РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА

М. Е. Бабичева, С. П. Бавин, О. О. Волкова, О. А. Гурболикова,

Т. В. Постникова, Е.Е. Сахарова, В. С. Смирнова

ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:

И. Г. Балашова, М. К. Лосева

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ:

И. В. Еремина

ИСКУССТВО:

С. М. Воякина, Е. И. Ефимова, Л. В. Жукова

Редактор С. П. Бавин

ПРОЗА СТР.6

Новинки отечественного детектива СТР.48

ПОЭЗИЯ СТР.50

ДРАМАТУРГИЯ. КИНОДРАМАТУРГИЯ СТР.68

ПОЭЗИЯ СТР.126

ДРАМАТУРГИЯ СТР.132

МУЗЫКА СТР.160

Театр СТР.164

Киноискусство СТР.171

Эстрада СТР.174

Аксенов В. Рассказы // Знамя. - 1995. - № 1. - С. 11-49.

Четыре новых рассказа Василия Аксенова (р. 1932) представляют читателю взгляд писателя на своих бывших соотечественников. С легкой отстраненностью человека, не без ностальгического флера всматривающегося в то, что “еще вчера было ( и в известной мере осталось) его родиной”, автор живописует портреты и анекдотические ситуации, которые то ли происходят в жизни, то ли являются продуктом его фантазии. В. Аксенов рассказывает о путешествии группы австралийских кришнаитов по Волге на зафрахтованном ими теплоходе “Василий Чапаев” и пережитых ими драматических метаморфозах, связанных с постижением сути образа Василия Ивановича (“Корабль мира “Василий Чапаев””), о встрече cо “старым (по юности 60-х годов) другом”, превратившимся в “нового русского” и ставшим президентом некоего международного концерна (“Глоб-футурум”), историю роковой страсти бывшего гэбиста, а ныне - охранника частной фирмы, производящей лопаты из титана (“Титан революции”), о приключениях русского сочинителя, отставшего от туристского парома на одном из островов в Ионическом море, но зато нашедшего на пляже толстый бумажник и всласть повеселившегося (“Памфилов из Памфилии”). Сюжеты, прорисованные уверенной рукой мастера в гротесковой, игровой, приперченной убийственным юмором манере запоминаются и позволяют вдоволь посмеяться над тем, что так страшит и ужасает нас в современной действительности. А посмеяться, значит победить страх и выжить. Так что рассказы Аксенова в какой-то мере - лекарство, своего рода “пилюли для выживания”, приготовленные не опускающимся до сочувствия, но тем не менее близким, много видящим и понимающим человеком. Впрочем, не все с этим согласятся. Критик А. Латынина, например, в своем обзоре журнальных публикаций “Сайка с изюмом” (Лит. газ. 1995. № 11. 15 марта. С. 4), со смаком пересказав содержание аксеновских рассказов, строго заметила, что такое было хорошо для шестидесятых годов, а для девяностых - эту “размазанную по тарелке клюкву из постсоветской жизни, можно обозначить лишь как “сомнительную удачу автора””.

Алексеева А. Кольцо графини Шереметьевой: Исторические повести. - М.: Ассоциация “Московский международный клуб издателей”, “Издатель”, 1995. - 432 с.: ил.

Адель Алексеева зарекомендовала себя прежде всего как автор произведений о деятелях русской культуры. Темам своим она осталась верна и в этой книге, посвященной Шереметьевым, у которых “музы ходили хороводом”. В центре повести “Фельдмаршал и царь” Борис Петрович Шереметьев и его драматические взаимоотношения с Петром I в деле царевича Алексея. Герои второй повести “Кольцо графини Шереметьевой” - его дочь Наталья и царский фаворит Иван Долгорукий, на долю которого выпали заговоры, доносы, ссылка - и великая любовь... В третьей части исторической трилогии “Шесть портретов на фоне времени” автор на основе фамильных архивов и семейных преданий прослеживает судьбу замечательного старинного дворянского рода Шереметьевых от ХVIII в. до наших дней. Издание богато иллюстрировано фотографиями из семейных архивов потомков шереметьевского рода.

Алешковский П. Владимир Чигринцев // Дружба народов. - 1995. - № 9. - С. 10-62; № 10. - С. 51-104.

Петра Алешковского (р. 1957) - автора нескольких повестей (“Жизнеописание Хорька” и др.), цикла рассказов “Стар-город”, историко-биографического романа “Арлекин” - о поэте XVIII в. В. Тредиаковском - еще совсем недавно критики относили к числу молодых литераторов. Но эти его книги, вышедшие в минувшем году отдельными изданиями, и особенно его новый роман “Владимир Чигринцев” (январь 1994 - март 1995) заставили говорить о П. Алешковском как о зрелом мастере. Разные сюжетные линии этого многопланового романа прочно связаны образом главного героя Владимира Чигринцева - вольного художника, привлекательного здравомыслящего человека.

