1. Пытаясь представить себе читателя своего сайта, никак не могу понять, знает ли он слово «окказиональный». То мне кажется, что знает, а то вдруг – что не знает.
        2. Пытаясь понять, интересно ли читателю моего сайта читать всю эту «науку про меня», я тотчас же понимаю, что читателю интересно читать про себя, а не про какого-то неизвестного (или известного) науке Левина.
        3.1. Значит читатель этого раздела (сколь характерно единственное число в подобных оборотах!), скорее всего, филолог или литератор, и он отлично знает слово «окказиональный».
        3.2. Но если вдруг читатель этого раздела не филолог и не знает слова «окказиональный», то надо ему объяснить. Или нет?
        4. Короче, я решил так. Если читатель знает это и ряд других лично мне мало понятных слов, то ему необязательно тыкать мышкой в расставленные мной голубенькие звездочки с примечаниями. А если не знает, то ткнет и узнает. И ему станет понятно, о чем пишет Ольга Аксенова, «состоявшийся филолог, занимающийся ныне продажей аккумуляторов и батарей из них» (из письма автора работы автору этих строк).
        5.1. Кроме того, я решил дополнить некоторые из приведенных в работе толкований слов и выражений. Как пишет в том же письме О. Аксенова: «Про "Мурылика": я, конечно, догадалась об этимологии слова "блябуды", но так как я все же защищалась в достаточно консервативном учебном заведении, то это просто нельзя было написать. Об этом меня предупредила Людмила Владимировна [Зубова]. Многие слова из "Мурылика" остались "недоинтерпретированы"».
        5.2. Мое заведение не столь консервативно, поэтому я кое-что добавлю от себя (красные звездочки).
        6. Тем же, кто вообще терпеть не может все эти теории и зашел на эту страницу просто из любопытства, рекомендую посмотреть только две таблички. В одной дети от 8 до 10 лет объясняют, что собой представляют хомосцапиенсы, паукаторы, листапухи, мотылькобели и прочая придуманная мной живность. В другой – взрослые слово за словом расшифровывают текст «Как задохали Мурылика». Очень любопытно.

Такая звездочка – пояснение термина. Просто подведите к ней курсор, и во всплывающей подсказке прочтите значение слова. А можно по ней и щелкнуть – комментарий выводится в новом окне.
А такая – комментарий человека, точно знающего, что имел в виду автор разбираемых текстов.

1. Игра и язык. Теоретический аспект
2. Экспериментальный характер поэзии А. Левина
3. Цель и задачи исследования

1.1. Теоретические вопросы окказионального словообразования
1.2. Окказиональное слово и живая речь
1.3. Полисемия окказионального слова
1.4. Окказиональное слово и вымышленный мир
1.5. Окказиональное слово и стилизация

1.5.1. Блатной и профессиональный жаргон
1.5.2. Варваризмы

2.1. Теоретические вопросы грамматической транспозиции
2.2. Субстантивация
2.3. Адъективация
2.4. Вербализация
2.5. Адвербиализация

