|
|
МОПАССАН
(по мотивам рассказа И. Бабеля)
Титры
Борис идет по питерским улицам. Солнечный, но еще промозглый день, ранняя весна.. Ему зябко, он чувствует себя чужим среди этих потоков пешеходов, луж, манящих реклам. Мы видим, как он заходит в какие-то офисы, общается с клерками – "с иголочки" прибранной девицей в одном случае и таким же мужчиной в другом. В ходе этих визитов Борис все время совершает какие-т неловкие движения – положив руку на стол, невзначай смахивает на пол авторучку, пытается выйти не в ту дверь и т.д. Мы не слышим слов, но видим по мимике и жестам, что Виктору везде в чем-то отказывают. В одном месте ему возвращают пухлую рукопись, Борис берет ее неуклюже, так, что разлетаются страницы. Неловко подбирает. Мы видим, что на страицах – текст, содержащий диалоги. Клерки глядят на его мучения с презрительной брезгливостью.
Текст голосом Бориса – параллельно:
"Той весной я впервые попал в Питер – без гроша в кармане, но с немеренными амбициями, достойными Наполеона. Мне казалось, что город падет к моим ногам, едва лишь я сойду с поезда. Написанный мной двухсотстраничный роман, где, как мне казалось, я с плеча разделывался с комплексами детства, будет принят издательствами на ура и тут же сделает мое имя знаменитым, а мой кошелек – упитаным… Действительность, понятно, оказалась иной. Едва я сошел с поезда, как у меня увели баул со шмотками. Роман отвергли три издательства подряд – похоже, они даже не прочли его полностью. Мои услуги переводчика с французского – и те либо не находили применения вовсе, либо оценивались позорно дешево. Проще было, наверное, побираться уличной торговлей авторучками. Полтора месяца я методично стучался во все двери и неизменно получал отказ по той или иной причине. Вековые камни аристократических особняков насмешливо глядели на меня сверху вниз. Время шло и я помаленьку начинал озлобляться, теряя терпение – главный свой капитал…"
Утро. Медленно экспонируется интерьер "полубогемной" мансарды (все современные эпизоды снимаются в ч/б) или студии – сравнительно большая комната, закуток которой является кухней. Другой закуток отгорожен тонкой стенкой, в него ведет неплотно прикрытая дверь. Сквозь щель в этой двери мы видим внутри закутка кусок застеленной кровати – что-то происходит на ней, очевидно там занимаются любовью, мы слышим соответствующие звуки, видим какое-то движение, но внятно рассмотреть это сквозь нашу щель невозможно. В самой же комнате царит богемный беспорядок: множество предметов – книги, грязная посуда, пустые бутылки – разбросаны абы где. На видавшей виды кушетке вытянув ноги сидит хакер Сергей. Перед ним включенный компьютер. Сергей медленно, словно бы в полусне нажимает кнопки на клавиатуре. На экране какая-то бродилка с городом-лабиринтом…
В углу на столь же потрепанном диванчике укрывшись дырявым пледом спит, кажется даже не вполне раздевшись, Борис. Вот он поворачивается во сне, причмокивает губами. Сергей смотрит на него через плечо, затем встает и шаркая идет в "кухонный закуток". Ставит чайник на плиту, не очень заботясь о тишине.
Закипает чай. На журнальном столике – сервирована нехитрая еда: грубые бутерброды, сахар, самодельная пепельница, разностильные чашки и стаканы. Сергей восседает рядом с аппетитом жует. Дверь в "спальню" тихо приоткрывается, оттуда показывается Муха – делает нетвердый шаг в комнату, затем останавливается, облокотившись на дверной косяк. Улыбается чуть виноватой улыбкой уставшей от интенсивной физической любви женщины.
– Доброе утро!
Сергей, не переставая жевать, кивает:
– Ага… доброе, доброе…
Сложив за спиной руки, Муха переминается с ноги на ногу.
– Уже встал?... Или не ложился?