Кроме героя, различные уровни произведения объединяет одна романтическая сюжетная линия - поиск старинного клада, зарытого, по преданию, в родовом имении князей Дербетевых на месте заброшенной ныне деревни. В прологе, действие которого происходит в XVIII веке, рассказывается о появлении загадочных богатств в семье Дербетевых, о таинственных событиях, прошедших через судьбы нескольких поколений. Основной же временной план произведения - современность. П. Алешковский дает широкий обзор персонажей сегодняшней русской действительности - от московской научной элиты (профессор Дербетев и его дочери, их окружение) до деревенских мужиков- трактористов. Автор не боится изображать российскую провинцию заброшенной, пьющей, теряющей саму способность к выживанию. И все же роман не оставляет мрачного ощущения, потому что “на фоне раздолбанной современной жизни со всеми ее знакомыми и неприглядными реальностями” (Кузнецов И. Красота прочтения легенды // Лит. газ. 1995. 15 нояб. С. 4). Владимир Чигринцев, по определению А. Немзера (Взгляд на русскую литературу в 1995 году // Сегодня. 1995. 23 дек. С. 7), “счастливый неудачник, кладоискатель, “последний” (как бы не так!) хранитель предания”, - живет и “набивая шишки, открывая горькие истины о прошлом и настоящем, намеревается жить дальше. Здесь”. Роман справедливо отнесен критиками к классическому традиционному направлению отечественной литературы и читается (что в наши дни бывает не часто) с большим интересом.

Заканчивается публикация первой книги (главы XLV - LXVII) “версий, основанных на исторических свидетельствах, фактах и документах” того, как складывалась государственность и зарождалось самодержавие на Руси. Анатолий Ананьев начинает эту часть своей книги с подробного описания подготовки и поездки великой княгини Ольги в Царьград, крещения ее и связанных с этим решением раздумий и колебаний, а заканчивает картиной ее похорон на берегу Днепра. Особый акцент сделан на фигуре Святослава, олицетворяющего, по мнению автора, “торжество власти, торжество того произвола венценосцев, какой ни язычеству, ни христианству с его канонами справедливости, равенства и всеобщего братства так доныне и не удалось остановить”. Можно предположить, что подобным финалом Ананьев представляет читателю героя своей следующей книги.

Астафьев В. Так хочется жить: Повесть // Знамя. - 1995. - № 4. - С. 3-113.

Еще одна повесть Виктора Астафьева (р. 1924), в которой писатель обобщил пережитое им в годы Великой Отечественной войны. Как две недавние книги “Чертова яма” (1992) и “Плацдарм” (1994), получившие общее название “Прокляты и убиты”, эта повесть продиктована стремлением автора сказать свою правду о войне, о своем фронтовом опыте, обо всем, что выпало на долю 18-летнего солдата, брошенного судьбой, страной и начальством в жестокую круговерть, где кроваво вершилась “проклятая работа войны”.

Сейчас уже можно с уверенностью сказать, что в этих прозаических вещах В. Астафьеву удалось осуществить давний (начала 80-х годов) замысел своей “главной книги о войне”. В беседе с критиком И. Ришиной (Так хочется жить: Разговор на фоне новой книги // Лит. газ. 1995. № 6. 8 февр. С. 3), писатель заметил, что в “Проклятых и убитых” нет героя, прямо повторяющего его биографию (“хотя в каждом частица меня есть”). Читателям, хорошо знакомым с творчеством Астафьева, много знающим о нем самом, видно, что именно в повести “Так хочется жить” особенно сильно проявилось лирическое начало, много говорящее о судьбе и личности самого художника, его взглядах на жизнь, историю, прошлое и настоящее своих соотечественников.

В конце повествования автор прослеживает жизнь своего героя вплоть до наших дней, мучительно размышляя о том, почему так несчастливо складывались судьбы многих хороших, честно служивших Отечеству людей, и как надо жить, чтобы не вырождался человеческий род, и даже накануне гибели, как когда-то на фронте, вырывались слова: “Так хочется жить!”

Своеобразным дополнением к повести, проясняющим ее реальные автобиографические источники, явились напечатанные в “Литературной газете” (1995. № 43. 25 окт. С. 3) отрывки из вышедшей в Красноярске мемуарной книги жены писателя - Марии Семеновны Корякиной. В публикацию, осуществленную редакцией в качестве поздравления к Золотому юбилею совместной жизни, включены главы о “свадебном путешествии” через Украину в октябре 1945 года и сегодняшнем дне семьи Астафьевых.

Бакланов Г. И тогда приходят мародеры: Роман // Знамя. - 1995. - № 5. - С. 3-66.

