. Весной. А?
Воркун, похоже, еще ночью прилетел, и там, за гаражами, где большой старый тополь, пристроился ртом отвечать на все вопросы. Жалко было ушедших в зелень, когда-то собранных зерен слов. Рассыпанные на земле. Их никто не подбирал. Кому надо прошлое, если и крикнуть нельзя. А заемных слов не скажешь. Есть, конечно, еще голоса, да они хриплы и резьба на них стерлась. Посаженное утром слово днем зарастало лопухами грязи.
– Ты, парень, ко мне? – обернулся к молдаванину Петр.
Сильвия бросилась к Мухину. Давно услышала шаги, и жизнь приняла обычное одноголосие, крепко и радостно слитное – человека Мухина и животного Сильвии. Кошка прекрасного мышиного цвета, не помойная, а пушистая, как только что из мехового Универсама, где за стеклом стоят девицы с голыми шеями в меховых шубах.
– Хочешь узнать, почему я ее Сильвией назвал? А то думаю: зачем это ты за мной увязался идти. Сейчас все поймешь…
Мухин полез в комод, разгреб кое-что из своих старых вещей – носки, вязаную кофту покойной жены – и вытащил, наконец, завернутый в старый свитер журнал «Караван историй». Прямо на глянцевой обложке улыбалась длинноногая рыжеволосая девица с огненно-красными губами, а внизу крупно написано: «Сильвия вернулась к тебе».
– Понял?
– Что?
– Вот Сильвия и вот Сильвия.
– Так та рыжая.
– Молодой, а в женщинах ни шиша не сечешь. Для красоты женщина такой орнамент наведет, хоть синий, хоть зеленый, мужику не угадать. Да разве в том дело, какое имя, а?! Сильвия. Она вернулась ко мне! Надо жить, парень, современным манером, как в телевизоре говорят. И водке я начисто кран перекрыл, не употребляю. Смотрел в телевизоре передачу про пиво с мужским характером?
И кошке:
– Красота моя, огненная. Не возражаешь, я с мужиком пивом освежусь? Пара бутылок стоит в холодильнике. Видишь, как она меня понимает, как хвостом соглашается.
– Мы с ней и про политику тоже телевизор глядим. Погоди, сейчас я ее накормлю. И мы с тобой сядем. Так ты из Молдавии?
– С Украины, поселок Желтые Воды, слыхал?
– Не пришлось. Меня в сорок третьем под Курском убило.
– Убило? А ты живой.
– Значит, мне так назначено. Смотреть, чего после войны будет. Эх, раньше я нормально пил. А вот из-за телевизора, из-за этой кошечки, из-за этой красавицы, только пиво. И то тебе скажу – пару бутылок. И чтоб не пахло, как еврей, чесноком закусываю. Сбить винный дух, хоть даже пиво. Курить бросил. Сильвия насчет запаха не согласна терпеть – кошечка исключительно тонкая.
– Интересный вы человек. Как зовут?
– Петр Петрович Мухин. Фамилия, видишь, легкая. Мы и мертвые, а живые, поскольку через меня идет большой огонь.
– Какой это огонь?
– Из самых глубин земли.
– Ты это серьезно?
– Спички есть? Хочешь, проверь.
Верить в науку. Да, просто верить. Для поддержания страховых запасов Матвей Лифенцев продал все. Буквально остался нищим. А почему? Потому что поверил. Он поднимался ступенька по ступеньке своей веры. Будущее человечества только в знании. И совершенно неважно, во что мы верим. Важно только подниматься вверх. Давайте же осветлять себя, как это делал Матвей Лифенцев. Смелее вверх! Шаг. Еще шаг. С оружием достоинства к себе и научным знаниям. А если ваша нога поскользнется… Ну так что поделаешь? Там, внизу, вас ждет пропасть забвения.
– Зажигалка, пойдет? – парень достал из кармана своей кожаной куртки.
– Не пойдет, все спалю. У меня в кухне электроплита. Спичек не держу.
– Может, у соседа?
Сильвия бросилась на парня, стала царапаться передними ногами.
– Что это?
– Нельзя. Знак подает: сосед лежит пьянее вина. Да как тебя звать?
– Володя.
– Я на полу лягу. А Володя на постели, поскольку он гость. А мне на полу просторнее.