Сергей кивает:
– Ага… Выспишься с вами… как же…
Муха вновь улыбается виновато:
– Ну, прости… Я тоже спать хочу…
Из-за ее спины показывается Гоша, босой, в наспех накинутом халате. Его мучает жажда.
– Доброе утро, Процессор…
– Привет, Молодожен!..
Гоша пересекает комнату, наливает себе кружку воды из-под крана и с жадностью пьет гулкими глотками. Утолив жажду, он делает глубокий выдох и, успокоившись, бросает изучающий взгляд на спящего Бориса. Тот по-прежнему спит, по-прежнему же причмокивая во сне губами.
– А этот что?.. Его будить не пора? Ему никуда не надо сегодня, случаем?
Борис пробуждается. Потягивается с закрытыми глазами, затем вдруг резко садится на своем диванчике, трет глаза, затем оглядывает комнату.
– Ау!.. Проснулся, маленький? Проснулся наш маленький писатель… наш Борис Толстой…
– Чего? – Борис словно бы удивлен, что все уже встали и завтракают. – Чего вы все?
Он подымается, подхватывает со стула свою фуфайку с высоким воротом, натягивет ее на себя, застревая на какое-то время в вороте головой. Идет к крану, символически окропляет лицо водой, затем подсаживается к завтраку.
– Ага… чаёк… классно…
Обеими руками берет стакан с горячим чаем, греет ладони.
– Ты вчерась говорил, что куда-то собираешься… или нет?
Вместо ответа Борис кивает, не слишком энергично.
– Ну, так, собираюсь, да… куда-то надо зайти… а что?..
– Да, не, ничего… – Сергей с важным шумом ставит свою чашку на стол, – Просто, с вечера от тебя ни слова не слыхали… пришел, бухнулся, спишь… один храп только…
– Угу… – Борис кивает, не выпуская стакана из рук, – Так и не о чем особо-то рассказывать… фигня всякая…
– Что, целый день шлялся – и ноль?
– Да… ноль… да… зашел в контору одну – вроде как нужно было переводить переписку… я даже на пробу сделал им кое-что накануне…
– …и что?
– Ничего. Сказали, что я молодец, очень хорошо справился с переводами их дурацких меморандумов и они будут иметь в виду мою кандидатуру.
– И все? А деньги?
– Деньги, мол, мне не положены, поскольку это было тестовое задание…
Сергей хохочет:
– Похоже, они всегда решают проблемы с переводами в таком ключе. В самом деле - чем не способ, а? Обязательно найдется лох, который выполнит тестовое задание… так ведь?
Борис рывком вскакивает и снова садится. Он раздражен:
– Ну, да, да, я – лох. Ты этого хочешь? Полный лох. Да. Всем вам тут в тягость.
Сергей оборачивается:
– Да ты не кипятись, не кипятись. Никто же тебя со двора не гонит. Живи себе, ищи, выдумывай, пробуй… на макароны и чай я для вас заработаю уж как-нибудь… мне вот тут отмычку заказали… для одной фигни… из Австралии…
Сергей затягивается. Остальные жадно жуют. Борис запивает пищу остатками чая, затем тянется за сигаретой и тоже закуривает.
– Так что вот… У меня облом, значит, полный.
– А что такое? Подумаешь – отфутболили в какой-то фирме сраной! – Муха сочувственно, но недоуменно поворачивает к нему голову.
– Не понимаешь. Это – система. С деньгами – облом. С работой – облом тоже. Никому не нужен переводчик на сдельную. Французский нынче не в моде. Все хотят, чтобы я сидел у них как бобик в конторе – от свистка до свистка. Перекладывал ихние дурацкие бумажки. Из стопочки в стопочку.
Муха качает головой:
– Хреновенькая перспективочка… лучше уж павэсица…
Слушая их, Гоша вдруг встрепенулся. Спешно проглотил свой кусок:
– А, кстати!.. Боринька… У нас же для тебя гостинчик… Да… Совсем забыл, совсем… И ты, Муха, не напомнила… Тоже умница… Парень убивается, можно сказать, а мы забыли…
Говоря, он суматошно роется по карманам, вынимая оттуда во множестве всяческие предметы, (в т.ч. презервативы из двух разных карманов, бокового и нагрудного) – наконец находит какую-то сложенную невзрачную бумажку с неровными краями, разворачивает ее.