Бакланов Г. В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном: Рассказ // Знамя. - 1995. - № 10. - С. 3-12.

“Сегодня, пожалуй, мало кто из писателей возьмется за традиционную прозу не о прошлом - о дне сегодняшнем. Г. Бакланов взялся. И более того, главным героем сделал своего ровесника, литератора, и тоже, разумеется, фронтовика, который в августе 91-го по воле автора отправился вместе с сыном на баррикады к Белому дому защищать молодую демократию. И хотя роман публикуется в майской книжке “Знамени” и получается, что к дате, он отнюдь не юбилейно-елейный - не увековечивающий-прославляющий-воспевающий. Напротив, на малой его площади завязан большой узел “острых” проблем, обрушившихся сегодня на наше общество. И не случайно, конечно, взгляд автора (и его героя) на эти проблемы имеет еще одно измерение - оттуда, из войны”. Собственно, такой характеристикой новой вещи Григория Бакланова (р. 1923), данной критиком И. Ришиной во вступлении к ее беседе с писателем (Лит. газ. 1995. № 17. 26 апр. С. 3), вполне можно и ограничиться. Заметим лишь, что занимающий почти целую газетную страницу “разговор на фоне новой книги” проливает свет на многое из того, что касается авторского замысла, фактических источников, сути авторского виденья исторических событий и сегодняшнего состояния общества. Ведь в романе Г. Бакланов ведет разговор о судьбе своих сверстников, о связи поколений, о глубинных нравственных основах, определяющих для него главные жизненные ценности. В неожиданно жестком трагическом финале прочитывается дыхание сегодняшнего времени, в котором кровь и смерть становятся эпизодами каждодневной криминальной или политической хроники. Недаром в той же беседе с И. Ришиной на вопрос, что он сказал бы людям в день 50-летия Победы, писатель вспоминает строчки из “Песни о Гайавате”:

Пронзительной лирической нотой отмечен и рассказ “В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном”, где автор касается трагической темы последствий афганской войны, отягощающей душу убийственным для человека опытом, которым невозможно поделиться с близкими и который страшно оставить в наследство детям.

Балашов Д. Ядвига: Ист. повесть // Москва. - 1995. - № 3. - С. 78-102.

В редакционном примечании сказано, что эта небольшая повесть, воссоздающая действительные события 1384-1386 гг., войдет в исторический роман “Святая Русь”, над которым Дмитрий Балашов (р. 1927) работает в настоящее время. Юная польская королева Ядвига, с детских лет была обручена с австрийским эрцгерцогом Вильгельмом и нежно любила его, но была вынуждена дать согласие на брак с литовским князем Ягайлой. Это еще одна история человеческих чувств и человеческих судеб, попранных и сломленных ради далеко идущих религиозно-политических целей. Автор убедительно показывает, как безжалостно и расчетливо, повинуясь лишь политическим амбициям и прагматическим интересам, выстраивают сильные мира сего ход истории, в котором отдельно взятая личность никого не трогает, никем не принимается во внимание, становясь объектом жестоких интриг. Впрочем, в этой повести Д. Балашов выступает скорее в роли историка, чем художника. Изучая документы, сопоставляя факты, высказывая собственные суждения и наблюдения, он дает основной конспект событий, выразительно прорисовывая лишь некоторые портреты и моменты. Главной же задачей его остается постижение роли Польши и Литвы в расстановке политических сил Восточной Европы конца XIV в.

Белов В. Медовый месяц: Повесть // Наш современник. - 1995. - № 3.- С. 62-85.

Белов В. У котла. Лейкоз: Рассказы // Москва. - 1996. - № 3. - С. 51-66.

Писатель Василий Белов (р. 1932) был и остается певцом северной русской земли. Два новых рассказа и лирическая повесть “Медовый месяц” объединены одними героями. Это последние жители вымирающей в наши дни деревни, где осталось всего четыре дома да старенькая ферма, вокруг которой едва теплится жизнь. Писатель выстраивает незамысловатый ряд эпизодов, происходящих на протяжении нескольких месяцев. В центре повествования две пожилых уже женщины - Марья Смирнова и Киюшка - и Александр Николаевич Лещов по прозвищу Коч - бывший фронтовик, а нынче пенсионер, подрабатывающий ночными дежурствами на ферме. Возникают здесь еще дочка Марьи - одиноко мыкающаяся с коровами работящая Геля, у которой сын погиб в Афгане; вечно пьяный тракторист Валентин (в рассказе “Лейкоз” его уже поминают как нелепо и страшно “по пьяному делу” погибшего и оставившего “жонке робят кучу малу”); да ко всему, кроме спирта, равнодушный ветеринар Туляков. Как примета времени, появляются в поле зрения писателя двое “чеченцев” (беженцев) - муж с женой, случайные, мрачные, не общающиеся ни с кем, и в конце концов быстро исчезающие из деревни люди.

