|
 |
РУССКАЯ ГАЛЕРЕЯ
Предисловие
Автор, длительное время работавший в печатных средствах массовой информации кем-то вроде художественного критика, по долгу службы и по велению сердца был свидетелем более двухсот выставок изобразительного искусства, на каждой из которых экспонировалось не менее пятидесяти картин, графических листов, скульптур, ассамбляжей, коллажей, инсталляций, постеров, объектов, артефактов и прочих творений как современных, с позволения сказать, художников, так и традиционно ориентированных живописцев. Каждая работа в той или иной степени воздействовала на сознание автора, оставив в нем поверхностный или глубокий след. О многих из них автор честно поведал читателям средств массовой информации, обращая их внимание не столько на сюжетную сторону работ, сколько на художественные идеи, которыми руководствовался художник, на самобытность или стилизованность техники исполнения, на предполагаемую стоимость той или иной картины, на реакцию посетившей вернисаж публики, склонной, как правило, к злословию, и на меню вернисажного фуршета, а то и основательного банкета.
Тем самым читатель средств массовой информации, получая из моих рецензий множество самых разнообразных сведений, как правило, совершенно для него бесполезных, был лишен возможности узнать: а что же именно теперь рисуют художники на холсте. Кого избирают в качестве героев своих невразумительных повествований, каковы их лица, осанки, одежды, какие события ими изображаются, какие мысли пробуждают в зрителе...
И теперь, по прошествии многих лет, автор, движимый чувством вины по поводу систематического введения читателя в заблуждение относительно значимости нынешнего изобразительного искусства, как современного, так и традиционалистского, считает своим долгом приподнять завесу тайны над сюжетной стороной экспонирующейся на выставках живописи.
Автор пытается извлечь из бессвязной череды данных описаний и некоторую личную пользу. Пора в конце концов дать однозначный ответ на вопрос, который задают автору читатели его прозаических произведений: «Владимир Яковлевич, каково соотношение придуманного и взятого из жизни в вашем творчестве?» Надеюсь, что после прочтения данной книги всяк поймет, что никакого соотношения тут нет. Все, с чем работает автор, в лучшем случае взято из второй реальности, которую можно назвать культурной, книжной, информационной или, как модно нынче говорить, «виртуальной». Горе тому читателю, который приняв все это за чистую монету, начал бы руководствоваться сочинениями автора в своей конкретной жизни: такой хрупкой, легкоранимой и, что самое страшное, быстротечной.
Автор
Вот человек, лицо которого искажено гримасой злобы. Глаза превратились в узкие щелочки. Открытый рот обнажает два ряда крепких хищно сверкающих зубов. В его правой руке острый нож, лезвие которого отражает тревожный лунный свет. Природа затаившись ждет страшной развязки. Второстепенные детали подчеркивают атмосферу неизбежности беды: татуировка на левом запястье злодея, раздавленный беспощадным каблуком ежик, изо рта которого вытекает алая кровь, обвисшие словно в обмороке листья... Жертвы еще нет, но зритель с тревогой ощущает ее приближение по еле уловимому сгущению красок в левом верхнем углу картины.
Нагромождение красок телесного цвета создает атмосферу здоровой русской бани, ощущается аромат горячего пара, свист душистых березовых веников и сладострастное постанывание парящихся людей. Однако все проясняет начертанная рукой художника (без знаков препинания и заглавных букв) до боли знакомая фраза: «скрещенье рук скрещенье ног».
Сбегающая с холма накатанная лыжня заканчивается в полынье. На воде – расходящиеся концентрические круги, у кромки льда – алая лыжная шапочка. Над полыньей поднимается морозный пар. Гнетущую атмосферу не развеивают яркие лучи солнца, которые свидетельствуют о мощном антициклоне. Из лесу доносится потрескивание деревьев. Х., м, 60х90 см.
Стрелы двух башенных кранов соединены над городской бездной. По ним навстречу друг другу в мешковатых комбинезонах идут крановщик и крановщица. Они молоды. В руках крановщика букет полевых цветов, в глазах крановщицы – нескрываемое счастье. До места встречи осталось не более пяти-шести шагов. Развевающаяся косынка свидетельствует о том, что на высоте гуляет свежий ветерок. Внизу крохотные точки людей. Вверху лишь диск солнца и парящая в потоках восходящего воздуха мощная широкогрудая птица с голубым оперением. По-видимому, орел, который является символом активного гомосексуализма.
Погожее летнее утро, о чем свидетельствует сверкающая на траве роса. Маленькая девочка в розовом платьице спряталась от подружек в кустах. Однако ее лицо излучает не веселое озорство, а испуг, поскольку рядом проходят чьи-то ноги в огромных ботинках и брюках заляпанных в лучшем случае краской. Маленькое сердечко бешено колотится в груди, ладошка зажимает во рту крик ужаса. При более пристальном рассмотрении можно обнаружить затаившуюся на гнезде встревоженную пичугу, которая от страха даже закрыла глаза. Не покидающее зрителя ощущение детской порочности, которая лишь играет в испуг, а не переживает его в действительности.
Лежащий на смертном одре Пушкин слабеющей рукой тянется к перу. В то же самое время взгляд его устремлен на шкафы с книгами. Как бы оценивает место своих произведений в контексте мировой литературы всех времен и народов. От собравшихся у изголовья родных и близких полностью отчужден. А те напряженно вслушиваются в хладеющие слова, которые скорее всего обращены вовсе не к ним, а к приближающейся вечности. Белинский близок к обмороку, но искусно скрывает свое внутреннее состояние, до крови вонзив ногти в ладони. Картина почему-то называется «Смерть Ленского».
Васнецовские богатыри, спешившись, солидно покуривают самокрутки. А в это время конь Ильи Муромца мощно покрывает кобылку Алеши Поповича. Однако богатырей занимает совсем иная проблема: проплывающий в небесах «Боинг», хвост которого украшает звездно-полосатый американских флаг. Илья грозит ему палицей, Никитич целится стрелой, а Попович – из рогатки. Вдали возвышается запотевшая бутылка «Кока-колы», изображение которой перенесено на холст офсетным способом. На месте полуденного солнца намалеван знак доллара. Пол перед картиной усыпан шелухой от подсолнухов.
В узком пространстве лифта две мужские фигуры, изображенные по пояс. Один давно не брит и помят, другой выглядит вполне благополучно. Первый сморит куда-то в нижний передний угол, второй в спину первому. Лица выражают скованное ожидание, отчуждение и тоску. На стенах лифта надписи: «Fak», «Шит», «Rep», «Козлы», «Гавно». Если судить по одежде мужчин, то на дворе затянувшаяся зима. Подслеповатый свет лампочки и выражения лиц создают ощущение либо позднего вечера, либо слишком раннего утра. Да, в общем-то, и пол пассажиров угадывается с трудом. Так что картину вполне можно было бы назвать «Семейная чета после долгих лет совместной жизни».
Футбольный матч на каком-то крупном стадионе. У мяча стоит Винсент Ван Гог в трусах и майке с цифрой 10 на груди. Из отрезанного уха хлещет кровь. В отдалении с выражением нескрываемого ужаса на лицах застыли футболисты обеих команд. Судья в черном, надув мячиком щеки, что есть мочи свистит в свисток. Трибуны взметнули в воздух руки, как после забитого гола. Откуда-то с небес свешивается веревочная лестница, по которой спускаются чьи-то босые, видимые лишь по колено, ноги. Волосяной покров на ногах полностью отсутствует.
Группа детей дошкольного возраста в цветастых майках с надписями на английском языке с радостными лицами сгрудились у свежего холмика. В руках у них небольшие лопатки. Двое прихлопывают землю по бокам холмика. А наверху лежит шапка-бейсболка и крошечные кроссовки. Торчит неловко закопанная надломившаяся ромашка. В отдалении маленькая девочка писает, присев и задрав коротенькую юбочку. Радостное выражение лиц детей контрастирует с наползающей на небо тяжелой грозовой тучей, центр которой сверкает нестерпимым адским пламенем.
Все пространство картины занимает огромная собака непонятной породы, с живота которой свисают двенадцать сосцов. К сосцам присосались одиннадцать белых и один черный щенок. Земля под щенками разверзнута, поэтому они свисают с матери двенадцатью беспомощными, но жадными пиявками. Брюхо собаки и щенки подсвечиваются исходящим из бездны неровным и тревожным светом пожарища. Ноги кормящей суки прочно стоят на противоположных краях провала. Это, несомненно, аллегорическое изображение бомбометания. Однако картина называется «Тайная вечеря».