– Во… нашлась, заветная… это, Боринька, как знать – может, твой счастливый билет даже… на… здесь телефон…
Он подымает глаза от бумажки:
– В-общем, говоря коротко – спросила меня на репетиции Елена Маратовна, не знаю ли кого, кто бы мог учить жену её брата французскому языку… Просекаешь?..
Борис слушает внимательно, отложив сигарету в сторону:
– Погоди, погоди… чуть помедленнее, Гоша, не гони… кого учить-то?
– Для олигофренов. Объясняю. Специально. Учить надо жену брата нашей режиссерши. Не её и не брата, а их, тьфу, черт, а его жену. А братик Елены Маратовны, да будет тебе известно, он о-хо-хо какой!.. он что-то там с приватизацией заводов… а также газет-пароходов… короче, бабками укомплектован под самый воротничок… и даже нашему театру иногда подкидывает по мелочи…
– А зачем ему французский?
– Нет, ну какие же вы все тупые в вашей Хохляндии! Сказано же – не ему французский, а его жене. Молодой супруге.
– А ей-то на хрена?
– Тебе-то какая разница?.. Вот телефончик. Позвони, спроси. Если договоришься, то платить станут – будьте-нате. Елена Маратовна сказала, что она-де уже продвинутая и хочет совершенствоваться… читать, там, классиков и все такое… и чтобы ей интересно было общение с преподавателем, как-то так… они уже нанимали всяких там учителей занудных с сорокалетним стажем, но те пердуны были скучны как редиска…
Борис выходит на лестницу. Спускается на один пролет, звонит в такую же точно дверь, как и у мансарды Сергея. Из-за двери отвечает хрипловатый женский голос.
– Хто там?..
– Это я, Анжела, Борис…
Дверь приоткрывается.
– Пусти позвонить!..
Комната Анжелы – тридцатипятилетней проститутки, работающей на дому. Сухощавая, неряшливая, выцветшая женщина, похожая на героинь Фассбиндера.
– Ну, чё, Борька-горька?.. все побираешься?.. на работу все не устроишься?..
– Куда?… куда устроишься тут, а?
Анжела пожимает плечами:
– Не знаю… было б желание…
– Вот сама и устраивайся…
– Дуралей. Имела бы образование – сидела бы тоже в конторе какой-нибудь… за компьютером… думаешь, стала бы с образованием вот этим кормиться? (Непристойно хватает себя рукой между ног.)
– Да иди ты на фиг… со своей конторой чудесной... тоже радость нашла… предел мечтаний… ни славы ни капиталу… для конторы меня мама рожала что-ли?.. а?.. то-то…
Борис держа в руке бумажку с телефоном, набирает номер.
– Алло… Здравствуйте, я бы хотел поговорить с Элеонорой Александровной… да… хорошо… я подожду, подожду…
Зажав трубку между плечом и подбородком, Борис обводит глазами комнату, застывшую с вопросительным выражением лица Анжелу…
– …да… это Элеонора Александровна?.. меня зовут Борис, мне ваш телефон дала Елена… э-э… Маратовна… да, да, сестра Спартака Маратовича… ага, я – преподаю французский… готов, да… конечно… нет, не вопрос… и так тоже… да… когда скажете… да, хорошо… сколько?.. ну, а сколько вы платили раньше?.. да, и меня устраивает… устраивает, конечно… после каждого занятия, да… когда начнем?.. в четверг?.. хорошо, в четверг – так в четверг… в 12-30… договорились… а где вы живете?.. ой, подождите, я возьму чем записать…
Анжела лениво подносит плохо заточенный огрызок карандаша.
Борис вновь выходит на лестницу из тетипашиной каморки. Останавливается на мгновение, взъерошивает на себе волосы. Глаза его горят.
