С институтскими друзьями Алексом Шнайдером, Олежеком Певзнером и Фимой Мазуром. Первый или второй курс МИИТа (соответственно, год 1974-й или 75-й), факультет «Автоматики и Вычислительной Техники».

   Я тогда был заядлым битломаном, волосы отрастил, как у Битлов. Собственно, мы все тут длинноволосые – мода такая была. Песни уже писал, но исключительно на английском. Точнее, на «как бы английском» – чистой воды имитация, набор словосочетаний из разных песен группы «Beatles», «Саймона и Гарфункеля», «Пинк Флойд» и других тогдашних звезд моего небосклона. Пробовал писать к своим мелодиям русские тексты, но получалась попсовая фигня... Нет, наоборот, фиговая попса. До написания первого настоящего стихотворения (пусть и неумелого) и, соответственно, первой песни на русском языке оставалось еще года два-три...
    Институтские друзья тоже внесли свою лепту в мои творческие процессы. Когда я им показывал свои «как бы песни», где вместо стихов были убогие бессмысленные и достаточно пафосные тексты, друзья меня хвалили (музычка была и правда хорошая), но потом Олежек Певзнер принимался мне с ехидной рожей петь самые пафосные места из моих песен. Вроде ничего плохого про мои творения не говорил, но ценная критика имела место. Со временем осознал...
    Про друзей. Фима Мазур был у нас самый продвинутый математик. Ему бы в МГУ на Мехмат, но там была очень жесткая квота для евреев (3%, как нам тогда объясняли), вот и пошел в МИИТ, где ограничений никаких не было. Со временем уехал с женой и детьми в США, работал там финансовым аналитиком при какой-то то ли бирже, то ли консалтинговой компании.
    Алекс Шнайдер убыл в Германию по программе репатриации евреев. Репатриировался изо всех сил. Жил в скромной квартире, работал, вроде бы, программистом, ездил на скромной машине, очень боялся полицейских (в Германии с этим строго!), жаловался, что для немцев они чужие: как ни старайся, никто из местных их к себе и близко не подпускает и равным себе не считает...
    А Олежек Певзнер пожил в разных странах. Как он выражался на этот счет: жена не роскошь, а средство передвижения. Сначала женился и уехал в Израиль, потом переженился и уехал к жене в Австралию, а позднее еще раз и – во Францию... Вот такой у него был хороший способ перемещения по земному шару.
    А мы с Мариной никуда не уехали. В 90-х были предложения: зазывали в Израиль, американскую гринкарту обещали... Но глядя на эмигрировавших русских поэтов, на то, как они там живут и что пишут, я однажды сказал себе, что русский поэт должен жить в России. Говорить на родном языке, чувствовать его движение и жизнь изнутри, а не ходить до конца жизни со старым эмигрантским багажом... Марина тоже считала, что заграницей нам делать нечего. Неделя в турпоездке – и уже хочется домой, чтобы рядом говорили по-русски...
    Встречались мы ровно один раз – в 2004-м году в Ганновере у Алекса. Нижняя фотка – оттуда. Правда, Олежек приехать в назначенное время из своей тогдашней Австралии не смог. Так он себя к нам позднее прифотошопил. Тоже неплохой вариант :)

В нашей институтской компании был еще один друг – Игорь Фошко. Вот он никуда не уехал. Точнее уехал – отдыхать на Черное море. И утонул. Лет двадцать пять ему было. Точнее не скажу...