ПРЕДИСЛОВИЕ К ПОДБОРКЕ СТИХОВ ВЛАДИМИРА СТРОЧКОВА
В АЛЬ- КАКОМ-ТО -МОНАХЕ,
ПРЕЗЕНТУЮЩЕЙ КНИГУ
«ГЛАГОЛЫ НЕСОВЕРШЕННОГО ВРЕМЕНИ»

    Чем больше нравится книга, которую читаешь, тем больше рождается под ее влиянием мыслей – о прочитанном, о мире и о себе. Когда я читал книгу Владимира Строчкова «Глаголы несовершенного времени», мысли о мире и о себе так и клубились в моей голове.
    Каждое стихотворение по отдельности я знаю примерно столько же лет, сколько оно существует. И все же сегодня, прочтя эти стихи, между первым и последним из которых – более десяти лет, я вдруг взглянул на них по-новому – так, как возможно взглянуть, разве что, на собственные стихи на следующее утро после их написания – с чувством удивления и смутного узнавания.
    И вот что мне открылось.
      – Твердо зная, что на рубеже 1985-1986 годов поэтика Строчкова претерпела серьезные изменения, и имея тому множество примеров, я увидел, что внутренне – это все-таки одна (хоть и развивающаяся) поэтика;
      – что высказанная некогда Строчковым умозрительная идея о принципиальной недоказуемости как идеалистического, так и материалистического взгляда на мир, для него не просто идея, что он и впрямь живет в ситуации не выбора, но дуализма, равно допуская (и не допуская в то же самое время) как существование Бога, так и отсутствие Бога;
      – что в этой трагической неразрешимости – корень его этики, эстетики и, если угодно, космогонии.
    Потому что, во-первых, эстетика оказалась отражением этики, отражением необходимости жить в мучительно неопределенной ситуации, сохраняя при этом достоинство и оптимизм, не впадая ни в патетику, ни в тотальную иронию, сохраняя трезвое отношение к самому себе;
    во-вторых, дуалистичная строчковская космогония, как сегодня выяснилось, – просто отражение его полисемантической эстетики, опирающейся на работу с множественными смыслами – подвижными, расслаивающимися, взаимодействующими друг с другом, живыми;
    а в-третьих, – этика, как легко догадаться, замкнув круг моих неловких рассуждений - - - - впрочем, довольно и первых двух.
    И еще одну вещь я понял сегодня. Оказывается, теоретические рассуждения о новизне и отличительных особенностях творческого метода, о сумме приемов, о семантическом облаке или, скажем, о лингвопластике (чему, не скрою, мы с Володей отдали известную дань), и даже сама новизна – мало что способны добавить к облику поэта, который все равно, как ни прячься, встает за строками стихов. Черт побери, сколько же лет потребовалось, чтобы понять то, что мы, в общем-то, знали с самого начала!..