На трех расположенных по диагонали аскетичной комнаты стульях при свете свисающей с потолка на длинном проводе лампочки спит человек в пальто и ботинках на босу ногу. Окно настежь распахнуто в абсолютную черноту ночи, поэтому сквозняк шевелит редкие волосы спящего. Часы с отвалившейся часовой стрелкой на левом запястье показывают пятнадцать минут. Все четыре потолочных угла затканы паутиной. Тут же и четыре паука. Под не достающую до пола дверь просунуто примитивное проволочное сооружение, при помощи которого кто-то, находящийся с той стороны, пытается отодвинуть дверной запор. Толстый слой пыли на полу свидетельствует о том, что этот опасный сон продолжается уже довольно долго. На остановившееся время нарочито намекают лежащие на боку песочные часы.
Неярко, но тепло горит ночник. Молодая женщина в ночной рубашке расчесывает перед зеркалом пышные волосы. В зеркале возникает отражение вошедшего в дверь мужчины, который одет традиционно: темный костюм, белая сорочка, галстук в косую полоску, небольшие усики. В его появлении ощущается некий сюрприз: мужчина в знак сердечного приветствия держит над головой букет роз, бутылку шампанского и коробку с тортом. Под мышкой неловко зажат кейс. Лицо искажено слащавой улыбкой. Женщина же испытывает скорее разочарование, чем радость. Смиренное разочарование, которое можно обозначить народными словами: «На безрыбье и рак рыба». Однако зритель, не обладающей душевной чуткостью, эмоционально воспринимает картину совсем по-иному: ему видится обоюдное плотское притяжение героев. Более того, он хотел бы, чтобы тема была раскрыта при помощи триптиха, где вторая часть изображала бы постельную сцену, а третья иллюстрировала бы некое «хмурое утро». Чтобы и «клубничка» была показана во всех подробностях, и был заклеймен грех командировочного приключения.
Кабинка скорее всего станционного туалета. Ощущение антисанитарии и зловония передано при помощи бурой лужи на полу и мазков фекалий на стене. Множество надписей: «Среди говна мы все поэты, среди поэтов все говно», «Сосу», «Пидарасы», «У меня 20 сантиметров!»... И вдруг неожиданно: «Здесь был Дюшан». Внизу приписано другим почерком: «И здесь он абасрался» На межкабинной перегородке висит изрядный клок газеты «Московский комсомолец» и широкий ремень с блестящей солдатской бляхой. Кабинка пуста, однако зрителя не покидает ощущение постыдности пристального рассматривания холста.
Безбрежное, уходящее за горизонт русское поле осенним погожим днем. Золотая рожь с вкраплением васильков небесной голубизны. Создается ощущение, что поле следит за тобой тысячами ясных детских глаз. На переднем плане рожь колеблется ветром. Далее – сливается с небесами. Состояние покоя и умиротворенности несколько нарушают эти невинные детские глазки. Проступает тревожный подтекст: то ли нерожденные, то ли убиенные при помощи абортов. Трагедия русской женщины, которую тщетно пытаются облегчить феминистки.
В пику Петрову-Водкину под названием «Купание красного слона». В просторном водоеме десяток обнаженных и веселых девушек ползают по слону и трут его мочалками. Точнее, девушки скорее не веселые, а вожделеющие, ибо слон с его огромным хоботом олицетворяет фаллическое начало. Не унывает даже та, которой для помывки достался хвост: хоть и потоньше хобота, но ежели умело пощекотать, тоже может стать упругим, как пожарный шланг во время борьбы с огнем телесным.
Старт автомобильных гонок «Формулы 1». Ровные ряды обтекаемых машин, ревущих мощными двигателями в ожидании сигнала. Головы пилотов облачены в шлемы со стеклянными забралами. Вместо лиц, которые в этой ситуации портили бы картину своими человеческими – органическими – чертами, стекла шлемов отражают сияющее в небесах солнце: три десятка сварочных сияний, что позволяет скаламбурить: «А вместо сердца пламенный мотор!» Впечатляет и еще один удачно найденный художником прием: вибрирующие капоты машин не имеют резких очертаний, а, что называется, «смазаны» в предвкушении бешенной скорости. И лишь одноногий судья с клетчатым флагом в руке несколько снижает пафос этого апофеоза своей никчемностью. Хотя, если посмотреть на это дело с другой стороны, может быть, и усиливает. Ведь кого-то берет за живое монолитность и однородность, а кому-то милее контрасты.
Определенным образом сфокусировав зрение и внимательно приглядевшись, вдруг обнаруживаешь в необузданных пластах краски даму с собачкой. На даме строгий английский костюм, изящная шляпка. Икры ног несколько полноваты для конца ХХ века, однако этот дефект при помощи искусного покроя юбки и фасона башмачков превращен даже в некоторую пикантность. На левом плече черненькая сумочка с золотой застежкой, поводок из дорогой кожи. А вот сабачонка – дрянь. Ни породы, ни манер, ни минимума собачьего интеллекта: кокетливо мочится на голову водопроводчика, которая виднеется из раскрытого колодца. Однако все это можно рассмотреть лишь после получаса рассматривания картины без единого смаргивания. Так что непонятно, чья тут заслуга: художника или же добровольного истязания собственного зрения.
На прямоугольном обеденном столе стоит красный гроб. В гробу лежит мужчина средних лет, одетый в черный костюм, белую рубашку и темный галстук. Руки скрещены на груди. Глаза закрыты. Щеки ввалились. Редкие волосы зачесаны назад. Над правой бровью различим толстый слой грима, что наводит на мысль о том, что в этом месте либо какое-то прирожденное уродство, либо дырка от пули. Из нагрудного кармашка торчит сложенный уголком белый платочек, что свидетельствует о моде давно ушедших лет. Однако сидящие на стульях вокруг стола одеты вполне по-современному. Среди них: сморщенная старушка, убитая горем, женщина средних лет с выражением обиды и недоумения на лице, несформировавшаяся девушка лет шестнадцати, глаза которой выражают испуг, и мальчик, испытывающий скуку. Остальные фигуры явно второстепенны и расположены на заднем Невозможно определить их родство, однако их человеческие качества очерчены вполне конкретно: выпивоха, прелюбодейка, сутяга, любитель анекдотов, начальник средней руки, человек с криминальным прошлым, настоящим и будущим... Дверь распахнута настежь. В дверном проеме стоит человек, радостно размахивающий над головой какой-то бумагой почтового формата. Сзади кто-то пытается вытащить его из комнаты, крепко схватив за шиворот, отчего у «весельчака» расстегнувшаяся на груди рубашка обнажила буйный волосяной покров. Название: «Беда приходит не одна, за ней во след спешит вторая».
Нагромождение железных конструкций. Свисающие с высокого потолка электрические провода. На железных деталях следы ржавчины, на деревянных – плесени. Повсюду битые стекла и клочки бумаги. Пробивающаяся сквозь асфальтовый пол трава. С любопытством просунувшаяся в зияющий оконный проем ветка с веселыми листочками. Ощущение вечности природы, которая зализывает раны, нанесенные сгинувшим с лица земли человеком.
Роденовский «Мыслитель» все так же, как и много лет назад, натужно мыслит. В его не знающий отдыха мозг вживлены два электрода, которые при помощи двух проводков подсоединены к бытовому кипятильничку. Тот опущен в стакан с водой, которая интенсивно кипит. На столе также: вазочка с вареньем, раскрытая коробка шоколадного ассорти, тонко нарезанный лимон на блюдечке, чайная ложечка и стопка салфеток. Кроме мыслителя в комнате никого нет. По-видимому, временно.