        Восприятие жизни и действительности как игры издревле присуще человеческому сознанию. Уже в представлении древних европейцев творение мира интерпретировалось как игра бога Брахмы. Акт творения ассоциировался с игрой.¹
        Язык (речь) тоже может интерпретироваться как игра:² "Дух, формирующий язык, всякий раз перепрыгивает играючи с уровня материального на уровень мысли. За каждым выражением абстрактного понятия прячется образ, метафора, а в каждой метафоре скрыта игра слов. Так человечество все снова и снова творит свое выражение бытия, рядом с миром природы – свой второй, измышленный мир".³
        Игрой в широком смысле можно считать всякое поэтическое творчество. "Поэзия в своей первоначальной функции как фактор ранней культуры рождается в игре и как игра. Это освященная игра, но в своей священности эта игра все же постоянно остается на грани необузданности, шутки, развлечения".⁴
        Во все времена поэты играли со словом. Но если, например, в ХIХ веке тексты строились по принципу парадокса, не нарушая при этом грамматических форм и структурных компонентов предложения (Эдвард Лир, Льюис Кэрролл ⁵, Козьма Прутков и др.), то в начале ХХ века игра со словом породила философию зауми (Велемир Хлебников, Игорь Северянин, Алексей Крученых, Даниил Хармс) и язык абсурда.⁶
        В общую теорию игр входят такие понятия, как спортивные игры, любовные игры, компьютерные игры, общественные игры и понятие лингвистическая игра является одной из составляющих этой теории.⁷
        В лингвистике предметом изучения языковая игра становится сравнительно недавно.⁸ На основе теории ассоциативного потенциала слова Т.А.Гридина рассматривает операциональные приемы и механизмы языковой игры и предлагает, вслед за Е.А.Земской, классификацию "игрем", своеобразных: а) по форме; б) по содержанию; в) по форме и содержанию. Основой этой классификации являются окказиональные образования, представляющие собой не узуальные, не соответствующие общепринятому употреблению лексические единицы.⁹
        Необходимо сразу оговорить, что термином "окказионализм" мы будем пользоваться, наряду с другими (неузуальные, авторские слова, авторские неологизмы), в силу его традиционности и общепринятости в лингвистической литературе. Тем не менее, термин "окказионализм", может быть, достаточно отражает характеристику неузуального слова в спонтанной речи, но недостаточен при характеристике поэтического авторского новообразования.¹⁰
        В данной работе окказиональность рассматривается как одно из проявлений аномальных явлений, имеющихся в языке.
        Мы прежде всего обращаем внимание на аномальные, отклоняющиеся от нормы, явления, события. В речевой практике это ошибки, оговорки, иноязычная непонятная нам речь, акцент или дефекты речи, а также различные окказиональные образования. Именно они помогают осознать норму. Норма - система правил, нарушение которых вызывает непосредственную реакцию, интерес.
        Языковая игра строится по принципу намеренного использования отклоняющихся от нормы и осознаваемых на фоне системы и нормы явлений: "Языковая игра порождает иные, чем в узусе и норме, средства выражения определенного содержания или объективирует новое содержание при сохранении или изменении старой формы".¹¹ Языковая игра, таким образом, размывает границу между "языком" и "речью", точнее между кодифицированным литературным языком и разговорной речью. Языковая игра "двунаправлена по отношению к языку и речи".¹² Она вскрывает пограничные, парадоксальные случаи бытования (функционирования) языкового знака. При описании формы слова Л.В.Щерба, в частности, писал: "Здесь, как и везде в языке (в фонетике, в "грамматике" и в словаре), надо помнить, что ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самом первоисточнике - в сознании говорящих - оказываются колеблющимися, неопределенными. Однако это-то неясное и колеблющееся и должно больше всего привлекать внимание лингвиста, так как здесь именно и подготовляются те факты, которые потом фигурируют в исторических грамматиках, иначе говоря, так как здесь мы присутствуем при эволюции языка".¹³
