СОБАКА ЛАЕТ: ВСЕВЛОД НИКОЛАИЧ…

        1. ВСЕ ПРЕКРАСНО
        СТИХИ НЕКРАСОВА

     Когда мне впервые попались на глаза стихи Всеволода Некрасова (было это в начале 80-х), я, как сейчас принято выражаться, не врубился. А это что такое? – помнится, изумился я: ни рифмы, ни музыки, странные столбики с непонятными пробелами… Но такое недоумение продолжалось недолго. На одном из литературных вечеров середины 80-х я услышал выступление Некрасова вживую и к своему изумлению обнаружил в стихах музыку, обнаружил рифмы и ритмы. Просто они по-другому устроены и сходу, на традиционном читательском багаже не ловились.
     Я обнаружил, что слова у Некрасова рифмуются не привычным и со школы понятным образом – одинаковыми или схожими окончаниями слов и строчек, а серединами слов, началами слов и совершенно независимо от количества слогов – как в названии этой главы. Конец одного слова может рифмоваться с серединой другого, любые рядом стоящие созвучия, обретая такую неожиданную связь, образуют особую мелодику и вырастают в особую речевую интонацию.
     И когда понял, что такое возможно, что это тоже музыка, это такой особый, абсолютно свободный, но и абсолютно музыкальный ритм, эта музыка стала мне слышна повсюду – в речи знакомых, в случайно попавшемся на глаза объявлении на столбе, в собственных попытках что-то сказать, в ослышках и оговорках. Эта интонация сама ложится на язык, постоянно всплывает в разговоре, как всплывали у меня, привязываясь к слову и ситуации, цитаты из Некрасова. Это мелодика русской устной речи, не книжно-правильной, с придаточными предложениями и деепричастными оборотами, а разговорной, обыденной. Это интонация размышления вслух, разговора с самим собой, когда, идя по улице или сидя за столом, отыскиваешь правильное определение чему-то, пытаешься выразить ощущение или сформулировать мысль, повторяешь слово или фразу несколько раз – пока что-то такое не нащупается...
     А у Некрасова нащупывается самое разное. Он умудряется и пейзажную лирику, и меткие язвительные заметки о культурной или политической ситуации, и путевые наблюдения, и воспоминания детства выговаривать, выпевать в единой интонации, не оставляя своей мелодики, оказавшейся вполне универсальной и всеобъемлющей.
     Умудряется, не называя прямо тех или иных событий, не расписывая их конкретики, находить такие слова, которые и суть дела объясняют (ситуация чудесным образом узнается, угадывается, вспоминается), и на будущее пригодится – как объяснение для целого класса явлений, все повторяющихся и повторяющихся в нашей жизни.

С середины 80-х я слегка включился в изготовление самиздата: сидя на даче, напечатал на своей пишущей машинке, в том числе и толстенькую книжечку стихов Некрасова. Из-за того, что стихи у Всеволода Николаевича идут в основном узким столбиком, стандартный лист А4 я разрезал пополам и так сшил – но не поперек, как обычно режут, а вдоль. Раритетная получилась книжка.
В процессе этого не вполне на тот момент законного, но и не вовсе запретного производства, пощупав и повертев в руках каждую букву этих стихов, я заразился ими надолго – некрасовские фразочки постоянно приходились к месту, к теме, к разговору: «прыг прыг перерыв…» – то ли про воробья, то ли про лягушку; «что что существо в общество пришло…» – то ли про кота, то ли про мелкого, плохо перемещающегося в пространстве ребенка; «и сентябрь на брь и октябрь на брь…», «мадам там редактором…», «вопросы ли тературы ли…», «не кагебе ву па…», «нет ты не гойя ты другое…», «с тех пор многие умерли и лишь владимир ильич…», «как лев толстой но с той только разницей..» – и т. д., и т. п.
А потом такое произошло еще раз. В 1997 году я завел в интернете свой сайт, и тут же на нем сам собой завелся раздел для публикации стихов и прозы «Друзей и Знакомых Кролика». А поскольку верстать материалы для сайта пришлось самому (Кролик только вступительные тексты писал), то я получил возможность еще раз подержать в руках, прокрутить в голове, прополоскать во рту и ощупать глазами как знакомые, так и новые тексты Всеволода Некрасова. И получил еще одну порцию волшебных словечек на всякий случай своей жизни.

        2. ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ
        НО НАМ ПОВЕЗЛО

     Личное знакомство с Некрасовым состоялось году в 86-м – 87-м. Он пришел на мое выступление – не то на Первой, не то на Второй Брестской улице, если мне не изменяет (с первым встречным) моя неверная память. После вечера подошел ко мне и что-то такое ободряющее сказал (типа, «Ловко у вас это выходит»). И пригласил в гости.
     Жили они с Анной Ивановной не очень далеко от нас – мы на Щелковской, они в Сокольниках. Хоть это и не одна ветка метро, но одна троллейбусная линия. По этой же лини я постоянно ездил на работу, так что выбрать время и заехать к ним не составляло особого труда. Выбрал и заехал.
     Квартира Некрасова и Анны Ивановны в Большом Остроумовском была в каменной пятиэтажке на третьем этаже, тесная, но с высокими потолками, вся заставленная книгами в стопках, заваленная бумагами. Стены увешаны замечательными картинами друзей Всеволода Николаевича – Рабина, Булатова, Васильева (если верно все запомнил – смотреть на них смотрел, а имена авторов заучивать даже в голову не пришло).
     Поговорили, я ему чего-то пропел из новенького, он на кассетный магнитофон записал. Пригласил заезжать. Меня это очень вдохновило, я стал часто приезжать, едва ли не каждую новую песенку таскал показывать Всеволоду Николаевичу (а писал я их тогда в большом количестве – по 10-15 штук в год), причем часто еще в сыром виде, с не до конца разученной мелодией. Он все это записывал. А потом иногда заводил мне же, так что я с удивлением слышал свою собственную песню с довольно непривычной для меня самого мелодией.
     Вообще, Некрасов любил песню как таковую, очень высоко ставил, например, Окуджаву, интересовался Щербаковым. Пару раз он выносил из своей комнаты какую-то дудочку и наигрывал мне мои мелодии. Но потом бросал, говоря: «У вас все равно лучше получается». Но то, что человек пытается наиграть чужую мелодию, говорит о том, что он и сам музыке не чужд и при каких-то иных жизненных обстоятельствах, возможно, тоже пел бы что-нибудь.

      Говорил Всеволод Николаевич тихо и не всегда внятно (скорее бормотал, чем говорил – приходилось напрягать слух), но всегда интересно. Если высказывал какое-то мнение (не только из сферы искусства, но и из сферы, например, общественной или политической), то явно свое собственное, опирающееся не на мнения других (каких-нибудь экспертов), а на собственный жизненный опыт и весьма трезвый взгляд.
      Помню, например, была какая-то общественная, типа, дискуссия в первой половине 90-х – о реформе прокуратуры, о том, как это важно для страны, то-сё. Я тоже так считал. А тут Некрасов со своим:

      нет и нет
      а на нет
      и суда нет

      а суда нет
      и ни фига нет
      как выяснилось