А это уже видиоинсталляция. Ее автор в семнадцатилетнем возрасте начал ежедневно фотографировать свое лицо анфас с одного и того же расстояния. Шли годы, автор взрослел, лицо его изменялось. В момент появления видеоаппаратуры художник смонтировал на ленту весь накопленный фотоматериал. И с этого момента начал ежедневно «подклеивать» к видиоинсталляции по одному кадру. В конце концов, доживя до шестидесяти четырех лет, художник скончался от инфаркта. Последний снимок сделали друзья. В результате получилось следующее: в течение двенадцати секунд на экране монитора свежая юношеская физиономия стремительно превращается в одутловатое лицо, с удручающей скоростью обрастающее морщинами и теряющее волосы. Изображение останавливается на последнем кадре, запечатлевшем смерть. Причем, исходя из соображений художественности, друзья художника в момент фотографирования принудительно приподняли мертвому веки. Получилось двойное глумление – и над покойным, и над зрителями.
Спокойные воды залива чуть покачивают лодку, в которой двое мальчиков удят рыбу. При этом каждый ревниво следит не за своим, а за поплавком товарища. У обоих клюет. Однако и тот, и другой «не замечают». Судя по впалым животам и рельефным ребрам мальчиков, свирепствует послевоенный голод. Об этом красноречиво свидетельствует и то, что осторожная чайка держится от лодки на безопасном расстоянии. В связи с этим на птицу истрачен скудный мазок белил.
Фоном картины является регулярный советский парк с расставленными среди кустов цветущей сирени скульптурами шахтеров, футболистов, конькобежек и студентов. В центре композиции – беседка, в которой дети в пионерских галстуках играют в лото. Причем бочонки с цифрами дети достают не из мешочка, а из трусиков белокурой полненькой хохотушки. Выражения лиц детей похотливо-отвратительны. Внизу табличка: «Без названия. Х., м., 120х180 см. Третий приз Антитоталитарного биенале».
Русская зима. Десяток изб, вертикально пускающих в небо белые столбы дымов. По деревенской улице зябко бежит собачонка. Навстречу ей мужик степенно ведет под уздцы лошадь, везущую хвороста воз. Две женщины в полушубках, валенках и цветастых платках о чем-то судачат у колодца. Отчасти смеркается, на что намекает еле затеплившийся огонек в окнах крайней избы. И над всем этим – высоко в небе – ласковый и вместе с тем тревожно-озабоченный женский лик с пшеничными волосами и голубыми глазами. Если присмотреться к картине повнимательней, то можно обнаружить нежное крыло, которое укрывает деревню. То ли на ночь, то ли навсегда. Во всяком случае автор этого не конкретизирует ни эмоционально, ни при помощи названия работы, которое звучит традиционалистски банально: «Русская деревня».
Бомж что-то кричит зрителю беззубым потрепанным лицом с седой щетиной и кровоподтеками. Что-то гневное, что должно было бы пробудить в посетителе выставки не только сострадание, но и совесть. Однако таковые сюда практически не ходят. Гениальная находка автора, еще более циничного, чем зажравшаяся вернисажная публика.
По столу ходит курица. Наткнувшись на раскрытую книгу, в изумлении остановилась и рассматривает отпечатанные в ней буквы. Уж не зернышки ли? Нет, дура, то не зернышки, а зерна истины, посеянное, но пока еще не взошедшее разумное, доброе, вечное. Автор – известный писатель юмористического пошиба. Публика – абсолютная дура.
По Москве-реке плывет парусное судно серьезных размеров. На носу стоит царь Петр Первый. Приближается Каменный мост. Судовые пушки тщетно пытаются его разрушить, дабы расчистить путь куражащемуся во хмелю Петру Алексеевичу. По правую руку от царя подзуживающий Меншиков, по левую – науськивающий Церетели. Радостные толпы по берегам размахивают флагами. Однако почти вся команда под шумок уже уселась в шлюпки и что есть мочи налегает на весла – лишь бы подальше от сиих опасных развлечений.
Триптих. Вид куба спереди. Вид куба сбоку. Вид куба сверху. Название: «Малевич в кубе, Кандинский в жопе».
Высоко в небе проплывает журавлиный клин. Стоящая в чистом сжатом поле девочка в красном платье на прощанье машет ему голубым платочком. Ощущение не только грусти по ушедшему лету, но и радости по поводу верно найденной автором интонации. Вдали едва различимы заводские трубы, однако дым они испускают отчетливый. Правда, существует и еще одно истолкование: это трактор боронит пересохшую почву, поднимая клубы пыли. И действительно, откуда тут взяться заводу? Хотя в России и не такое бывает.
Вне всякого сомненья, на картине изображен ад. Более того – самое страшное его место, о чем свидетельствует парадность интерьера: стены задрапированы дорогой парчой, на которой вытканы все способы мучений грешников, обслуга ходит в бархатных камзолах. На подиуме в антикварном кресле восседает сам Вельзевул. В центре огромной залы пылает костер, в который черти все подбрасывают и подбрасывают пухлые пачки долларов. Над костром укреплен котел, изображенный художником двумя антагонистическими красками: верх котла мрачного чугунного цвета, низ доведен до нестерпимого белого каления. В котле: Ельцин, Чубайс, Немцов, Черномырдин, Лифшиц, Лужков, Березовский, Гусинский, Куликов, Ястремжембский... И еще девяносто человек, опознать которых смог бы лишь чрезмерно увлеченный политикой зритель. Лица грешников имеют фотографическое сходство с оригиналами. Несмотря на несомненный плюс (узнаваемость насоливших автору политиков), тут есть и существенный минус: все вывариваемые в котле сохраняют спокойное выражение, хотя должны бы сильно страдать. Детальному изучению картины мешают толпы людей с православными хоругвями и красными знаменами. Х.,м., 540х360 см. Третья часть триптиха «Страшный суд» – «Исполнение приговора». Две другие – «Блудодеяние» и «Встать, суд идет» – художественной ценности не представляют.
Портрет русской красавицы с разрумянившимися на морозе щечками. На ресницах пушистый иней. В душе поющая радость: али я не молода, али не красива, не страшны мне холода, я – душа России. Странное сочетание белоснежного пухового платка с расписанной алыми розами голубой шали. Однако это не следствие отсутствия вкуса у бесплатно позирующей женщины, а глубокая символика, привнесенная в произведение ушлым художником: платок и шаль колористически олицетворяют цвета современного российского флага. Именно это подчеркивается и в названии работы: «Российская красавица».
В небе, по самолетному оттопырив руки и вытянувшись в струнку, летят трое военнослужащих в защитных касках. Один ведущий и двое ведомых. Верхняя часть картины – сверкающее чистотой безоблачное небо. Военнослужащие, расположенные строго по центру холста, каким-то странным образом отбрасывают на землю такую чудовищную тень, что внизу лежит глубокая ночь с вкраплением каких-то мутных огоньков. Еще одна особенность нижней половины холста – применение приема пастозной живописи, т.е. наложение выпуклых мазков, до такой степени рельефных, что в душу наиболее чутких зрителей закрадывается подозрение: а не руины ли это. Действительно, руины, поскольку художник в нескольких местах «земли» корявыми буквами написал: «руины и пожарища», «руины и пожарища», «руины и пожарища»...
Жанр, указанный в приглашении, – динамическая инсталляция. На белом полу галереи в квадратно-гнездовом порядке с шагом 50 см. закреплены сырые куриные яйца. По мере накопления публики и потребления ей спиртных напитков яйца начинают по неосторожности растаптываться. В конце концов не остается ни одного целого. Пол приобретает желтый цвет. Название: «Поиски белого на белом». Не предусмотренные автором побочные следствия: несколько падений, ушибы, выпачканные костюмы, потеря видным искусствоведом съемного зубного протеза, в связи с чем негативная оценка перформанса в специальных изданиях и восторженная – в бульварной прессе.
Иссини черный негр, надув все лицо и выкатив глазные белки, играет на сверкающем саксофоне. При этом два боя в форменный шапочках с надписью «Хилтон» начищают его щеки черными сапожными щетками. А русский солдат срочной службы надраивает саксофон тряпочкой с асидолом, который обычно используется для чистки военных ременных блях и мундирных пуговиц. Публика в концертном зале настолько поглощена музыкой, что не замечает этого глумления над маэстро, которое имеет отчасти расистский характер.