        В современной лингвистике при "заведомо неправильном употреблении слов для выявления закономерностей и правил функционирования языка" (Щерба), а также при изучении аномальных (периферийных) явлений в языке ¹⁴ все чаще используется понятие "языковой эксперимент".
        Н.Д.Арутюнова в своей статье "Аномалии и язык" определяет "последовательность действия отклонений от нормы, которая берет свое начало в области восприятия мира, поставляющего данные для коммуникации, проходит через сферу общения, отлагается в лексической, словообразовательной и синтаксической семантике и завершается в словесном творчестве".¹⁵ Автор оперирует понятиями нормы и антинормы в языке, рассматривает концептуальные поля для каждого из этих понятий.
        Поле нормативности, например, соотносится с концептами обыденности, ординарности, предсказуемости, привычности и т. п. Поле антинормы имеет соответственно противоположные значения. Исследователь также отмечает полезность аномальных явлений для описания системы языка в целом. Прием остранения, которым так широко пользуются в литературоведении для осознания и исследования нормативных явлений, в лингвистике приобрел статус языковой игры, языкового эксперимента. "Экспериментами над языком занимаются все: поэты, писатели, остряки и лингвисты. Удачный эксперимент указывает на скрытые резервы языка, неудачный - на их пределы. Известно, сколь неоценимую услугу оказывают языковедам отрицательные факты".¹⁶
        Ю.Д.Апресян в своей работе "Языковые аномалии: типы и функции" дает классификацию языковых аномалий и выделяет среди них намеренные авторские и экспериментальные.¹⁷ Так как для данной работы именно эти типы языковых аномалий представляют наибольший интерес, мы не будем останавливаться на других типах.
        Авторские аномалии, как отмечает автор, наиболее хорошо изучены. Они используются, прежде всего, как выразительное средство, в частности, как средство языковой игры (к ним относятся многие стилистические фигуры и приемы, включая метафору, оксюморон и некоторые виды каламбуров). Автор статьи подчеркивает, что в стилистических целях можно "совершить насилие практически над любым правилом языка, каким бы строгим оно ни было".¹⁸
        Что касается экспериментальных аномалий, которые используются в лингвистике, то по классификации Ю.Д.Апресяна они-то и являются тем "насилием" над правилами языка, но создаются намеренно с целью получения нового знания о языке.
        В свете данной работы можно обратить внимание на то, что в современной поэзии авторы сознательно или бессознательно сочетают эти два типа аномальных явлений. Аномальные явления используются ими не только как стилистический прием, но и как выявление скрытых потенциальных возможностей языка.
        Понятие "эксперимент" (лат. experimentum) 'проба, опыт, доказательство – научно поставленный опыт, наблюдение исследуемого явления в точно учитываемых условиях, позволяющих следить за ходом явления и многократно воспроизводить его при повторении этих условий' - можно соотнести с понятием "игра" по признаку обязательности условий проведения и воспроизведения (повторяемости, многократности). По определению, выведенному Й. Хейзингой ¹⁹, игра обладает следующими признаками: игра свободна, значима, временно и пространственно ограничена, повторяема (воспроизводима), подчинена определенным условиям (правилам) и азартна. В современной культуре понятия игры и эксперимента тесно переплетаются. Опыт, знание, полученные в результате эксперимента, получают и в процессе игры (дети, например). Ребенок, играя, экспериментирует, познает мир. Поэт также, играя, экспериментирует и познает мир и язык.