Сильвия не стала спорить. И прыгнула к Мухину на колени.
Петр Петрович сидел на старом своем стуле с тонкими ножками, который принес по указанию Володи. На его коленях лежала Сильвия. Петр Петрович был отделен довольно хлипкой палаткой от женщин, торговавших рядом кислой капустой и солеными огурцами, от восточных мужиков, которые стояли у лотков с яблоками, грушами, орехами. На палатке под ветром раскачивалась надпись: «АО Огонек». Володя, в своей кожаной куртке, стоял со скрещенными на груди руками и низко опущенной головой.
И вдруг громким голосом врывался в рыночную толчею:
– Граждане! Товарищи! Господа и дамы! Здесь, рядом с вами, живет необычайный человек. Участник Отечественной войны, он был дважды ранен. Награжден медалями. Его голова отличается особым, неизвестным современной медицине свойством – до сих пор хранит огонь войны.
И добавлял скороговоркой и тихо:
– Вот коробка спичек. Можете осторожно чиркнуть. Не верите, берите свои спички.
Мухин снимал кепку. При этом Сильвия смотрела далеким взглядом на человека со спичкой. Вспыхивал огонек.
Стоимость минимального набора продуктов питания в среднем по России выросла на 1% (с начала 2002 года – на 6,2%). Самой дорогой корзина продуктов была в Петропаловске-Камчатском – 1569 рублей, самая дешевая в Омске – 794 рубля. В Москве она стоила 1221 рубль.
– Сколько?
– Пустяки. От пяти до семи рублей. Цена умеренно договорная.
– А если не загорится?
Володя доставал сто рублей.
– Вот приз.
Опять вспыхивал огонек.
– Пожалуйста, кружка с водой. Окунайте спичку.
– Может, тут бензин?
– Глядите, я пью.
– Может, ты бензин хлебаешь?
– Что?! – сердился Володя. – Пей сам.
– Может, сверху вода, а снизу бензин.
– Что легче – вода или бензин? Какой народ без веры. Вот отчего Христос от вас отвернулся. А на другой стороне земли американцы жирно и теперь едят. Вам, надеюсь, этот факт понятен? Или вам показать в цифрах?
Володя начинал сердиться:
– Берите деньги. Покупайте бутылку минералки. Если загорится, пятьсот с вас. Не загорится, тысячу с нас, – отсчитывал тысячу. – Покажите и вы. Ставьте на кон. Мочим спичку десять минут.
– Мало?
– Полторы с нас.
– Народ, не напирай.
– Что тут у вас?
– Товарищ милиционер, научный опыт. Вот вам пятьдесят рублей за место. Прописка на жительство у него, – Володя показал на неподвижно сидящего Мухина. При виде милиционера Сильвия поднялась и потянулась.
Похоже, пятьдесят рублей и кошка успокоили рыночного стража порядка. Он даже попробовал Сильвию погладить, но та выпустила когти.
– Что, кошечка, продается? – спросила женщина в сером платке?
– Тихо! – крикнул Володя.
Он волновался. Ставка была нешуточная.
Мухин снял кепку, погладил шишковатую голову.
Если приглядеться, ну, если уж со всем вниманием, то есть предельно, жизнь не такая уж прекрасная штука. И в ней много дыр, но все же, извиняюсь, вы за нее держитесь упорно, даже некоторые с оскалом самокатной хватки. И чего? А ничего. И уйди с дороги, как говорили про вождя революции товарища Бухарина, – ты его знаешь, а я не выучил. Не пришлось.
Чиркнула спичка. На голове мокрая полоса. И там же вспыхнул огонек.
Успокоенный, Володя объяснял:
– Теперь вы наглядно видели. Никакого чуда, а сочетание народной медицины с волей солдата, участника войны. Побачим иным манером. Нас, хоть пушкой, хоть Интернетом не испугаешь. На огонь мы ответим огнем.
– Ты, Мухин, цены себе не знаешь. Когда ты спал, я провел медицинский эксперимент. Ведь у тебя все без обмана. Я пятьдесят раз зажигал спичку. Все время огонек. И голова у тебя теплая. Мы с тобой людей будем огнем лечить, особенно баб.
Незаметно пришла весна, дни посветлели, перед ними открылись города, не то что Калуга или Пермь, а всякие прочие, вся Россия-матушка.