Бондарев Ю. Непротивление: Роман. Ч. 2 / Послесл. А. Василенко // Молодая гвардия. - 1995. - № 10. - С. 95-233.

Борев Ю. История государства советского в преданиях и анекдотах. - М.: РИПОЛ, 1995. - 256 с.: ил.

Анекдоты, передаваемые из уст в уста, трансформируясь, обрели в тоталитарных условиях новую форму культурно-исторического воплощения социального опыта: интеллигентский фольклор. Большое место среди остроумных миниатюр занимают исторические анекдоты: короткие, остросюжетные, часто смешные рассказы о реальных исторических деятелях и знаменательных событиях, а также устные воспоминания известных или бывалых людей, своего рода художественная летопись современности, представляющая немалый вес в русской культуре ХХ в.

Ю. Борев относится к анекдотам вполне серьезно. Он отдал им не одно десятилетие своей жизни. В этой книге можно найти анекдоты об Октябре и о гражданской войне, о партии, Ленине, Сталине и врагах народа, о коллективизации и индустриализации, об армии, которая будет воевать на чужой территории и малой кровью, о коммунизме к 80-му году, о нашем дорогом Леониде Ильиче и продовольственной программе... Публикуемые здесь миниатюры расположены сообразно ходу истории. Читайте, и перед Вами предстанет историко-эпическое повествование о Стране Советов в новом стиле, как Великий Анекдот.

Успех этой книге пророчит В. Микушевич в рецензии “Унитазы на столах, или Ностальгия по анекдоту” (Лит. газ. 1995. № 26. 28 июня. С. 4).

Бородыня А. Гонщик: Роман // Октябрь. - 1995. - № 10. - С. 3-89.

Когда существование становится совсем уже невыносимым и бессмысленным, человек зачастую выдумывает себе иную реальность. Александр Бородыня показывает, как множество людей, насильственно помещенных в нечеловеческие условия, коллективно создают не фольклор, не религию даже, а своеобразную новую мифологию. Люди эти - заключенные двух огромных дальневосточных лагерей (мужского и женского) и охраняющие их солдаты срочной службы, такие же, по существу, несчастные и бесправные, как и “зеки”. Все они верят в некоего Гонщика и его “учение”. Прозвище Гонщика происходит от слова “гнать”, что на жаргоне заключенных обозначает “рассказывать небылицы”. По легенде прежде это был просто один из заключенных, забавлявший остальных своими рассказами. Незадолго до конца своего срока он бесследно исчез: это “зеки”, не желая расставаться с одним из немногих своих развлечений, спрятали его в специально оборудованном под полом помещении. Создание таких ям под бараками - одна из страшный реалий лагерной жизни, отражающая стремление подневольного человека иметь другой, “свободный” мир. На этом же стремлении строится и вся мифология Гонщика: во вселенной не один, земной, а миллиард миров - по одному на каждых пять человек. А то, что людей на Земле не пять, а шесть миллиардов - иллюзия, порожденная постоянной миграцией индивидов. И если человеку неуютно и плохо, скорее всего он просто не в своем мире. Но каждый обязательно вернется “домой”, в мир, где хорошо и уютно. Однако мифология эта укладывается в сознании только у обитателей “зоны”, человеку извне она недоступна. Поэтому самоотверженный врач-психиатр, заинтересовавшись психологическими предпосылками этого массового психоза, не может достичь результатов, иначе как искусственно спровоцировав себе “срок” и став на долгие годы одним из рядовых заключенных.

Бувайло М. Still Nacht: Повесть / Вступ. О. и А. Флоренских // Звезда. - 1995. - № 10. - С. 5-61.

Это первая публикация прозы Марины Бувайло (в Лондоне, где она живет последние пятнадцать лет, ее знают по фамилии мужа как Марину Хэммонд). По профессии она врач-психиатр, писать стала сравнительно недавно. В апреле 1955 года Марина организовала в Лондоне фестиваль “Женщины России в искусстве”.