"А впрочем – спокойно. Ликовать нет причины. Небось, какая-нибудь свежеразбогатевшая лягушка, толстая и тупая как колено…"
Борис бодро шагает по городу. До некоторой степени он чувствует себя чужим среди этих потоков пешеходов, луж, манящих реклам. Внимание его помимо воли фиксируется на влюбленных парочках – идущих в обнимку, целующихся в кафе и т.д.
Вот он идет вдоль старинного дома, облюбованного нынешними богатеями. Заходит в подъезд, говорит что-то охраннику. Тот довольно бесцеремонно отодвинув Бориса к стене, звонит куда-то, глядя на него исподлобья. Борис в нетерпении переминается с ноги на ногу. Он старательно, но ненатурально пытается изобразить невозмутимость и равнодушие – на самом же деле, он, где-то в глубине души, боится, что его не пропустят. Наконец, охранник показывает, что можно идти. Борис подымается наверх. Перед нужной дверью Борис поправляет одежду, прическу, делает глубокий вдох.
Дверь в квартиру, одну из двух на площадке, открывает домработница (уборщица) хозяев.
– Здравствуйте… Я – Борис, мы договаривались с…
– Проходи, проходи… тебя ждут… все ухи прожужжали…
Домработница, окинув Бориса недоброжелательным взглядом, пропустила его в холл и, указав на стул, пошла, как видно, докладывать хозяевам. Борис сел. Ему неуютно, он одергивает свитер, не знает, куда деть ноги. Настороженно оглядывает холл, расположенные в нем предметы, картины, растения. Но вот дверь, ведущая в комнаты медленно подалась, Борис поворачивает голову в ее сторону, одновременно встает со стула – мы видим, как преображается его лицо: вместо тревоги и дискомфорта на нем теперь едва ли не изумление восторга. Вслед за его взглядом мы смотрим в сторону двери – и видим Элеонору, ужасно сексопильную, в домашнем японском кимоно и с распущенными волосами.
– Доброе утро!.. Вы – Борис?.. Будем знакомы, Эля… да, это со мной вы разговаривали тогда по телефону… А, я ужасно рада, что вы так быстро нашлись… то есть, я хотела сказать, что… что вы так быстро откликнулись… еще только в понедельник сказала Ленке… а во вторник вы уже позвонили… просто чудесно, чудесно…
Она говорит медленно, сладко, слова ее грозят погрузить Бориса в полусонную негу – ему стоит определенных усилий сохранить над собой контроль.
– Что ж… пойдемте тогда в кабинет… можно приступить к занятиям…
В просторном кабинете Борис и Эля сидят в креслах за журнальным столиком.
– Я с детства без ума от Франции, от французского языка… я даже думала когда-то, что Франция – это просто такая мечта… что ее нету на самом деле, что я туда никогда не попаду… никогда в жизни… слава Богу, что все оказалось по-другому!..
– Вы бывали во Франции, мадам? Вы бывали во Франции? *
– Да… два раза… пару или три раз... мой муж возил меня после свадьбы… и перед свадьбой еще… да…
Эля рассмеялась.
– …тогда у него еще находилось на меня время… Спартак очень много работает…
– Давно вы изучаете французский?
– Давно, мсье. Еще со школы. У нас была замечательная учительница, Майя Львовна… И потом я продолжала заниматься уже как могла…
– И сейчас тоже?.. И сейчас?
Эля кивает энергично:
– Да, мсье. И сейчас тоже… Я, знаете что, – я, в общем, пытаюсь теперь читать самостоятельно, переводить… читать классику… Мопассана…
– Вы читаете Мопассана по-французски?
– Да. Я его ужасно люблю, а вы?
– Еще как! Это мой любимый автор – из французских, во всяком случае…
– Правда! Ну, вот видите – мы с вам похоже, слеплены из одного теста… Мопассан – моя страсть, если говорить честно. Вы будете смеяться, мсье, но я сравнительно недавно открыла его для себя!
Борис пожимает плечами:
– Я могу лишь позавидовать вам, мадам…
– Может быть, тогда стоит продолжить эти мои жалкие попытки – самостоятельно переводить рассказы – а вы будете меня поправлять?.. как вы считаете?