Петр Мухин не помнил, на каком базаре или в каком городе он сидел на своем привычном стуле, а у него на коленях – Сильвия. И мысли его были всегда далеки и прекрасны, и будто он лежит в раю. Кругом трава, а Сильвия нежно гладит его языком по голове. Теперь он не замечал людей. Они подходили, уходили. Потом снова стучали колеса поезда. Иногда он просыпался от взрывов снаряда. Крика раненых. И порой казалось, что его несут на носилках, или волокут на шинели. Война была всегда, он давно в нее врос.
Спичкозажигание подорожало, теперь пятнадцать рублей за каждое чирканье. А на Володином проспекте еще написано от каких заболеваний избавляет руконаложение на голову Мухина. Голос Володи настигал Петра Петровича откуда-то издалека.
От женских рук прекрасно шелестела трава. Может, какой-то дальней памятью Мухин соединял себя и Сильвию, и перед ними открывались поля, да и луга. Где-то вдалеке пели птицы с хвостами, похожими на цветные облака. Иногда ему представлялось, что он сидит на стуле многие годы. Теплые руки ложились ему на голову. И ему было ласково.
Жизнь и сон соединились. Он и во сне понимал, что сидит на своем шатком стуле. А мимо шли танки, бронетранспортеры, и с ним была Сильвия. Время от времени в небе появлялись самолеты. Стул трещал под ударами взрывной волны. Потом наступала недолгая тишина, и он мог поговорить с Сильвией.
– Ты со мной не бойся. Ближе ко мне, прижимайся.
Сильвия показала ему светлый круг на дороге.
– Это от луны. Ночью луна хорошо светит. Ее свет, как одеялка. Прикройся. Нам еще долго ехать. Конца войны и к утру не увидим. А ты пока отдыхай. Ничего. Поспи.
А между тем, издали доносился голос Володи:
– Полное излечение от женских болезней, геморроя, от язвенной болезни, грыжи, сердечной боли, атеросклероза, – и громко выкрикивал, – тепловые излучения ядра земли. Полная гарантия. Ни грамма химии. Черная магия тоже исключается.
Мухин еще более ясно слышал, как сзади, за его стулом, надрывался молодой лейтенант:
– Огонь, мать вашу!
Снаряд от одинокой пушки летел над его головой. На него уже наваливался брюхом танк. Мухин успел столкнуть Сильвию на землю, швырнул гранату.
– Солдатик, ты живой? – услышал женский голосок.
Девчонка потянула его за шинельку.
– Держись за меня.
А сама худенькая, Боже ты мой!
…То ли осень, то ли дорогу развезло после дождя. Они шли по дороге. Сапоги месили грязь. Наступление началось, и в душе Петра Мухина было спокойно. Вдруг его как толкнуло в спину. Знак такой – наклонись, гляди. И сапог что-то задел. Он наклонился. В грязи лежало раздавленное тело немца. Мухин хотел задержаться, но задние не дали. Он шагнул, стараясь не ступить сапогом. Не удержался. Пошел.
– Понимаешь, Сильвия, – объяснял Петр, – его и мертвяком нельзя назвать. Все мы шли тогда, чтоб без покаяния.
– …от язвенной болезни, геморроя, – прорывался голос Володи.
Гул самолета. Взрыв. Огонь все закрыл перед его глазами.
Ничего уже не слышал.
А та девчонка шевелит Мухина. И тянет.
Подошли трое парней, а с ними девчонка.
– Вот оно, какое чудо. А я-то думал... Там мне конец. Главное, Володя, оглушило мне голову. А потом в капитальный госпиталь отправили, в город Горький, – Петр Петрович замолчал, вспоминая.
– Это что, об его калган спички зажигать? – спросил один из парней.
Cмеются. Зажгут спичку и об его голову гасят.
– Володя, слышь, казнят меня! Володя, не вели, чтоб гасили.
Сильвия вскочила. Кого-то царапнула.
Один из парней достал зажигалку.
Я тебе, Володя, не рассказывал. А та девчонка, что с парнями, мне знакомая. Узнал ее, была сестричкой в госпитале. Не помню, говорил, как тогда… Где же? Деревня Поддонка, а дальше Усолье. Меня в первый раз ранило. Мне, видишь ли, уважение сделали. Оттащили ребята, под огнем на себе волокли. Потом во второй раз. Как привезли в госпиталь, так не чисто помню. Очнулся. Надо мной эта девчушка. И просит меня:
– Солдатик, не помирай.