В левой части непропорционально длинного холста изображен крестьянин, мощно налегающий на соху, которая умещается на картине лишь наполовину: видно только заднюю часть лемеха да рукояти, отполированные мозолистыми ладонями. Впрочем, не забыты художником и сами ладони, и напряженные руки, заканчивающиеся плечами. Из-под сохи тянется жирная вспаханная борозда. Однако на расстоянии шести погонных метров от сохи борозда обрывается. В этом месте картину насквозь прочерчивает вертикальная линия неприродного оранжевого цвета. На оставшемся полуметре изображена передняя часть головы лошади. Название картины «Без названия» позволяет сделать ряд предположений. Либо это перестановка местами причины и следствия, либо срыв горизонтальной развертки изображения, либо картина написана по заказу общества защиты животных.
Крупно написанная лесная девственно чистая лужа, дно которой выстлано изумрудной травой. В луже покоится чистый тетрадный листок в клеточку. На листочке размашисто написано: «ВЧЕРА!»
Садик. Скамеечка. Старичок. Нежится в еще теплых лучах сентябрьского солнца. Проходящая мимо кричаще одетая девушка, приподняв и без того короткую юбчонку, поправляет черный чулок, сексуально впившийся в розоватую ляжечную плоть. Старичок полностью погружен в прошлое. Девушка – в будущее. В не столь, однако, отдаленное, не в такое, где она будет одутловатой старухой со вспухшими венами на руках и ногах.
Гостиная богатого дома, с претензией на бонтон уставленная дорогой итальянской мебелью. В пепельнице на ломберном столике дымится кем-то оставленная сигара. Одно из массивных кресел опрокинуто. В центре композиции расположена висящая на стене картина в тяжелой золоченой раме. Сюжет картины вызывает недоумение: человек, лежащий на кушетке животом вниз, пытается поставить себе клизму раблезианскеих размеров. Оторвавшись от этого нелепого зрелища и внимательно осмотрев гостиную, в дальнем левом углу холста можно обнаружить валяющуюся модельную женскую туфельку белого цвета с меховой опушкой и всю в блестящих камнях. Это еще более красноречиво, чем картина, свидетельствует о царящих в доме нравах.
Дорога средь золотых хлебов. Но не такая, как у Шишкина. А хреново написанная. Название: «Экзистенция». Хотя, скорее, «Шизофрения».
Облупленная закрытая дверь мышастого цвета, над которой водружена кривая вывеска «Вино». Огромная очередь, состоящая преимущественно из мужчин с кривыми лицами и в мышастых пиджаках. Кривые рты что-то яростно кричат друг другу, а руки спонтанно жестикулируют. Мимо с достоинством проходит кошка с мышью в зубах. Название «Мать» усугубляет нравоучительный подтекст до такой степени, что появляется неодолимое желание налить в фуршетный пластмассовый стаканчик до краев водки, плюнуть туда и выплеснуть этот коктейль автору в рожу.
Распахнутое окно, в котором видно лишь небо с проплывающими в нем облаками. Да еще крошечный – по причине сильной удаленности – сверхзвуковой самолет, который тянущимся за ним белым инверсным следом начертал в небесах грозные слова: «Пиздец всему!»
Морское дно в зеленоватых тонах. Стайка резвых рыбок, морские звезды, колеблемые течением водоросли, черные камни, окаменелые моллюски, пузырьки воздуха, устремляющиеся вверх из какого-то непонятного, но явно рукотворного предмета овальной формы. И утопленник, безмятежно лежащий на спине, раскинувший руки в стороны. Мужчина. Бывший мужчина. По его груди ползет крупный краб. Трапеза еще не началась. Однако при помощи какого-то неуловимого художественного приема автор намекает на то, что морская живность уже изрядно проголодалась.
Всадник в бурке и заснеженные горные вершины довольно точно воспроизводят коробку папирос «Казбек», которую в свое время, если не изменяет память, нарисовал знаменитый художник Лансере. Название: «Памяти старинного друга». То ли это амикошонство, то ли идиотизм чистой воды.
Картина, предназначенная для размещения на потолке параллельно полу. На ней изображено «бездонное» голубое небо. И парящая в нем огромная птица. Зритель видит ее «пролетающей» над головой – видна грудь с проседью, широко расправленные крылья и нижняя часть головы, заканчивающаяся смертоносным клювом. Глаза сверкают рубинами. Острые когти ищут добычу. Концепция автора сформулирована достаточно конкретно и надменно: «Эта живопись для людей, а не для свиней, которые в силу анатомических особенностей не способны видеть небо». Орг., акрил, 670х670. «Рок».
Очень хитроумная композиция, включающая в себя: паровоз; два сросшихся кронами дерева; дракона с женским бюстом, вываливающимся из глубокого декольте; двух карликов со злобными лицами и топорами; телефонную будку с трясущейся от страха женщиной средних лет, увядшей еще только процентов на пять; летающих по небу крупных птиц, оперение которых состоит из бритвенных лезвий; башенный кран, вырастающий из чресел мертвой старухи; несущуюся вскачь кобылу, истерично нахлестываемую сидящим в телеге возницей; прибитый к солнечному диску гвоздем том «Войны и мира»; гармонь, играющую самостоятельно; крупного водолаза в скафандре, воздуховодный шланг которого уходит за горизонт; девочку с зелеными волосами, закрытыми глазами, обнаженными зубами и вытянутыми вперед руками. Название: «XXI век».
Очень лаконичная инсталляция. Стол. На столе две чашки горячего чая, о чем свидетельствует поднимающийся над ними пар. Однако пар поднимается и десять минут, и пятнадцать, и полчаса. Секрет прост – на дне чашек спрятаны какие-то термохимические таблетки. Эта маленькая хитрость раскрылась после того, как какой-то изрядно перебравший вернисажник сунул в одну из чашек палец.
Болотная трясина, из которой по локоть торчит человеческая рука. На ладони шариковой ручкой написано число 666. На средний палец безбоязненно присела стрекоза. Ни малейших намеков на близость человеческой цивилизации. Царство необузданной природы преимущественно зеленого цвета.
В голой степи стоят три языческих идола. Один очень большой. Второй большой. Третий просто чуть выше среднего человеческого роста. Именно пред ним – третьим – коленопреклоненно расположился абсолютно голый человек, воздевший к небу в мольбе руки. Вокруг разбросаны омытые дождями и овеянные ветрами кости, которые можно принять как за человеческие, так и за останки ни в чем не повинных животных. В небе кружит крупная хищная птица. Ощущение тревоги и, вместе с тем, зависть по поводу отсутствия каких бы то ни было социальных институтов.
Разбросанные на ломберном столе карты. Свечи в канделябрах. Сигарный пепел. Записи мелом на зеленом сукне. При ближайшем изучении цифр, обнаруживаешь, что эти записи никоим образом не соотносятся с той системой карточного учета, которой пользовались наши предки-дворяне. И чему только учат этих оболтусов в Суриковском институте?!
На холсте изображено такое большое зеркало, которое можно встретить лишь в каком-либо академическом театре. А, может быть, и в самом Кремле. В четырех углах зеркала – отражения пожарища, кораблекрушения, авиакатастрофы и моровой язвы. По центру человеческая фигура, уже наполовину прошедшая сквозь отражающую плоскость. И, следовательно, уже заглянувшая в зазеркалье. Однако на левой лопатке «беглеца от реальности» отчетливо видна красная точка, то есть окончание грозящего смертью светового луча, испускаемого прицелом автоматической винтовки. Название: «Стоп машина».
Серая лента шоссе, рассекающая надвое густой лесной массив. На обочине километровый столб с цифрой 253. На шоссе огромный иссиня-черный крупнотоннажный грузовик. Метрах в пяти перед ним – спиной к страшной машине – маленькая девочка. Картина подчеркнуто статичная. Нет ни малейшего намека на то, движется ли грузовик или же неподвижно замер на месте. Никакого лоскутка материи, скажем, на зеркале заднего обзора или на радиоантенне, который трепетал бы от порыва набегающего воздуха или же, напротив, висел неподвижно. Сулит ли машина девочке неминуемую смерть или ничем ей не угрожает. Непонятно. Хотя непонятно и то, что делает девочка в столь необычном месте. Да и девочка ли это? Предмет, находящийся перед грузовиком написан столь условно, что он вполне может быть не маленькой девочкой, а больничной тумбочкой или деревянным крестом, поставленным в память о погибшем на этом месте водителе-дальнобойщике.
На переднем плане – практически полностью закрывающая весь холст человеческая ладонь. Она посажена на руку, которая стремительно утончается – точно так же как при съемке широкоугольным фотообъективом. И где-то на огромном расстоянии – крохотное лицо. Название: «Козлы!»