Лирическая повесть “Still Nacht” (Тихая ночь - нем.) - настоящая “женская проза”, написанная мягко, проникновенно, раскрывающая внутреннюю жизнь современной женщины, с ее слабостями и сомнениями, нуждающейся в преданной любви, надежной опоре, в прочности домашнего очага. Повесть написана от лица знаменитой балерины, приехавшей из Москвы на гастроли в Европу, чтобы выступить там в паре со своим давним партнером и бывшим мужем талантливым танцовщиком, много лет назад оставшимся на Западе. Читатель погружается в мир большого балета, где настоящее искусство соседствует с тяжким трудом, а успех оплачен болью, болезнями, самоотречением от того, что для других так естественно и обыкновенно. Как совместить в своей жизни невозможность существовать без танца и мечту о ребенке? Как, сохраняя форму, отказываться от обожаемых лакомств? Как, наконец, отдавая всю себя искусству, не потерять любимого человека, которому нужна внимательная, преданная жена? Очарование повести заключено именно в том, что она как бы ведет читателя за кулисы, в репетиционные залы и гостиницы, показывает жизнь известных артистов изнутри, рисует их непростые творческие и человеческие отношения. Строго говоря, на страницах повести выстраивается своеобразный любовный треугольник. Ведь именно разобраться в своих чувствах к Гоше, которого она знает и с которым танцует со школьных лет, в котором снова находит родного, близкого, хорошо ее понимающего и чувствующего человека и партнера, и в том, что значит для нее, казалось бы, уже потерянный, оставшийся в Москве Дима, когда-то в очень трудный момент, подаривший ей счастье чувствовать рядом надежное мужское плечо, и пытается героиня на протяжении всего повествования. Небольшой рассказ М. Бувайло “Календарь” был напечатан в 1995 г. в “Новом мире” (№ 12).

Буйда Ю. Рассказы // Знамя. - 1995. - № 4. - С. 117-121; № 12. - С. 123-132; Октябрь. - 1995. - № 3. - С. 60-79; № 5. - С. 162-176; № 9. - С. 3-8.

В четвертом номере “Знамени” помещены два коротких рассказа, развивающих парадоксальные фантастические идеи автора. Первая такая миниатюра “Ястобой” - о затерявшемся рядом с городской свалкой заповедном уголке природы, в котором герой нашел неожиданный отклик своим мыслям и настроениям. Так началось “сближение”, “тысячей невидимых нитей” соединившее человека с этим местом, где без реакции и понимания не остается ни одно его слово, ни одна мысль, зародившаяся в его мозгу. В финале он становится как бы частью этого живого уголка, они уже “словно два существа, давным-давно все переговорившее и давным-давно все понимающие без слов”. Персонаж второго рассказа “Хвост Хрст” оказался перед выбором: что предпочесть - тяжело заболеть или обзавестись... хвостом? Он сделал свой выбор и нежно полюбил этот хвост, даже дал ему имя, всем для него жертвуя и во всем подчиняясь своему капризному диктатору. Общую направленность событий легко определить по заключительной фразе героя: “Хрстик мой стал раздражительным. Набрасывается на меня... обовьет шею и дружески придушивает. Не очень сильно, но чувствительно”.

В рассказе “Лета” (Знамя. № 12) повествование выстраивается вокруг фигуры старой женщины - Леты Александровны Исуповой, жизнь которой словно связывает воедино дореволюционную Россию и наши дни. Она бережно хранит память о близких людях, чьи судьбы неотделимы от истории страны. Сама Лета Александровна, когда-то сопровождавшая вдову генерала Самсонова в ее поисках тела погибшего мужа - “горькой легенды августа четырнадцатого”, а позже прошедшая через зимы “Тридцать страшного” и “Сорок тяжкого”, вырастившая детей, да и теперь готовая поддержать гостящих в ее старом загородном доме чеченских ребятишек, в глазах сына (известного публициста) и самого автора, постепенно обретает обобщенно-символические черты. Она словно воплощает в себе жизнестойкость русской земли, спокойно внимающей “кипящему и даже жестокому” миру, с “благосклонной улыбкой” провожающей вечность, в которой хватит места всему и всем. В большинстве рассказов, публикуемых журналом “Октябрь”, Юрий Буйда пишет о тяжелой беспросветно-безрадостной жизни людей, переселенных по окончании второй мировой войны на земли бывшей Восточной Пруссии. Лишенные корней, они часто грубы и жестоки, не могут создавать нормальные семьи (“Апрельское завещание”, “Красная столовая”, “Фашист”). Лишь немногие из переселенцев сохраняют нормальные человеческие эмоции (“Синие губы”).

В Калининграде вскоре после окончания войны происходит также действие рассказов “Три Кошки”, “Бедный Крестьянин”, “Все проплывающие”. Каждый человек - Личность, заслуживающая счастья, светлой участи. Даже те, чья судьба не сложилась. Такова основная мысль, объединяющая эти произведения. Той же идеей проникнут и несколько отличающийся от других по своему колориту рассказ “Книга Мансура”. В нем описаны жители маленького городка на юге России и среди них - две старые женщины: бывшая татарская княжна Софья Фаиловна - с “прекрасными и в восемьдесят лет карими глазами” - и уже полубезумная замученная жизнью Нина Ивановна по прозвищу Половница. Обе они, несмотря на все тяготы, выпавшие на их долю, бережно хранят дорогие сердцу реликвии - то немногое, что осталось от тех лет, когда они были молоды, счастливы и любимы. Верность прошлому, сметенному и уничтоженному революцией и войной, - вот, что держит и сопровождает этих женщин в их нелегкой, одинокой, трагической по сути старости.