А я и сказать не могу. Язык мне не повернуть. И что характерно, спирту тайно мне приносила. Никому в палате, а исключительно мне. И с тех жизненных дней в рамочке ее такой ко мне сердечной душевности стал я это хранить во всю жизнь, навсегда.
Петр Мухин вскочил со стула. Сильвия спрыгнула рядом.
Мухин устремил взгляд, и всем телом подобрался в один зов, туда, в прошлые годы:
– Девонька, сестра, ты что ли, забыла, как меня в войну убило?! Да ты погляди на меня. Я тот солдат Петр Мухин. Запрети ребятам, чтоб они об мой калган спички гасили. Вспомнила? Вижу. Узнала.
И надежда его была велика.
Один из парней вытащил зажигалку. Протянул с ней руку.
– Не сметь! – вскричал Мухин.
Маркиз Санто де Сантелье решительно пошел к кровати. И что поразительно – только он лег, как почувствовал молодое женское тело.
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ (в полной растерянности, с волнением в голосе). Ты?!
ДЕВЧОНКА. (Смеясь и ласкаясь. Смеясь и ласкаясь). Я.
МАРКИЗ САНТО-ДЕ-САНТЕЛЬЕ. Почему ты возникла только сейчас?
ДЕВЧОНКА. Дорогой, ты меня ждал? Как это мило!
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ. Ты мне не ответила.
ДЕВЧОНКА. Обними меня. Крепче… Еще крепче… Ах!
Из глубин земли послышался грохот. Люди на базаре шарахнулись бежать.
А глухой гром подземный нарастал.
Кругом рушились палатки, дома… Земля взбунтовалась. Поднялось пламя. Огонь подступил к небу. С неба хлынули потоки воды. Земля и небо соединились в одно. Повалил желтый дым. Дыхание огня было неровным, тяжело задыхалось в дыму и все же неуступчиво вырывалось, пока не укрепилось голубым, коротким светом.
Петр Мухин снял кепку. И Володя увидел, что посреди его головы была дыра, похожая на кратер вулкана. Мелкие волосики вокруг кратера обгорели. Но огонь уже не рвался наружу.
Петр вытер кепкой лицо. Потом надел на голову.
– Это где мы с тобой, парень? – говорил Петр с трудом. – Куда залетели ?
Как утверждают компетентные органы, которые опросили большое количество очевидцев, впрочем, давших разноречивые показания, все сходятся на том, что эпицентр землетрясения в Кавенецком районе был в городе Бутрове, причем, на рынке во время сильного ливня, буквально потопа, как бы с библейским звучанием, даже некоторые утверждают, что слышали голоса труб, возвещавших о конце света.
– Заелозил ты мне глаза, Боря. Скажи, для чего мне жить?
– Я тебе скажу, а ты мне только отвертку дай.
– Отвертку? Где лежит?
– Под низом.
– Под каким низом? Боже мой, ты что? По-человечески не можешь сказать? Уйду я от тебя, вот чего.
Обездомились многие за эти годы. Так что прикажете делать?
Ляля со слезами на глазах посмотрела на свой молчащий мобильник.
Уже вечером того же дня было передано краткое сообщение по четвертому каналу областного телевидения:
В КАВЕНЕЦКОМ РАЙОНЕ СЕГОДНЯ ОКОЛО ТРИНАДЦАТИ ЧАСОВ СОРОКА МИНУТ НЕКИМИ ЛИЦАМИ, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО КАВКАЗСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ, БЫЛА ПРЕДПРИНЯТА ПОПЫТКА ОРГАНИЗОВАТЬ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ. ЕСТЬ РАЗРУШЕНИЯ. ВОЗМОЖНОСТЬ ТЕРАКТА НЕ ИСКЛЮЧЕНА. ПО ФАКТУ СОВЕРШЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ГОРОДЕ БУТРОВЕ ПОКА ЗАДЕРЖАНО СОРОК СЕМЬ ЧЕЛОВЕК. НА ОДИННАДЦАТЬ СОСТАВЛЕН ФОТОРОБОТ. ОБЩЕЕ КОЛИЧЕСТВО ПОДОЗРЕВАЕМЫХ В ИНТЕРЕСАХ СЛЕДСТВИЯ НЕ РАЗГЛАШАЕТСЯ.