Наголо остриженный мальчик в неказистой серой школьной форме образца 1958-го года стоит у доски. Яркий пионерский галстук в незначительной степени скрашивает убогость его вида. На доске написано квадратное уравнение: 4Х2 + 8Х + 12 = 0. Далее идет решение уравнения. И внизу ответ: Х1= 8, Х2= 39. Плечи мальчика обреченно опущены, глаза смотрят в пол, а лицо выражает такой ужас, словно в двух шагах перед ним разверзлась земля, и из образовавшегося провала слышны вопли истязаемых грешников, а из ямы высунулся по пояс кто-то кошмарный, кто не имеет в своем сердце ни жалости, ни сострадания. Не имеет даже и самого сердца. Х.м., 70х110, «Будущий поэт Лев Рубинштейн на уроке математики в Мытищинской средней школе №11».
Перед компьютером сидит мужчина средних лет, который, если судить по стилю одежды, полностью отсутствующему, принадлежит к технической интеллигенции. Из большого и высококачественного монитора по пояс высунулась обнаженная красавица. Одной рукой она страстно обнимает человека – так, что побелели пальцы, другой гладит ему волосы. Губы слились в жарком поцелуе. В распахнутом окне кто-то маленький, кудрявенький, розовенький с пушистыми крылышками целится в мужчину из лука. Название: «Одиночество».
Кроме названия – «Поле боя после атомной бомбардировки» – в этой картине абсолютно ничего нет. Нет даже незагрунтованого холста.
Восточный мудрец отрешенно созерцает лежащий перед ним на траве камень. Простой черный камень – без прожилок, без каких-либо вкраплений, примитивной овальной формы. И, поскольку лицо старца абсолютно непроницаемо, зритель переключает свое внимание на камень, который должен же обладать чем-то особым, что заинтересовало восточного мудреца. Однако камень, написанный небрежно, не обладает ничем, кроме совокупности грубых мазков, хранящих следы движения волосков. И тогда зритель начинает в недоумении всматриваться в лицо восточного человека, мол, а вы не ошибаетесь, уважаемый? Но в результате пристального рассматривания и в лице старца начинают обнаруживаться существенные технические погрешности. И постепенно до зрителя доходит, что все это – лишь одурачивание публики и ничего более.
Инсталляция из семи холстов под названием «Неделька»: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый.
Альбом, сделанный концептуалистом с уклоном в панк-субкультуру. На каждой странице те или иные размазанные и засохшие человеческие выделения: слюна, сопли, слезы, кал, моча, кровь, лимфа, гной, ушная сера, пот, сперма, рвотная масса. Во избежание путаницы все аккуратно подписано, пронумеровано и датировано. Название работы: «Двенадцать священных источников».
Красивая лошадь в лучах заходящего солнца. Вытянутая вперед длинная благородная морда. Влажные глаза, словно полные вечерней озерной водой. Теплые ноздри. Или наоборот холодные – если нет индивидуального воспоминания, то стоишь и теряешься в догадках. Знаешь твердо лишь одно – убивать плохо.
Фотография какого-то причудливого – явно неземного – ландшафта. Однако неопытный автор довольно скоро раскрывает секрет: раздавленная колесом поезда монета. Сказал – словно что-то украл. Точнее, вместо тайны сунул в зубы дешевую метафору. Цена – копейка.
Крепкая мужская спина. Пальто в рубчик. Руки засунуты в карманы. На голове шляпа. Не длинные, но и не короткие черные волосы. Идет прямо на низко висящую над горизонтом тревожную луну. Идет на ее фоне. Идет уверенно, словно оборотень. Х., м. 350х350. Без названия.
На невообразимом тропическом цветке, который имеет скорее галлюцинативную природу, чем принадлежит к сфере художественной фантазии, сидит огромная бабочка, имеющая траурную раскраску. Не черный и красный цвета по отдельности, а смешанные вместе. На крыльях бабочки белилами прорисованы две эмблемы эсэсовских войск. Одна эмблема на правом крыле, вторая – на левом. Под лопаткой бабочки торчит шприц. Второй шприц воткнут в вену неестественно вывернутого локтевого сустава. На глазах бабочки нездешняя пелена. На губах пена.
Желтая подводная лодка всплывает рядом с Кремлевской стеной. На стене стоят тупорылые дядьки в черных пиджаках, белых рубашках и в галстуках и злобно кидаются в подводную лодку камнями. На берегу стоит маленький мальчик в коротеньких штанишках и матросочке и радостно машет еще не выбравшейся из желтых железных недр команде флажком желтого цвета. Картина выполнена в примитивистской манере. Название: «Я в детстве приветствую прибытие Желтой Подводной Лодки».
Обнаженная женщина. До такой степени покрыта шрамами, что похожа на пациента доктора Моро. Название: «Даная».
Архитектурный проект. Кремль со стороны Красной площади полностью закрывает огромный театральный занавес. В день принятия президентом какого-нибудь важного и полезного решения занавес распахивается. Публика выражает свои бурные гражданские чувства при помощи аплодисментов и возгласов «Браво!» В 18.00 занавес закрывают вновь.
Натюрморт, состоящий из киви, кокоса, авокадо, гуайявы и рассыпанной по темному бархату нитки отборного жемчуга. В отдалении нежно поет тамбурин. Название: «Фиеста – запах страсти».
Написанный крупно небольшой фрагмент девичьей шеи. Розовая нежная кожа позирует покато и плавно. Исходящая от нее теплота. Подспудные голубенькие струйки вен, размытые по краям каким-то колеблющимся маревом. Золотая прядь, спокойно покоящаяся на еле уловимых всхолмлениях. После долгого зачарованного любования вдруг ловишь себя на мысли: «Не-жи-ва-я!» И действительно, при таком сильном увеличении во всей подробности должны обнаруживаться поры, бусинки пота, светлый пушок. А то и порезы от неловкого бритья. И прочитав название – «Барби. Фрагмент №4» – плюясь отходишь в сторону.
На сковородке в шипящем масле жарятся одинокий глаз, сохраняющий осмысленное выражение.
Раскисшее от непрерывных дождей поле. В центре – глубокий рифленый след от резинового сапога, правого. Больше следов нет ни сзади, ни впереди, ни справа, ни слева.
Казенный интерьер зала суда. Подсудимый в зарешеченном загоне, повернувшись к публике лицом, цинично мочится на пол. Его взгляд полон презрения, ненависти и чувства собственного превосходства. Лица судей, адвокатов, зрителей и представителя прокуратуры выражают крайнюю степень изумления, возмущения и гнева. Милиционер, стерегущий подсудимого, совершенно безучастен к происходящему. Однако, если приглядеться к нему внимательней, то можно заметить, что милиционер является манекеном, одетым в милицейскую форму. Это даже подчеркнуто художником при помощи дешевого балаганного приема: на носу у псевдо-милиционера безбоязненно сидит муха. Муха потирает дружка об дружку передние ладошки, дескать, «Ой, что сейчас будет! Ох, и впаяют же этому охальнику на всю катушку! Эх, и загремит же он во цвете лет во глубину сибирских руд,.. Хотя, может, он пытается вывести из себя этих недоносков, чтобы сокрыть какое-либо более тяжкое преступление и ограничиться статьей "Отправление естественных надобностей в общественном месте в особо циничной форме"... точно, вон судьиха аж слюной захлебывается, совсем разум потеряла»... Любопытно, что столь разумные мысли художник приписывает крошечной мухе, которая, казалось бы, вовсе не обладает какими бы то ни было мозгами. А взрослые люди, значительная часть которых имеет высшее образование, выглядит абсолютно бессмысленно: выпученные глаза, разинутые рты, высунутые языки... Правда, художник, быть может, и не думал влагать в мушиные уста ничего похожего. Скорее всего, он туда вовсе ничего не влагал. Просто, человеческое сознание обладает следующей особенностью: если долго и пристально рассматривать мелкий предмет (например, муху), то могут возникнуть самые неожиданные видения, именуемые галлюцинациями. Причем, они могут быть не только зрительными или слуховыми, но и мыслительными. Этот психиатрический феномен уже давно с большим успехом применяют современные художники.
