И вот он чистит свой сапог
движеньем виолончелиста
и строгим оком резервиста
пытливо смотрится в него.

И вот он пуговицам блеск
первоначальный возвращает.
И вот он китель начищает
движеньем любящей жены.

И вот он всё уже надел.
Прощай, житейская обуза!
И реет воинская муза
его блистающих петлиц.

И вот он едет в ЦДСА
в составе сводного оркестра,
и в парке занимает место,
и разевает свой футляр.

И вот он достаёт кларнет
с внимательным пренебреженьем,
с лица необщим выраженьем
его вставляя в рот себе.

И вот он напрягает лоб,
кларнетным клапаном бликует,
и вот он так спецально дует,
как будто произносит "ю-у!"

И вот он двадцать лет назад
сидит в своём армейском парке,
играет марши, вальсы, польки,
мазурки даже иногда,

а я в сатиновых штанах,
с мячом и во вратарской кепке,
в перчатках и китайских кедах
там двадцать лет назад стою

и слушаю, открывши рот,
хоть мне давно пора быть дома,
как он дудит непобедимо
и легендарно два часа,

и всё светло, хотя и поздно,
а он опять листает ноты,
сверкая сказочным кларнетом,
сияя сказочным собой,

и вальс, июль, и буква "ю",
и марш, и, кажется, фокстрот,
и я там до сих пор стою,
так и забыв захлопнуть рот.