– Понимаешь, Володя, небо, конечно, тряхануло, только я так полагаю – все устаканится, – рассуждал Петр Петрович. И опять спросил:
– Куда это мы с тобой залетели?
Перед ними были просторы с хорошей травой. Вольные луга уходили в бесконечность.
– Шура! Шур!
– Чего ты кричишь. Я здесь.
Мухин опять снял кепку. И Володя снова увидел большую воронку, похожую на потухший кратер вулкана. Вокруг кратера обгорелая кожа, скрутились и обгорели также волосики на затылке.
– Немцы не до конца убили, дак свои докончили, – вздохнул Петр Петрович и вытер кепкой лицо. Да вдруг засмеялся:
– Ничего, свои надежнее. Погляди, какая трава ласковая. Может, те ребята нас прямиком в рай толконули?
– И где ж наш бизнес? Пиедем шукать начальство, – перешел на украинский Володя.
Мухин заметил, что трава в раю была после первого укоса, как бы неглубокого лета.
Неожиданно перед ними вылупился мужик, сильно волосатый, похожий на обезьяну. Голый. Спереди на нем был привязан кожаный фартук.
Банщик, догадался Мухин. И еще ни о чем другом не подумалось, когда они с Володей лежали на полке в бане. И когда банщик стал растирать мочалкой. Пар кругом. У мужика лапищи здоровые. Тер на совесть. Вот он когда истинный рай пошел, понял Мухин. В прежние разы, когда его немцы убивали, выходит, дальше предбанника не пускали.
– Тебя как звать? – распаренно спросил Петр.
– Грегуар.
– Силен Григорий. Поддай еще пару.
– Ох! Не могу, – радостно засмеялся Мухин. И крикнул:
– Володя! Ты живой?
Но тот не ответил. Крепко спал.
Отмытый в бане до голубой чистоты, Петр ворочался на траве, которая не имела в себе живого пота и человеческих надежд, а только отзывалась далекой песней, смысл ее он не мог остановить, чтобы лучше рассмотреть хоть малый отвесок прежних, понятных ему снов.
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ (в какой-то момент поддался чарам Морфея, сына бога сна Гипноса, то есть, если по-простому, задремал или даже заснул, наверное сказалось, что он всю ночь ждал девчонку, да и вообще о чем речь, он уже не так молод, в его голове и бородке пока нет седых волос, но прыть не та, что в молодые годы, раньше-то помнится, орел, а теперь – растворимый кофе в банке, хоть и в гранулах. Какой-то, извините, Чибо, а не прежний удалец маркиз. И бормотал во сне). Почему… Почему дверь открылась? Вернее, приоткрылась. Ветер? Сомнительно. Даже в высшей степени маловероятно.
ДЕВЧОНКА. Какая дверь?
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ (во сне). Вот эта. Вон та.
ДЕВЧОНКА (с чувством неудовлетворенности, даже с легким налетом раздражения в голосе). Откуда я знаю?
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ (во сне). Ты раньше не входила?
ДЕВЧОНКА (раздражение нарастает). Я раньше не входила!
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ (во сне, но упорно). Ты раньше не входила?
ДЕВЧОНКА (раздражение нарастает) Я раньше не входила!
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ (во сне). Кто же это? Привидение?
ДЕВЧОНКА (выбираясь из постели). Привидение, но не я.
МАРКИЗ САНТО ДЕ САНТЕЛЬЕ (Морфей, сын бога сна Гипноса окончательно сомкнул его уста)...
Петр Мухин совершенно пробудился, когда на грудь его легла Сильвия. Петр задохнулся от счастья встречи. Сильвия ластились, давая ему вдохнуть радость рая.
А на земле Матвей Лифенцев склонился к иной вере. Он горячо, всем сердцем поверил в пиво с мужским характером. И увлек многих за собой. Любители пива добавили к характеру еще и оружие. Повсеместно, под руководством Матвея, стали возникать, и как бы стихийно, боевые дружины. Лифенцевы в короткий срок стали той силой, с которой уже не могли не считаться те, кто варил пиво. По многим каналам телевидения прошла такая реклама:
Я ПЬЮ ПИВО С МУЖСКИМ ХАРАКТЕРОМ. А ТЫ ПЬЕШЬ?!