На картине изображена часть выставочного зала, с висящей на стене картиной. Перед картиной двенадцать свиней с отвратительными мордами: торчат клыки, течет слюна, чуть виднеются заплывшие красные глазёнки. Свиньи рассматривают висящую на стене картину, на которой изображена часть выставочного зала, с висящей на стене картиной. Перед картиной двенадцать свиней с отвратительными мордами: торчат клыки, течет слюна, чуть виднеются заплывшие красные глазёнки. Свиньи рассматривают висящую на стене картину, на которой изображена часть выставочного зала, с висящей на стене картиной. Перед картиной двенадцать свиней с отвратительными мордами: торчат клыки, течет слюна, чуть виднеются заплывшие красные глазёнки. Свиньи рассматривают висящую на стене картину, на которой изображены какие-то неразличимые точки. Если же взять мощную лупу, то можно увидеть, что на этой картине изображена часть выставочного зала, с висящей на стене картиной. Перед картиной двенадцать свиней с отвратительными мордами: торчат клыки, течет слюна, чуть виднеются заплывшие красные глазёнки. Свиньи рассматривают висящую на стене картину, на которой ничего нельзя разобрать даже при помощи сильного микроскопа. Х.,м. 310х310. «На вернисаже, с бантиками».
Огромная абсолютно гладкая, словно лист бумаги, стена. И крохотная фигурка маляра на длиннющей лестнице, который красит белую стену красной краской. Выкрашено чуть больше половины. Название: «Экспансия шизофрении».
Операционная палата, сияющая нездоровой чистотой и мощными осветительными лампами. В центе предполагается операционный стол, которого не видно из-за облепивших его, словно зеленые мухи, людей в зеленых халатах. Их так много, что задние ряды карабкаются на плечи впередистоящих счастливчиков. Из-за частокола ног высовывается чья-то рука, пытающаяся что-то нащупать на полу – по-видимому, очки, которые валяются невдалеке. Пустое, впрочем, занятие, поскольку стекла очков раздавлены.
Открытая веранда богатого дома, о чем свидетельствует отсутствие как вычурных, так и лишних предметов. В левой части композиции – спина уходящего лакея. На втором плане благоухающий, промытый ночным дождем, радостно щебечущий сад. В центре холста важный господин, рассматривающий первую полосу утренней газеты, судя по качеству бумаги и строгости дизайна, очень респектабельной. На устах застыла довольная улыбка. В глазах мечтательное выражение. Господин настолько погружен в сладостные грезы, что не ощущает, как кофе из опрокинутой чашки тонкой струйкой стекает ему на халат.
Телефон крупным планом. Трубка лежит на столе. Стильный дизайн несколько утрирован, отчего проступает домысленная автором хищность форм. Наиболее деформирован шнур, почему-то не закрученный в регулярную спиралевидную пружину, а прямой, лежащий причудливыми кольцами. Явно намекает на питона либо на змею, поскольку покрыт симметричными природными узорами. Картина отчасти напоминает другую, другого автора, более примитивную. На ней телефонный провод был изображен как бикфордов, по которому огонь устремлялся к трубке. При этом трубку держала чья-то рука. Сам человек изображен не был.
Рука, изображенная по локоть. Тело должно быть правее и чуть ниже холста. Рука неподвижно покоится на земле, перегораживая малюсенький ручеек. Внезапно образовавшаяся преграда привела к тому, что выше по течению образовалось маленькое озерцо. Ниже по течению – в месте локтевого сгиба – крохотный водопадик, к которому приближается обгоревшая спичка.
Какой-то неизвестный сюжет из древнегреческой мифологии. Скорее всего, выдуманный художником. Вакх, ублажающий сразу трех дев: одну – детородным органом, двоих – рогами. Вокруг, как всегда, масса болельщиков и советчиков. У всех на головах венки из виноградных листьев. Прочая одежда полностью отсутствует. Тут же и дети.
Жесткий натурализм. На холсте крупно изображен труп, обезображенный не только процессом гниения, но и насекомыми и грызунами. Тело в незначительной степени прикрывают обесцветившиеся лоскуты того, что осталось от одежды. Сохранились лишь небольшие фрагменты кожного покрова. На груди уцелела часть еле различимой татуировки – крыло и когтистая птичья лапа. Желтыми проводочками кое-где торчат обрывки сухожилий. В выеденных провалах виднеются кости. Все это, оставшееся от человека, – грязно-землистого цвета, с вкраплением инородных частиц: кусочков пожухлой листвы, еловой хвои, сухих травинок. Уже начали отвоевывать плодородные участки колонии лишайника и крохотных грибов. От глаз не осталось и следа. Через некоторое время зритель начинает понимать, что бояться-то тут, собственно, нечего. И ничего отталкивающего картина не содержит. Всего лишь природный объект, слившийся в симбиозе с окружающей живой природой. И сам ставший ее частью – одной из бесчисленных нервных клеток таинственного леса, живущего и мыслящего по неведомым нам законам. Так что никакого натурализма тут как раз и нет. Минус на минус дает плюс. А вот плюс на плюс минуса никогда не даст, потому что слащавые сопли так и останутся слащавыми соплями, сколько бы мы не пытались доказать противоположное. Название: «Отсутствие вакансий».
Выставка карикатуристов. Как всегда много юмора на темы злободневной политики и секса. Но один рисунок выделяется из общего сексуально-политического контекста. Писатель Толстой пашет сохой поле. На меже вокруг дымящегося чугунка сгрудились утрированно облизывающиеся Достоевский, Тургенев, Гончаров, Лесков, Чехов, Добролюбов и почему-то Пушкин. Вверху, то есть в небесах, написано печатными буквами, стилизованными под древнерусские: «Одинъ с сошкой, семеро с ложкой!».
Довольно примитивная по замыслу, но зато технически выполненная безукоризненно картина. Три бегуна, внешне абсолютно идентичных, в одинаковых трусах и майках. Даже абсолютно одинаково развеяны ветром их волосы. И бегут они с одинаковой скоростью, о чем свидетельствует параллельность стене и полу мысленного отрезка прямой, соединяющего кончики носов бегунов. И даже номера у них одинаковые – 15. Однако у первого бегуна цифра на груди обведена кругом, у второго – подчеркнута, у третьего – перечеркнута косой чертой.
Перформанс, устроенный в полночь группой молодых радикалов в помещении приготовленного к сносу складского здания. Несмотря на то, что большинству приглашенных было достаточно известно об агрессивной направленности творчества устроителей акции, публики собралось немало. Молодчики, они же и художники, вооруженные обрезками водопроводных труб и велосипедными цепями, выворачивали карманы приглашенных мужчин, отбирали сумочки у женщин и сваливали все изъятое в центре ангара в общую кучу, которую затем облили бензином и подожгли. Акция называлась: «Поведение толпы в отсутствие лидера».
Морской пейзаж с одиноким корабликом, перевернутый на 180 градусов. Внизу изображено голубое небо с белыми пушистыми облаками, вверху – зеленоватые волны и повисшее вниз трубой коричневое судно. Для того, чтобы зритель не думал о том, что картину по ошибке повесили вверх ногами, художник написал на море слово «верх», на небе – «низ». Можно было бы предположить, что вся экспозиция будет построена на принципе «поворота осей» – где на 90 градусов, где на 30, где на 120... Однако все остальные работы в этом отношении сделаны традиционно. Правда, на портрете жены художника, читающей газету «Русский телеграф», название газеты написано в зеркальном отражении.
Человек, лицо которого перекошено гримасой от приложения неимоверных психических усилий. В его руке предмет, напоминающий гранату. Безапелляционно утверждать, что это граната, нельзя, поскольку предмет имеет существенно деформированную форму. Более того, он подвергся частичному разрушению: на расстоянии 5-7 сантиметров от похожего на гранату предмета в воздухе находятся небольшие кусочки исковерканного металла. На некотором отдалении от ладони находятся и два пальца – мизинец и безымянный. Однако крови нигде нет, по-видимому, пока еще нет. Название: «Покойник».
Многократно воспроизведенный в отечественной живописи скорбный натюрморт: на столе, покрытом бедной клеенкой, стоит граненый стакан, очевидно, с водкой, а сверху лежит ломоть черного хлеба. Однако автор привнес в этот традиционный сюжет изрядную долю то ли философии, то ли цинизма. Ломоть хлеба покрыт толстым слоем плесени, в которой копошатся черви-альбиносы.