Бутов М. Изваяние пана: Рассказы и повесть. - М.: Кн. сад, 1994. - 240 с., портр.

Бутов М. Музыка для посвященных: Повесть // Знамя. - 1955. - № 3 - С. 80-101.

Публикуемая в “Знамени” небольшая повесть “Музыка для посвященных” раскрывает внутренний мир немолодого интеллигентного человека. Герой произведения - известный критик, - на несколько часов (дочь пригласила гостей, а жена помогает ей их встретить, оставшись “не у дел” наедине со своими мыслями, решает послушать переданную другом джазовую пластинку. В этой музыке ему видится некий “тест чужому пониманию”: “закольцованность всей структуры нигде не подчеркивалась, замысел оставался хоть и на виду, а все же требовал умения видеть”. Дальнейшее развитие сюжета построено по тому же принципу: автор как бы возвращает героя к истокам его литературной судьбы, заставляя перечитывать недавно присланную в редакцию повесть, основанную на сюжете, с которым ему самому когда-то так и не удалось справиться. А это влечет за собой воспоминания о молодости, женитьбе, перипетиях семейной жизни. И постепенно мысли его сосредоточиваются на жене, ее роли в его жизни, ее необходимости в его судьбе. Как озарение, приходит к нему понимание приближающейся опасности, трагической угрозы жизни близкого человека. В то же время личностные оценки и переживания накладываются в повести на размышления о существовании высшего промысла, в постижении которого заключено “торжество обретения истины”. Бывают, - считает писатель, - события, в которых “каким-то образом сходятся силовые линии целой эпохи и, если суметь написать об этом... обязательно появится множество смысловых пересечений и связей - с прошлым, с современностью, - о которых автору позволено порой и не подозревать, но которые как раз придадут сочинению действительную глубину. Находка для человека, не испугавшегося задачи...”

В 1995 году “Новый мир” (№ 4) напечатал рассказ М. Бутова “Астрономия насекомых”. Год назад в том же журнале (1994. № 1) был опубликован рассказ “Известь”, действие которого развертывается в годы гражданской войны (1918) на юге России.

Журнальной прозе Михаила Бутова посвящена статья В. Березина “Протеизм есть примета поиска” (Лит. газ. 1995. № 35. 30 авг. С. 4).

В 1994 г. вышла первая книга писателя. В нее вошли пять рассказов, ранее печатавшихся в “Новом мире” и “Октябре”, и повесть “Идентификация”. Посвящены ли они армейской жизни (“К изваянию пана, играющего на свирели”), или жизни в тайге (“Реликт”), пересечению проблем быта и любви (“Воин и танцовщица”, “Памяти Севы - самоубийцы”) или гибели команды китобойного судна “Пекод”, - все они имеют четкую психологическую направленность, скорбный сюжет, напрямую или косвенно связанный с поступью смерти.

Мотив смерти неотступно преследует героя и в повести “Идентификация”. Она посвящена пульсирующим переживаниям героя по поводу смерти жены, перерастающим в самостоятельное расследование преступления и наказание зла.

Варламов А. Лох: Роман // Октябрь. - 1995. - № 2. - С. 3-84.

Варламов А. Рождение: Повесть // Новый мир. - 1995. - № 7. - С. 3-50.

Герой романа “Лох” Александр Тезкин - это своего рода Иванушка-дурачок 1963 года рождения, который, как это и бывало в русских сказках, в действительности совсем даже не глуп, просто не такой, как все. Третий, младший сын в обыкновенной московской семье, Саня с самого детства значительно отличался и от своих старших братьев, и от большинства сверстников. С житейской точки зрения он действительно “лох” - человек, не умеющий и, главное, не желающий “устраиваться”, пренебрегающий материальными благами, ставящий превыше всего ценности духовные. Алексей Варламов наделяет своего героя чуткой, трепетной душой и типичным русским национальным характером. Однако автор далек от идеализации и того, и другого. Более того, писатель явно задается вопросом, не эти ли душа и характер - причина многолетних (многовековых) бед России и нынешнего кризисного состояния страны.