Но скоро Мухина опять поволокло и глубоко кинуло в шушуканье сна и детства, где командовала не мать, а сестра Анька, что была и нянькой над всеми детьми, и уж неизвестно с каких лет переняла повадку взрослой, и губы она поджимала, все в строгость, все в строгость, даже батя, царство ему небесное, к Аньке с уважением из всех, а сколько их было, дак пятеро, и потом сильно начали помирать, и вот перед войной остались Петька и Анька, померли и отец с матерью, и еще вспомнилось, как бегали они с Анькой на речку, будто все были живы, и смеялись, когда босые по воде стукали ногами, и солнце разлеталось в брызгах, потом и он заболел, и Анька сидела около него, а в голове у него жар, Анька руку его держала, боялась отпустить, одного из всей семьи увела от смерти, хотя жар в нем остался – огонь, только он не жег, а теперь уж, конечно, раз он попал в рай, надо опять по-солдатски скрутиться, чтоб жить, и здесь не все углядишь, но, главное, он в бане парился, вроде как от грехов земных очистился, и хорошо бы конечно семью свою отыскать, и он во сне засмеялся, как с Анькой встретится:
– Здравствуй, няня, чего, узнала родное дитя?
С этим смехом он совсем проснулся, увидел рядом Сильвию. И решил для себя: все путем. Поглядел – над ним высоко, бурливой рекой текли звезды.
Это сколько же я проспал, подумал в осуждении Петр Мухин, и увидел Володю, о котором он в своем сонном веществе забыл думать.
Володя тоже проснулся. Огляделся :
– Мы с тобой, Мухин, не туда попали.
– Как понимать – не туда? Не в тот рай. А где же тот?
– Бис его батька знае!
– Мне думается, Володя, ничего. Тепло. Спать не жестко.
– Купылы мы, хлопче, погано вивцо.
– Володя, ты мне лучше по-русски объясни. А я тебе так скажу: хоть не тот, главное, чтоб жить возможно. Верно, Сильвия?
В одобрение кошка помахала хвостом.
А НА ЗЕМЛЕ ВСЕ ШИРЕ, МАСШТАБНЕЕ РАЗВОРАЧИВАЛАСЬ БОРЬБА С ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯМИ, ПРИЧЕМ, ЕСТЕСТВЕННО, НЕ ТОЛЬКО В КАВЕНЕЦКОМ РАЙОНЕ.
– Лили, ты теперь-то уж должна.
И женский, понятное дело, с визгом:
– Ничего я не должна.
– А твоя мать?
– Хоть теперь-то не трогай мою бедную маму…
– Да кто же ее трогает…
– Забыла, Лидка, как моего Серегу приманивала?! Забыла, гадина?!
– Я приманивала?! Совесть у тебя не ночевала. Да если на то пошло, он сам ко мне лип. Теперь-то ты поняла? И слышать тебя мне угрюмо.
– Ей угрюмо… Ах ты, сука абурятная!…
Петр слушал. И огонь в его голове разгорался в сочувствие.
Сильвию, похоже, голоса никак не занимали. Она играла со своим хвостом. Играла с ним, как с пойманной мышью.
Мухин поглядел по сторонам, словно ища подтверждения своей нужной мысли, увидел бесконечные зеленые просторы:
– А ты не сердишься на меня, что так вышло?
– Як-нэбудь пэрэземуем, – вздохнул Володя.
Петр обрадовался. Как раз это он и думал, только на русский манер. Хотел скрутиться по-солдатски. Правда, в Тулу, к Нюрке, он не успел съездить. Ну да ладно. Может, потом когда-никогда еще получится.
А в это время на земле разбирались с организаторами землетрясений, и вообще началась всенародная кампания борьбы с землетрясением, как с явлением природы.
В Бутрове к городской свалке привезли несколько террористов. Начался следственный эксперимент.
Всё захлестывали новые порывы ветра. Поднимались волны. Заливали берег. Откатывались, оставляя на берегу человеческую слизь. И что интересно – берег был пустынным, то есть абсолютно.
Назад