Борис словно бы стряхивает с себя морок:
– А?.. Да, конечно… Это и полезно и приятно – хотя все равно потребует усилий…
– Но я не ленивая! Это Спартак считает, что только он трудоголик.Он вообще считает, что я без него – ничто… комнатное растение, для которого необходим горшок…
Эля встает, отходит к письменному столу, достает из ящика антикварный том Мопассана и пачку исписанных бумаг. Мы смотрим глазами Бориса на её движения, оголившуюся ножку, кисть руки, которой она поправляет сбившееся кимоно.
– Вот мои эпохальные труды… на ваш суд… теперь я вся – внимание!
– Итак, "L'aveu", «Признание»…
Положив все на столик, Эля садится рядом с Борисом – они склоняются над бумагами.
Изображение становится цветным. Жаркое, солнечное лето. Яркая зелень. Голос Эли за кадром по-французски, потом Бориса по-русски: «Расплавленные капли солнца, упав на рыжую Селесту, превратились в веснушки. Солнце отполировало отвесными своими лучами, вином и яблочным сидром рожу кучера Полита. Два раза в неделю Селеста возила в город на продажу сливки, яйца и куриц».
И в каждую поездку Полит, подмигивая, справляется у рыжей Селесты: «Когда ж мы позабавимся, ma bell?» – «Что это значит, мсье Полит?» – «Позабавиться – это значит позабавиться, черт меня побери… Парень с девкой, музыки не надо…» – «Я не люблю таких шуток, мсье Полит», – Селеста отодвигает от кучера свои юбки, обнажая могучие икры в красных чулках. «Когда-нибудь мы позабавимся, ma bell», – Полит хохочет, веселые слезы катятся по его лицу. Рыжий рыдван, с выгоревшей на солнце обивкой трясется по живописному лугу. Селеста дремлет среди своих корзинок. Полит усмехаясь поглядывает на нее.
Борис быстро спускается по лестнице дома Эли. На ходу вынимает из заднего кармана джинсов конверт, открывает клапан – мы видим уголок двадцатидолларовой банкноты.
Вечернее пиршество в мансарде Сергея. Много бутылок. Много закусок, все уже "хороши". Все разговаривают очень громко, перебивают друг друга.
Сергей:
– Ну, как, как?.. расскажи – нам же интересно – что за дрюля?..
Борис пожимает плечами:
– Ну, так… все нормально, в общем…
Гоша:
– Что-нибудь спрашивали? Про всякие дипломы-фигаломы, где учился, там, какие бумажки и все такое?…
Борис качает головой:
– Нет…
Гоша:
– Что – совсем?..
– Совсем, да…
Сергей:
– Наш друг вернулся оттуда какой-то неразговорчивый… но с двадцатью баксами!
Муха:
– А!.. поняла, поняла… скажи, дорогой, как ОНА?..
Борис:
– Кто?
– Ну, ладно, будто не понимаешь… она… ученица твоя новая…
Борис не выдерживает своего эмоционального затворничества – смеется:
– Вот же пристали! Ну, клевая она – чего еще?
Муха:
– Типа – наша?
– Нет, не наша. конечно. Но без заскоков, кажется… и фигурка – хоть облизывай…
Сергей смотрит через стакан красного вина на свет:
– А с французским у нее как?.. приемлемо?..
– Ну, так… в-общем, ничего даже… я думал – хуже будет… путает изредка неправильные глаголы, а так пристойно вполне… но переводит – умереть можно: как твой компьютер все равно – механические такие фразы, без вкуса, без запаха… но это не с французским, это уже с русским языком проблемы…
Муха подымает вверх стакан с вином:
– Короче, давайте выпьем за твою французскую штучку – чтобы она подольше доилась двадцатью баксами каждый раз!..
Пьяный Гоша страстно целует ее в шею.
Борис вновь идет вдоль знакомого фасада.
Вновь холл. Домработница протирает тряпкой крупные листья комнатных растений.