        Сборник стихотворений Александра Левина ²⁰, включающий тексты 1983-1995 гг., называется "Биомеханика" и состоит из трех частей "Биомеханика", "Пластилистика" и "Лингвопластика".
        В каждое из этих названий входит сема жизни, живой материи (био- - соответствует по значению слову "жизнь"; обозначает 'связанный с жизнью, с жизненным процессом'; соответствует по значению слову "биологический") и внешнего, инородного, искусственного вмешательства (механика - от греч. 'искусство построения машин; устройство чего-либо', а также 'наука о движении в пространстве и о силах, вызывающих это движение; отрасль техники, занимающаяся вопросами применения учения о движении и силах к решению практических задач; сложное устройство, подоплека чего-либо'). Особенный интерес представляет название "лингвопластика", так как это название относится к идее направления в целом. В небольшом предисловии-манифесте к сборнику автор говорит о той "реальности", в которой существует его поэзия. Это мир, "где все поедают всех, но никто не умирает, где новые виды возникают не по Дарвину, но по Далю или даже по Винни-Пуху – по веселым ублюдочным законам мутантного филогенеза, законам ненормативного (выделено нами А.О.) языка зверя".²¹ И эта реальность - язык. Как пишет о нем В.Строчков "Путь, выбранный в пространстве языка А.Левиным, пролегает через области активного воздействия на слово с использованием его как бы физических свойств: расчленяемости, способности к слипанию и сплетению, растягиваемости, сжимаемости и других видов пластической деформации. Отсюда пошел термин "лингвопластика".²²
        В название "лингвопластика" входят понятия: lingua (лат.) - 'язык'; лингвистика – 'наука о языке'; пластика – 'искусство лепки, ваяние, скульптура; гармония, согласованность движений, жестов'; пластилин – 'пластичный материал для лепки, состоящий из глины и воска с добавлением веществ, препятствующих высыханию'. Название отражает постоянную изменчивость, потенциальную возможность придания языку, слову любой желаемой формы и при этом сохраняется перманентная "свежесть" восприятия. Подобное отношение к языку ведет к непосредственному осмыслению тех процессов, которые происходят в языке и с языком, а также отражению этих процессов в собственных текстах.
        В поэзии А. Левина проявляется осознанное использование языка как материала, над которым производится эксперимент и в то же время лаборатории, в которой этот эксперимент проводится. Это "осознание языка как особой, отдельной реальности, обладающей огромными и мало используемыми возможностями: подвижностью, изменчивостью и избыточностью..."²³
        Такое осознание языка отражает отдельные направления современной лингвистики: "Наш язык представляется мне гигантским мнемоническим конгломератом, не имеющим единого строения, неопределенным по своим очертаниям, которые к тому же находятся в состоянии постоянного движения и изменения".²⁴
        Язык как некая субстанция, живой организм, который можно исследовать, ставить над ним эксперименты, "строить не только лингвистические подобия - рефлексы нашего мира, но и фантомы, означающие то, чего нет, не бывает и даже, может быть, и быть не может в наших местах. И в этом смысле язык - вселенная безграничных возможностей, мир, в котором действительно возможен Всемогущий Творец".²⁵
        Поэт действительно может быть назван творцом, демиургом, да он себя так и называет: "Я мирозданью царь...".²⁶ Мир, им созданный, сконструированный, может быть выстроен от интуитивно рожденных, найденных им чисто языковых воплощений живых существ (локомот, комарабли, камарамуха и пр.) до материального, также им созданного, мира - книги, где они все "живут".
        Но следует отметить, что в текстах отражается не только рефлекторное отношение к языку, но и ироничное осознание себя как носителя языка, как автора, использующего язык в качестве материала. Играя с языком, с самим собой, с читателем автор бросает вызов читателю, дразнит его. За маской (персоной) автора, пишущего порой с явными отклонениями от литературного языка, прячущегося за нелепыми ошибками, якобы не понимающего и не различающего стили, смешивающего высокое и низкое, серьезное и смешное, стоит своего рода "юродивый", переворачивающий традиционные представления, провоцирующий всеобщее поругание и смех. Но "в скрытом и глубинном плане смех активно заботится об истине, не разрушает мир, а экспериментирует над миром и тем деятельно его исследует".²⁷

        Материалом для анализа в данной работе послужили тексты современного автора, так как в них наиболее ярко, на наш взгляд, проявляются изменения и тенденции, характерные для современного состояния языка.
        Привлекает также новизна самого материала: тексты А.Левина ранее почти не анализировались лингвистически.²⁸ Декларированная ориентация автора на языковое экспериментирование повышает ценность текстов при использовании их в качестве иллюстрации лингвистических приемов языковой игры.
        Цель данной работы – проанализировать, каким образом игровое начало в стихотворных текстах современного автора становится исследованием языковых структур. Для достижения этой цели поставлены следующие задачи:

• показать, что окказиональное слово является одной из основных единиц языковой игры;
  
• показать, каким образом намеренное включение в текст речевых ошибок служит приемом в языковой игре;
  
• выявить потенциал полисемантичности окказионального слова;
  
• показать возможности создания вымышленного мира в использовании различных способов окказионального словообразования;
  
• показать возможности использования окказиональных образований в стилизациях;
  
• описать транспозицию частей речи как прием изменения грамматических характеристик слова в языковой игре.