Величественное ночное небо, наводящее ужас на детей, впервые осознавших его бесконечность. Кругом сияние звезд, хвосты комет и росчерки метеоритов. Однако в левом верхнем углу вдруг обнаруживаешь, что кусочек «неба» оторвался и повис лоскутом. А на месте разрыва виднеются обои, на которых отпечатаны букетики желтеньких цветочков в сиреневых овалах. Х., акрил. 580х430, «Мироздание».
Колонна Пушкиных, проходящих по Красной площади в торжественном параде. Над колонной реет дирижабль, к днищу которого прикреплен громадный стяг с портретом Пушкина. Вместо привычной брусчатки черно-белая фортепьянная клавиатура.
Человек на платформе, изображенный со спины, машет рукой вослед уходящему поезду. Довольно строен и подтянут, однако из-под шляпы выбиваются седые кудри. В левой руке почему-то держит внушительных размеров чемодан. Либо поездной вор, либо краткая дорожная любовная интрижка. Однако могут быть и другие объяснения. Например, «не в свои сани не садись». Или, как сказал один циничный юморист, «на всякого мудреца довольно простатита».
Покрытая красным ковром цирковая арена, посередине которой находится распростертое тело воздушного гимнаста в черном трико. Неестественность позы свидетельствует о том, что смерть наступила не в результате страшного удара о манеж – в этом случае человек, получив несовместимые с жизнью повреждения внутренних органов, вначале непродолжительное время содрогается в конвульсиях, а потом, вытянувшись «в струнку», затихает. В данном случае гимнаст умер в воздухе, и на арену упало уже безжизненное тело, которое приняло столь нелепую позу в соответствии с законами механики, подчиняясь сложным формулам, описывающим динамику соударения нетвердых тел. Вполне естественно предположить, что с несчастным во время исполнения сложного трюка случился приступ сердечной недостаточности. Об этом свидетельствует синий цвет его лица и оголенных участков тела. При разрыве аневризмы была бы совсем иная картина. Поэтому вариант смерти от страха после того, как руки гимнаста соскользнули с трапеции, мы должны полностью исключить из рассмотрения. Любопытно автор передал и охвативший зрителей ужас: первые ряды, сгорбившись, спрятали лица в ладони. А на периферии публика, напротив, встала и воздела руки к небесам. Получился необычайно трагичный пластический ритм. Х., м. 90х110. «Смерть моего деда».
Эта картина, получившая претенциозное название «Русская традиция», с непрогнозируемой периодичностью всплывает на самых разнообразных групповых выставках, тематику которых также невозможно обобщить. Она представляет собой загрунтованный желтой краской холст размером 120х200 см. Вверху холста крупными коряво-печатными буквами написано: «Экспозиционная судьба картины «Русская традиция». Далее – от «заголовка» и до низу – идет таблица, неровно начерченная синими вертикальными и горизонтальными линиями. Первый столбец – «Дата экспонирования», второй – «Название выставки и место проведения». В третьем, четвертом и пятом содержатся сведения о температуре, атмосферном давлении и влажности воздуха в выставочном зале. В последний столбец автор вписывает красной краской стоимость картины в американских долларах. Последняя версия «Русской традиции», за двенадцать лет своего существования заполненной приблизительно на одну треть, содержит 28 строк. Как уже было сказано выше, даты экспозиции, названия выставок и места их проведения несистематичны. То же самое можно сказать и о параметрах атмосферы. Стоимость картины имеет четко выраженную возрастающую тенденцию. В первой строке она равна ста долларам, в последней – пяти тысячам восьмистам. Судя по тому постоянно возрастающему интересу, с которым художественная публика встречает «Русскую традицию» на каждой последующей выставке, картина того стоит. И спустя пять лет будет стоить еще больше, поскольку она магически воздействует на зрителя отнюдь не стоимостной экспансией, а теми флюидами и эманациями, которые впитывает холст от вернисажа к вернисажу, той глубокой внедренностью не только в сознание каждого отдельно взятого критика или искусствоведа, но и в их коллективное бессознательное. Поэтому «Русскую традицию» уже можно вполне оценивать как историю отечественной художественной критики, написанной в адекватной ей форме. Трудно даже предположить, на какой цифре и на какой строке остановит этот рост безвестный коллекционер, который перечислит анонимному автору изрядную сумму на вполне конкретный счет, указанный в правом нижнем углу холста. Эта покупка станет не просто хорошо артикулированным художественным жестом, но ритуально-магическим действием, которое вызовет смерть всего современного искусства. И вдохнуть в него жизнь не смогут даже сотни миллионов долларов господина Сороса.
Множество человеческих лиц, волей художника искаженных до крайней степени олигофренической тупости, обращено к небесам. Рты раскрыты, булавочные глазки сошлись у переносиц, следят за чем-то, чего зритель видеть не может, поскольку события происходят вне холста, то есть выше его верхнего края. Х., смешанная техника, 220х55. «Великая битва демонов Жадности, Тупости, Предательства и Злобы».
Картина называется «Памяти Шерлока Холмса. Гимн дедукции». На ней изображен в полный рост мужчина средних лет. Длительное рассматривание картины позволяет сообщить об изображенном не слишком много биографических подробностей. Лишь мозоли на руках свидетельствуют о том, что данный человек занимается физическим трудом, неестественная краснота носа – о нездоровом пристрастии к спиртному, да стоптанные ботинки – о невысоком достатке. Однако автор снабдил картину специальной брошюрой, где на тридцати двух страницах излагается вся подноготная запечатленного на холсте. Вплоть до меню его последнего обеда. В качестве доказательств приводятся совершенно невероятные аргументы. Например, зазубрине на ногте указательного пальца левой руки ставится в соответствие открывание банки сельди иваси после употребления двухсот пятидесяти граммов водки «Привет». Подобные фантазии, несомненно, были бы восприняты английским сыщиком с большим неодобрением.
Вид сверху на ночной городской перекресток. Уходящие вниз колодезно-отвесные стены домов с потушенными окнами. В центре крохотная человеческая фигурка, жестко освещенная фарами четырех автомобилей, хищно напрягшихся попарно друг напротив друга. Лучи образовали правильный крест нестерпимо желтого цвета, который усилен вкраплениями мелких клочков золотистой фольги.
На достаточно просторной лесной поляне, ровно выкрашенной ядовитой зеленью, расположены не связанные друг с другом композиции, воспроизводящие сюжеты русских народных механических игрушек. Медведь, колющий топором полено. Два медведя, распиливающих двуручной пилой положенное на козлы бревно. Заяц, играющий на барабане. Собравшиеся в кружок куры, клюющие зерна. Белка в колесе. Медведь и мужик, поочередно стучащие молотками по наковальне. В центре помещена абсолютно инородная «игрушка», позаимствованная автором из сферы западного порно-бизнеса, – приводимые в движение вращением ручки обнаженные мужчина и женщина, совершающие половой акт. Но при этом данное отклонение от целомудренной народной эстетики максимально русифицировано. Мужик имеет бороду лопатой и стрижен в кружок, баба изображена с толстой косой и кокошником.
Цикл из одиннадцати живописных полотен формата 100х100 см. На первом изображена отрубленная мужская голова с запекшейся на обрубке шеи кровью. На втором и третьем – отрубленные по локоть левая и правая рука. На четвертом и пятом – обрубки рук от плеча до локтя. На шестом и седьмом – обрубки ног по колено. На восьмом и девятом – правое и левое бедра. На десятом – верхняя часть туловища. На одиннадцатом – нижняя часть туловища. Название цикла: «Расчлененка».
Вырубленная из гранита компьютерная клавиша размером 110х190х50 см. Установлена горизонтально. На верхней полированной поверхности высечено: «Enter». Ниже: «23.09.1978 – 14.04.1997».