– Вот теперь сиди, жди, раз так рано приперся… Хозяйка, небось, еще в постели почёсывается… Я уж полдома прибрала, пока она там боками елозит да книжку карандашиком поганит… уж скоро домой пойду… и слава богу… а то умаялась тута…
Борис смирно сидит в углу. Руки сложены в замок на коленях.
– Скажи, тетя Маша, а вот… муж ее… он здесь?
– Спартак-та?.. Не-е… Он-то ранняя птичка… Едва застала его… Только пришла – он портфельчик в руки и – шмыг… машинка – жжик… только и видели…
– А придет когда?
– Да откуда ж я знаю… вечером, известно, когда же еще… днем-то я бываю иногда – но никогда его нету чего-то… А чё тебе это так интересно?
В дверях появляется Эля. Она явно только что из постели – томная, медленная, улыбается чуть виновато.
– Ой, доброе утро… я все на свете проспала сегодня… вчера читала до трех – пока буквы слипаться не начали… а вы давно уже здесь дожидаетесь?.. нет? ну, слава богу!.. хочешь, попьем вместе кофе?.. ты ведь успел уже, в отличие от меня, позавтракать?.. ну, вот и здорово – а мне чашки кофе достаточно, чтобы прийти в себя… есть не хочу совсем…
Кабинет. Борис и Эля сидят за тем же журнальным столиком, пьют кофе. Борис с упоением вглядывается в каждый жест девушки, в то, как она берет фарфоровую чашечку, как разливает кофе, как кладет в чашечку кусочек рафинада…
– Знаете, Боря, я так рада, что я стала заниматься… какие-то сразу новые краски появились… я даже не понимала, насколько это мне важно …
– Важно?
– Ну, да… Что есть еще кто-то, разделяющий мои интересы… с кем можно поговорить… поговорить о сложном… вокруг меня ведь таких нет никого… Ну, то есть конечно мне дороги многие люди, подруги есть давние, мы болтаем часами иногда и мне это тоже очень важно… но… мне этого мало, что ли… это не вся я – есть еще другой кусок моего "я"…
– А муж?
– Спартак, он славный… Но он считает почему-то, что я маленький ребенок… И не могу ничего сама – только подхватывать его мысли… Он, наверное, в глубине души считает, что я существую только тогда, когда он меня видит… И потом у него ужасно много работы… Ой, я намазала лишний бутерброд с джемом… машинально… хочешь его съесть?
Эля протягивает намазанное джемом печеньеце Борису в рот. Он кусает его, перехватывает остаток рукой. Оба смеются. Борис с хрустом прожевывает добычу, запивает глотком кофе.
– Ну, что ж… приступим к Мопассану?.. посмотрим, что у нас вышло на сон грядущий?..
Снова жаркое лето. Снова выносит Селеста свои корзинки. Подъезжает знакомая коляска. Привычный обмен шутками: «Когда ж мы позабавимся, ma bell… Мсье Полит…
Парень с девкой, музыки не надо…»
Крутится колесо, мелькают копыта…
Театральный подъезд перед спектаклем. Аккуратная публика спешит в театр. Среди множества людей – Борис и Гоша. Войдя в театр, они, однако, не идут вслед за всеми к контролю, а сворачивают в сторону, стараясь не привлекать внимания, открывают какую-то дверь с надписью "Служебное помещение" и оказываются в длинном коридоре. Идут по нему. Сворачивают в какие-то закоулки и, наконец, оказываются в реквизиторской, точнее – в гардеробе реквизиторской. Копаются среди множества висящих на вешалках костюмов.
– Щас добудем что-нибудь пристойное… найдем обязательно… здесь до фига всего…
Борис примеряет костюмы. Все они выглядят театрально и придают ему комический вид. Сперва это – гусарский ментик (Борис корчит соответствующую рожицу), потом – черный фрак (запутывается в фалдах)
Наконец, Гоша выбирает что-то.
– Ага. Этот пойдет.
– Примеряй.
Борис надевает на себя пиджак, мечтательно повязывает перед зеркалом галстук.
