Если впрямь начинать, как положено, с родников и истоков, то стихи Ахметьева, по-моему, скорей похожи на какие-то точки конденсации влаги: они максимально автономны, прежде всего не связаны ни с какой, ни с чьей системой - системой подачи и распределения. Нет того, чтобы открыть кран - и пошло беспрепятственное словоизлияние. Нет и нет - тут случай в корне обратный. «Духовность / То есть / Недоверчивость». Беспрепятственному-то словоизлиянию, стихописанию, рифмованному ли, «свободному» и не доверяет прежде всего Ахметьев. «Я, правда, так не умею. / Но я и не понимаю, / Зачем это нужно...» Не доверяет, и у него есть основания - опыт, знакомый каждому из нас как нельзя лучше. Хотя - почему же «как нельзя»?.. В том-то и дело, что можно, оказывается. А может быть - и необходимо.
        Нам знакомо - в смысле - мы учитываем, корректируем. Нам известно в общем и целом, что источники-таки под сомнением: ещё вчера говорилось, что ленинградцам подают чистейшую в мире ладожскую воду, как москвичам - мытищинскую. Родник, конечно, не кран - но мы же видим, как водопровод претендует быть родником, а трубам лет 70, и грани между водопроводом и канализацией - они всё условней, да и родников всё меньше, а что остались - из той же земли со всеми её нитритами и нитратами... Всё это мы знаем, берём в соображение - по крайней мере пытаемся, но всё-таки вначале для нас было слово, а потом уже допущено было известное в нём сомнение, мы берём слово и берём некоторую поправку...
        Так вот Ахметьев не берёт ничего готового. Его отучили с самого начала, может быть, ещё до рождения - как собак отучают перченой приманкой.
        Или, если сказать «берёт», то не хватает в пасть, а недоумевает, обследует так и эдак. Пытается освоить на глазах. Кстати, это и интересно...
        А в общем, он тем и взял, что не берёт. Не берёт, а порождает. Не знает - было слово, не было слова, пока оно само не возникает в нём и из него не выскакивает, и тут оно узнаётся - стало быть да, всё-таки слово было. И опять есть. Какое есть - вот оно.