Тезкин мечется в поисках смысла жизни, невольно принося страдания самым близким ему людям. Одаренный от природы, умеющий и думать, и работать, он однако, ни одно начатое дело не доводит до конца. Способный на глубокое, самоотверженное чувство, Александр не может дать любимой женщине нормального человеческого счастья. Его философские изыскания, безусловно важные для личностного саморазвития, не имеют ни общественного значения, ни практического выхода. В мировоззренческом споре Тезкина с немцем Фолькером оба остались при своем мнении. Но хотя российскому читателю понятна, а во многом близка позиция Сани, слова немца о России, ее проблемах и возможных путях их разрешения заставляют серьезно задуматься, а иногда и согласиться. Символично, что Тезкин в конце двадцатого века умирает от чахотки, не дожив и до тридцати лет. Видимо, автор хочет сказать, что современной России нужен новый, иной положительный герой, иной спаситель, а не традиционный Иванушка из сказки.

В повести “Рождение” автор рассказывает о тревогах и надеждах двух уже немолодых супругов, которые долгое время не имели детей и вот, наконец, привезли домой долгожданного сына.

Увидев книгу вроде бы неизвестного автора, не откладывайте ее в сторону. Искушенный читатель сразу же узнает знакомый почерк. А неискушенному сообщим, ссылаясь на авторитеты (Знамя. - 1996. - № 1. - С. 199), что это творческий псевдоним Бориса Стругацкого.

Герой романа - ученый Станислав Красногоров, пытаясь осмыслить прожитое, понять свое предназначение, пишет роман, основываясь на собственных воспоминаниях. Не раз задаваясь вопросом, как он, много раз находившийся на волосок от гибели, выживал, выкарабкивался, Красногоров постепенно приходит к выводу, что случайная встреча в детстве с необъяснимым природным явлением сделала его неуязвимым от Рока, обладателем некой таинственной силы. Один из героев скажет потом про него: “Предназначения даруют боги. И тот, кто получил этот дар, сам становится одним из них...”. Однако он ошибся. Светлая, казалось бы, мысль сделать свою страну свободной и счастливой на деле оборачивается крушением надежд. Дойдя почти до вершины власти, новоявленный политик Станислав Красногоров понимает, что не в силах изменить ход истории, не сломав судьбы людей, не уничтожив тех, кто мешал. Это ли Счастье, к которому он стремился? Загадочная смерть врагов, гибель недоброжелателей и даже некоторых из окружения Красногорова вызвали явный интерес к нему работников всесильного КГБ. За дело берется следователь по паранормальным явлениям.

Волков Ю. Вирсавия: Повесть // Знамя. - 1995. - № 5. - С. 9-113.

Юрий Волков (р. 1951), драматург и режиссер, дебютирует в “Знамени” повестью, представляющей собой развернутый вариант библейской притчи о Вирсавии, жене Урия Хеттеянина, с которой совершил прелюбодеяние царь Давид. Причем, по версии Волкова, Вирсавия сама спровоцировала царя, отправившись на купание в сад Давида. История о предательстве, любви, расплате, смерти, отчаянии и, наконец, о благополучном зачатии Соломона, как замечает критик Т. Морозова (“Трое под майским “Знаменем” // Лит. газ. 1995. № 29. 19 июля. С. 4), “имитирует не только стиль, но и внешнюю структуру Библии”. Рецензент считает, что Юрий Волков “пошел извилистой и бесплодной тропою чистой стилизации” (“добротной, красивой, умелой, но стилизации”), использовав Библию “как кладовую сюжетов”, но тем не менее признает, что повесть “прекрасно читается и как опыт очень интересна. К тому же написана с явным удовольствием, что всегда чувствуется вампиром-читателем, подпитывающимся от текста энергией автора”.

Галкина Н. Ночные любимцы: Повесть // Нева. - 1995. - № 4. - С. 9-63.

Наталья Всеволодовна Галкина (р. 1943) по специальности дизайнер. Литература - ее хобби. Она автор многих стихов, фантастических рассказов.

Компания, состоящая из семи мужчин и одной девушки, от лица которой и ведется повествование, собирается по ночам в одном и том же доме. Они играют в карты и слушают философскую сказку о путешествии некоего Ганса по загадочному Востоку в поисках истины. Эту сказку им рассказывает один из игроков по имени Сандро. Со стороны все выглядело безмятежно и уютно. Неизвестно, как долго эта безмятежность продолжалась, если бы ее не нарушила героиня. Она случайно нашла тайник, где хранились три странные вещи: восточная маска, флакон с ароматной жидкостью и пачка писем. Все эти вещи принадлежали хозяину дома и имели солидный возраст - двести лет. Любопытство заставило девушку надеть маску и вдохнуть аромат жидкости. Сделав это, она оказалась обладательницей волшебного дара кийяфы - способности видеть людей в их подлинном обличье, “читать” людские жизни и судьбы. То, что она увидела сквозь прорези маски оказалось ошеломляющим. Она случайно заглянула правде в глаза и поняла насколько это страшно. События этой повести таинственно-волшебные. ужасающе-реальные и философско-символичные одновременно.

Гандлевский С. Трепанация черепа: История болезни // Знамя. - 1995. - № 1. - С. 98-151.