Мансарда Сергея. Вновь – сонное царство после вечерней попойки. Хотя – уже светло, т.е. довольно поздно.
Сон Бориса: Франция. Эля идет босиком по зеленому французскому лугу. Борис лежит на земле, присыпанный травой, сеном, дерном. Эля приближается к нему, лениво убирает с него несколько травинок. Её босые ноги рядом с его лицом. Борис тянется и прилипает губами к пальцам ее ноги. Жадно целует. Затем подымает голову вверх и видит, что это уже не Эля, а Анжела.
Борис, вздрогнув, пробуждается, в ужасе смотрит на часы. В испуге вскакивает…
Всклокоченный Борис сбегает по лестнице вниз, к Анжеле, звонить. В дверях едва не сталкивается с уходящим клиентом, окинувшим Бориса взглядом, полным презрительного недоумения. Берет трубку, набирает номер. Удивленная Анжела глядит на него, попутно пересчитывая полученные от клиента деньги и пряча их в платяной шкаф.
– Алло… Эля?.. нет?.. а? простите… а Элю это… ну, да… Борис… Борис, да, который учитель французского… угу… А, Эля, привет, привет… нет, нет, что ты… Слушай, да… я очень извиняюсь, что не смог придти сегодня… да, обстоятельства… у друга моего неприятность серьезная… да, пришлось помогать… давай, послезавтра, а?.. ну, хорошо, можно и сегодня вечером тогда… да, хорошо, в полшестого так в полшестого… договорились… договорились, да, заметано…
Водружает телефонную трубку не совсем на место, тут же стремительно убегает – Анжела поправляет за ним, качая головой..
Борис идет по вечернему городу в одолженном пиджаке. Светятся рекламы.
Борис звонит в дверь Элеоноры. Открывает она сама, тут же отступая вглубь холла. На этот раз Эля – в вечернем платье с крупным декольте, явно одетая "на выход".
– Здравствуй. Познакомься – это Спартак, мой муж.
Спартак также одет "на выход". Холодно кивает. Борис в растерянности:
– Я… не вовремя, да…
– Нет, нет… все в порядке… будем заниматься… нам ведь позволено заниматься, правда, Спартак?..
Спартак – в злобной растерянности. Он не знает, как реагировать, что сказать:
– Да, Солнце, делай, что хочешь…
– Мне ведь не нужно идти на этот дурацкий раут в вашем дурацком фонде?
– Не раут, а деловая вечеринка. И пожалуйста – повежливее о моей работе, она и тебя кормит тоже…
– А ты повежливее со мной, ладно?
– Солнце, ты же знаешь, что есть вещи, от меня не зависящие…
– Спасибо тебе, родной! Спасибо, что не выставил дурой перед людьми…
– …не за что, дорогая!..
– Нет, все же спасибо, спасибо…
– Ты же и так собиралась заниматься своим французским… тебе очень идет… не переживай…
– Я и не подумаю переживать!.. о чем переживать? о вашем дурацком банкете со стриптизом?..
– Да перестань ты, ради бога… не позорься!..
– Это ты меня позоришь!.. Тебе просто нравится меня унижать… показывать, что я – ничто, а ты – все…
Борис кашляет. Эля берет Бориса за руку:
– Пойдем работать… просто время жалко… уходит впустую…
Они уходят в кабинет. Почти сразу мы слышим, как хлопает дверь: значит, Спартак ушел.
В кабинете Эля падает в кресло: она обворожительна. От недавней злобы остался только румянец на щеках и шее.
– Уф… вот мы и одни… он невозможен… этот дурацкий бизнес…ненавижу, просто ненавижу…
Борис тоже сидит в кресле. Он не может оторвать глаз от Эли. Эля успокаивает дыхание, затем вдруг порывисто наклоняется вперед:
– Я, кажется, придумала, как ему насолить!..
