Спеть можно всё, начиная с полного собрания сочинений М. И. Цветаевой (знаю таких умельцев; я и сам за хорошее вознаграждение проделал бы подобное недели за три) и кончая уставом караульной службы (о, это песня!). Вопрос в другом: стоит ли?
    Древнее искусство сложения песни знает всего два основных метода. Первый – тот, при котором музыка главное, а стихи лишь материал. Так ваяют все профессиональные композиторы, и неважно, пишет ли «текста» на их вдохновенную рыбу ушлый-дошлый поэт-песенник, или они сами корёжат как хотят (как маленьких пушистых хотят... (всхлип)) какие-то, к несчастью, понравившиеся им стихи.
    Этот путь, усеянный трупами разъятых поэтов и обмылками шлягерных текстов, ведёт к зияющим вершинам хитпарадов (топам-тенам, топам-твентям) и вокальной нетленке композиторов-классиков, чьи бессмертные от рождения опусы исполняются накачанными оперными голосами, не выговаривающими добрую половину гласных.
    Нет, удачи, конечно, случаются. Кто ж спорит. Удачи случаются.
    Ко второму методу прибегают т. н. барды, или поющие поэты. Для них текст – это первооснова и первоисток. Но получающейся при этом музыке не позавидуешь. Хилое, с трудом передвигающееся создание, подолгу топчущееся на первой, третьей, пятой ступенях натурального звукоряда, заплутавшееся в трёх блатных аккордах и похожее как 2 к.в. на тысячи других подобных недоносков, музыкой может назвать только человек, которому уже нечего терять (вроде Шнитке).
    И тем не менее, именно на этом пути, по моему глубокому убеждению (или – заблуждению?), можно добраться до желанного синтеза: в рамках регулярной ритмики ямбов-хореев может существовать множество различных ритмических рисунков мелодии. У музыки оказывается достаточно степеней свободы, чтобы расти как ей хочется, не нарушая естественного дыхания текста. И есть шанс, что однажды удастся найти вариант, который устроит обе заинтересованные стороны. Более того, вариант, от которого обе заинтересованные стороны выиграют...
    Нет, случаются, конечно, и неудачи. Кто ж спорит. И даже чаще, чем удачи.
    Вывод таков: эту бочку можно наполнить дважды: сперва песком, потом водой. Но именно и только в таком порядке. (Никому, полагаю, не надо объяснять, что под песком я разумею слова, слова, слова, а под водой – музыку).
    Как и любое доказательство по аналогии (путём подмены сущностей), данное рассуждение обладает известной эмоциональной убедительностью и ощущает себя вполне неуязвимым для доводов формальной логики. (Собственно, для этого я к нему и прибегнул).
    А потому и продолжать намерен в том же духе.
    В обоих вышеописанных методах партнеры (музыка и текст) действуют скорее как антагонисты, нежели соратники. Чем вольготнее одному, тем более принуждённо и неуютно чувствует себя другой. Но есть некая золотая середина – случается. Чтобы найти её, текст и музыка, эти враги-любовники, должны сделать шаг навстречу друг другу, чем-то пожертвовать ради синтеза. Закон сохранения здесь суров, как в семейной жизни: чем свободнее одна из сторон, тем скованнее другая.
    Верлибр свободен абсолютно. Попытка примирить его с музыкой обречена абсолютно же. Если музыка пойдёт на поводу у текста, у его строфики и ритма, она окажется в положении робкой поселянки в постели развратного графа. Ей придётся угождать извращенным фаназиям его нерегулярных, но обязательных к исполнению ритмов, позволяя себе разве что растянуть слог на 2-3 удара (сердца?) или пробормотать двух-трехсложное слово за один удар (хлыста?).
    Если же граф старенький, а поселянка не столь уж робкая, то она быстро поставит на своём: где-то подкоротит, где-то надставит, пришьёт кружавчики, перекроит строфику, т. е. (отбрасываю, наконец, назойливые метафоры) вернёт стих из состояния свободы в состояние акцентного, а то и – не дай Бог – силлабического стиха.
    Но так или иначе, синтеза тут не бывает, потому что не бывает – и всё. Пытаясь доказать недоказуемое и оправдать собственные неудачи на вышеназванном поприще, опять перехожу к неопровержимому методу: подобные браки не совершаются на небесах, связь не бывает органической: вымученная улыбка одной из сторон и неискреннее «да» пред аналоем выдаст того из «брачащихся», кому пришлось особенно туго. (Всё, больше не буду!)
    Песня (романс, оратория, вокальный цикл – нужное подчеркнуть) не будет петься, не будет запоминаться, она прозвучит в концерте, смущая благородное собрание непристойным искажением поэтического текста или бесконечно извилистой мелодией, которая мелодией не является.
    Господа сочинители, не пытайтесь петь верлибр! Для того ли ушёл он из решётки квадратных метров и прямоугольных ритмов, чтобы вновь навязывать ему регулярные формы существования?!
    Он свободен и одинок. Музыка ему ни к чему.