Графическая серия, состоящая из огромного количества листов, заполнивших на время выставки огромное помещение Манежа. Название серии – «Проклятые русские вопросы». Каждый рисунок представляет собой довольно условное изображение двух групп людей. Одна из них расположена слева, другая – справа. По центру каждый лист расчленен надвое вертикальной черной чертой. Названия рисунков: «Отцы и дети», «Отцы и сыновья», «Отцы и дочери», «Отцы и матери», «Отцы и деды», «Отцы и бабки», «Отцы и внуки», «Отцы и внучки», «Отцы и тести», «Отцы и тещи», «Отцы и свекры», «Отцы и свекрови», «Отцы и зятья», «Отцы и невестки», «Отцы и шурья», «Отцы и девери», «Отцы и свояченицы», «Отцы и свояки», «Отцы и золовки», «Отцы и мачехи», «Отцы и отчимы», «Отцы и падчерицы», «Отцы и пасынки», «Отцы и сваты», «Отцы и сватьи», «Дети и сыновья», «Дети и дочери», «Дети и матери», «Дети и деды», «Дети и бабки», «Дети и внуки», «Дети и внучки», «Дети и тести», «Дети и тещи», «Дети и свекры», «Дети и свекрови», «Дети и зятья», «Дети и невестки», «Дети и шурья», «Дети и девери», «Дети и свояченицы», «Дети и свояки», «Дети и золовки», «Дети и мачехи», «Дети и отчимы», «Дети и падчерицы», «Дети и пасынки», «Дети и сваты», «Дети и сватьи», «Сыновья и дочери», «Сыновья и матери», «Сыновья и деды», «Сыновья и бабки», «Сыновья и внуки», «Сыновья и внучки», «Сыновья и тести», «Сыновья и тещи», «Сыновья и свекры», «Сыновья и свекрови», «Сыновья и зятья», «Сыновья и невестки», «Сыновья и шурья», «Сыновья и девери», «Сыновья и свояченицы», «Сыновья и свояки», «Сыновья и золовки», «Сыновья и мачехи», «Сыновья и отчимы», «Сыновья и падчерицы», «Сыновья и пасынки», «Сыновья и сваты», «Сыновья и сватьи», «Дочери и матери», «Дочери и деды», «Дочери и бабки», «Дочери и внуки», «Дочери и внучки», «Дочери и тести», «Дочери и тещи», «Дочери и свекры», «Дочери и свекрови», «Дочери и зятья», «Дочери и невестки», «Дочери и шурья», «Дочери и девери», «Дочери и свояченицы», «Дочери и свояки», «Дочери и золовки», «Дочери и мачехи», «Дочери и отчимы», «Дочери и падчерицы», «Дочери и пасынки», «Дочери и сваты», «Дочери и сватьи», «Матери и деды», «Матери и бабки», «Матери и внуки», «Матери и внучки», «Матери и тести», «Матери и тещи», «Матери и свекры», «Матери и свекрови», «Матери и зятья», «Матери и невестки», «Матери и шурья», «Матери и девери», «Матери и свояченицы», «Матери и свояки», «Матери и золовки», «Матери и мачехи», «Матери и отчимы», «Матери и падчерицы», «Матери и пасынки», «Матери и сваты», «Матери и сватьи», «Деды и бабки», «Деды и внуки», «Деды и внучки», «Деды и тести», «Деды и тещи», «Деды и свекры», «Деды и свекрови», «Деды и зятья», «Деды и невестки», «Деды и шурья», «Деды и девери», «Деды и свояченицы», «Деды и свояки», «Деды и золовки», «Деды и мачехи», «Деды и отчимы», «Деды и падчерицы», «Деды и пасынки», «Деды и сваты», «Деды и сватьи», «Бабки и внуки», «Бабки и внучки», «Бабки и тести», «Бабки и тещи», «Бабки и свекры», «Бабки и свекрови», «Бабки и зятья», «Бабки и невестки», «Бабки и шурья», «Бабки и девери», «Бабки и свояченицы», «Бабки и свояки», «Бабки и золовки», «Бабки и мачехи», «Бабки и отчимы», «Бабки и падчерицы», «Бабки и пасынки», «Бабки и сваты», «Бабки и сватьи», «Внуки и внучки», «Внуки и тести», «Внуки и тещи», «Внуки и свекры», «Внуки и свекрови», «Внуки и зятья», «Внуки и невестки», «Внуки и шурья», «Внуки и девери», «Внуки и свояченицы», «Внуки и свояки», «Внуки и золовки», «Внуки и мачехи», «Внуки и отчимы», «Внуки и падчерицы», «Внуки и пасынки», «Внуки и сваты», «Внуки и сватьи», «Внучки и тести», «Внучки и тещи», «Внучки и свекры», «Внучки и свекрови», «Внучки и зятья», «Внучки и невестки», «Внучки и шурья», «Внучки и девери», «Внучки и свояченицы», «Внучки и свояки», «Внучки и золовки», «Внучки и мачехи», «Внучки и отчимы», «Внучки и падчерицы», «Внучки и пасынки», «Внучки и сваты», «Внучки и сватьи», «Тести и тещи», «Тести и свекры», «Тести и свекрови», «Тести и зятья», «Тести и невестки», «Тести и шурья», «Тести и девери», «Тести и свояченицы», «Тести и свояки», «Тести и золовки», «Тести и мачехи», «Тести и отчимы», «Тести и падчерицы», «Тести и пасынки», «Тести и сваты», «Тести и сватьи», «Тёщи и свекры», «Тёщи и свекрови», «Тёщи и зятья», «Тёщи и невестки», «Тёщи и шурья», «Тёщи и девери», «Тёщи и свояченицы», «Тёщи и свояки», «Тёщи и золовки», «Тёщи и мачехи», «Тёщи и отчимы», «Тёщи и падчерицы», «Тёщи и пасынки», «Тёщи и сваты», «Тёщи и сватьи», «Свёкры и свекрови», «Свёкры и зятья», «Свёкры и невестки», «Свёкры и шурья», «Свёкры и девери», «Свёкры и свояченицы», «Свёкры и свояки», «Свёкры и золовки», «Свёкры и мачехи», «Свёкры и отчимы», «Свёкры и падчерицы», «Свёкры и пасынки», «Свёкры и сваты», «Свёкры и сватьи», «Свекрови и зятья», «Свекрови и невестки», «Свекрови и шурья», «Свекрови и девери», «Свекрови и свояченицы», «Свекрови и свояки», «Свекрови и золовки», «Свекрови и мачехи», «Свекрови и отчимы», «Свекрови и падчерицы», «Свекрови и пасынки», «Свекрови и сваты», «Свекрови и сватьи», «Зятья и невестки», «Зятья и шурья», «Зятья и девери», «Зятья и свояченицы», «Зятья и свояки», «Зятья и золовки», «Зятья и мачехи», «Зятья и отчимы», «Зятья и падчерицы», «Зятья и пасынки», «Зятья и сваты», «Зятья и сватьи», «Невестки и шурья», «Невестки и девери», «Невестки и свояченицы», «Невестки и свояки», «Невестки и золовки», «Невестки и мачехи», «Невестки и отчимы», «Невестки и падчерицы», «Невестки и пасынки», «Невестки и сваты», «Невестки и сватьи», «Шурья и девери», «Шурья и свояченицы», «Шурья и свояки», «Шурья и золовки», «Шурья и мачехи», «Шурья и отчимы», «Шурья и падчерицы», «Шурья и пасынки», «Шурья и сваты», «Шурья и сватьи», «Девери и свояченицы», «Девери и свояки», «Девери и золовки», «Девери и мачехи», «Девери и отчимы», «Девери и падчерицы», «Девери и пасынки», «Девери и сваты», «Девери и сватьи», «Свояченицы и свояки», «Свояченицы и золовки», «Свояченицы и мачехи», «Свояченицы и отчимы», «Свояченицы и падчерицы», «Свояченицы и пасынки», «Свояченицы и сваты», «Свояченицы и сватьи», «Свояки и золовки», «Свояки и мачехи», «Свояки и отчимы», «Свояки и падчерицы», «Свояки и пасынки», «Свояки и сваты», «Свояки и сватьи», «Золовки и мачехи», «Золовки и отчимы», «Золовки и падчерицы», «Золовки и пасынки», «Золовки и сваты», «Золовки и сватьи», «Мачехи и отчимы», «Мачехи и падчерицы», «Мачехи и пасынки», «Мачехи и сваты», «Мачехи и сватьи», «Отчимы и падчерицы», «Отчимы и пасынки», «Отчимы и сваты», «Отчимы и сватьи», «Падчерицы и пасынки», «Падчерицы и сваты», «Падчерицы и сватьи», «Пасынки и сваты», «Пасынки и сватьи», «Сваты и сватьи».