Она встает, быстро выходит из кабинета. Борис от безделья перебирает бумаги на столе – томик Мопассана, исписанные листки. Эля возвращается, торжественно вносит бутылку иностранного вина:
– Прошу любить и жаловать. Мадера. Настоящая. Коллекционная. Двадцатилетней выдержки. Спартак убьет меня, когда узнает…Ты, наверное, еще ребенком был, когда ее закупорили? Впрочем, не важно…
Она ставит вино на стол, достает откуда-то бокалы, штопор.
– Открывай?
Борис берет штопор. Отворяет бутылку – не слишком ловко. Разливает.
– За Мопассана!..
Выпивают, смакуя. Разливают снова – любуются цветом напитка, игрой стекла. Выпивают по второму бокалу. Разливают.
– Ну, что ж – приступим?
– Да. С нетерпением, моя госпожа.
Цветные кадры: Полит и Селеста в коляске. Снова текст голосом Бориса: "За два года Селеста переплатила ему сорок восемь франков. Это пятьдесят франков без двух. В конце второго года, когда они были одни в дилижансе и Полит, хвативший сидра перед отъездом, спросил по своему обыкновению: "А не позабавиться ли нам сегодня, мамзель Селеста?" – она ответила, потупив глаза: "Я к вашим услугам, мсье Полит..."
Белая лошадь, везущая дилижанс равнодушно идет шагом, коляска ритмично сотрясается. Лошадь сходит с дороги и щиплет траву на обочине. Текст: "Веселое солнце Франции окружило рыдван, закрытый от мира порыжевшим козырьком. Парень с девкой, музыки не надо..."
Захмелевшая Эля с хохотом хватает бутылку:
– Ce diable de Polyte...
Борис с Элей чокаются.
– Mon vieux, за Мопассана!
Борис отставляет пустой бокал. Он уже изрядно захмелел – смотрит на Элю не отводя глаз:
– А не позабавиться ли нам сегодня, ma belle? – он берет ее руку в свою, Эля глядит на него не отдергивая руки, с внезапной серьезностью
– А вы забавный, мсье Полит…
Борис рывком тянется к ней и неловко целует в губы. Эля вскакивает, опрокинув стул. Отступает к стене, распластав обнаженные руки.
– Вы забавный…
Борис, пошатываясь, приближается к ней. Он видит только ее приоткрытые, дрожащие губы. Вдруг они куда-то исчезают. Он спотыкается о стул, задевает стол… Беззвучно падают бокалы, опрокидывается бутылка коллекционного муската, летит на пол томик Мопассана, под раскаты женского хохота падает на пол вечернее платье, валятся в зеленную траву Борис и Эля, катится по дороге пустая коляска, лениво перебирает копытами белая лошадь..
Дверь квартиры с шумом захлопывается позади Бориса. Он выходит, поправляя пиджак – его едва ли не выставили. Внизу охранник провожает его недоумевающе-сердитым взглядом. На улице Борис прислоняется спиной к стене дома, закрывает глаза.
Шальной Борис шатается по ночному городу. Все вокруг – словно в сказочной дымке. Встречные люди улыбаются ему, выплывая из дымки.
Голос за кадром: «Я ушел из гранитного дома в двенадцатом часу. В тоннелях улиц валом ходили клубы тумана. Чудовища ревели за стенами. Мостовые отсекали ноги. Белая кляча моей судьбы пошла шагом…»
Поздно ночью Борис подымается по лестнице в мансарду хаккера. Открывает ключом дверь. Останавливается, оглядывает интерьер словно впервые. Внутри все спят одетые в живописных позах после очередной попойки. Неубранная грязная посуда, полные пепельницы. Муха и Гоша "срубились", недотянув до своего закутка. Сергей дрыхнет недалеко от своего включенного компьютера. На экране в стандартной для windows-интерфейса рамочке буквы "КОНЕЦ ФИЛЬМА". Борис достает из какого-то ящика свой украинский паспорт и ту самую пухлую рукопись. В секундной задумчивости глядит на рукопись, взвешивает ее на руке, затем сует ее назад в ящик. Разворачивается, и выходит прочь. Мы видим опустевшую комнату и захлопнувшуюся за ним дверь. Слышим его шаги на лестнице. На экране компьютера – заключительные титры.
THE END