Имя московского поэта Сергея Гандлевского ( р. 1952), принадлежащего к поколению недавнего литературно андеграунда, теперь уже часто появляется на страницах толстых журналов, вышла даже книга его стихов (“Рассказ”, 1989). “Трепанация черепа” (февраль-июль 1994 г.) - прозаический дебют автора. Она представляет собой написанный задним числом лирический дневник, в котором человек, уже перешагнувший сорокалетний рубеж и внезапно реально столкнувшийся с вероятностью собственного конца (переживший тяжелую операцию - своего рода “примерочную смерть”), оглядывается на прожитые годы, вспоминает ставшие вдруг “вопиющими и драгоценными” мелочи и подробности своей “немудрящей жизни”, всматривается в поток дней и лица людей, с которыми эти дни проходили.

Своеобразие этой вещи заключается в том, что, повествуя о похождениях “советской богемы” 70-90 гг., автор сохранил подлинные (хорошо знакомые всем) имена. Один из многочисленных “героев” повествования - критик Александр Генис, посвятивший сочинению С. Гандлевского большую сочувственную статью (Лит. газ. 1995. 15 февр. С. 8), свидетельствует, что, хотя текст здесь “очень близко подходит к жизни”, это все же - “полутрезвый репортаж из прошлого”, “честный, но неточный”, где “имена настоящие, а события - вряд ли”. Да и сам автор намекает о том читателю, дав произведению соответствующий эпиграф из Достоевского: “Я люблю, когда врут! Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами”. Одобрительно отозвался о повести и другой ее герой - писатель Бахыт Кенжеев, считающий, что “речь здесь идет о становлении человеческого духа”. Но нашлись и обиженные (Например, Б. Кузьминский. - Сегодня. 1995. 5 янв.), убежденные, что “рассказывать о том, как мочатся и блюют в чужих коридорах товарищи по литературному цеху”, не слишком-то хорошо, и упрекающие журнал за то, что текст Гандлевского опубликован “без исправления имен собственных”. Промежуточную позицию заняла Алла Латынина, которая в своем обзоре “Сайка с изюмом” (Лит. газ. 1995. 15 марта. С. 4) “справедливости ради” заметила, что автор “Трепанации черепа” “ироничен, но незлобив и больше склонен к занятной болтовне, чем к сведению счетов (бестактностей, конечно, ему не избежать)”. Но так же А. Латынина напомнила и о новом для нас понятии “частной жизни”, в которую человек имеет право никого не пускать, “даже если там все отменно благообразно”.

Тех же читателей, кого в повести С. Гандлевского привлекут не пикантные подробности, касающиеся конкретных литераторов, а откровенный и нелицеприятный анализ человеческого (и творческого) опыта, вобравшего драматизм времени жестоких ошибок и счастливых обретений - всего, из чего, в конце концов, складывается короткая и единственная наша жизнь, вернем к упомянутой уже статье А. Гениса, рассмотревшего эту книгу в контексте сегодняшней “постмодернистской эпохи” - времени, в котором автору книги и его сотоварищам еще предстоит пройти вторую половину отпущенного им земного пути.

Герштейн Э. Анна Ахматова и Лев Гумилев: размышления свидетеля; Лев Гумилев - Эмме Герштейн. Письма из лагеря (1954-1956) // Знамя. - 1995. - № 9. - С. 133-178.

Материалы этой публикации посвящены одной из драматических сторон биографии Анны Андреевны Ахматовой (1889-1966) - ее сложным взаимоотношениям с сыном - известным историком-востоковедом Л. Гумилевым (1912-1992). В статье “Анна Ахматова и Лев Гумилев: размышления свидетеля” Эмма Герштейн, близко знавшая и Анну Андреевну и Льва Николаевича, предлагает свою трактовку событий, полемизируя с версией академика А. М. Панченко, прокомментировавшего фрагменты переписки Ахматовой с сыном (Звезда. 1994. № 4) на основании личных бесед с Л. Гумилевым. Исследователь приводит убедительные факты, свидетельствующие о том, что “сбитый с толку многолетний изоляцией” Лев Николаевич с упрямым непониманием “...создал и лелеял в своей растерзанной душе” образ “дурной матери”, не спешившей хлопотать за сына. Он не принимал во внимание ни реальной обстановки, в которой ей приходилось жить и бороться за его освобождение, ни полного отсутствия у нее возможности откровенно рассказывать ему обо всем, прояснить свои доводы и соображения в письмах, подвергавшихся цензуре. Ведь каждое ее неосторожное слово под неусыпным оком КГБ можно лишь усугубить положение близкого человека, по сути ставшего уже заложником у власти и расплачивавшегося за судьбу быть сыном двух неугодных режиму крупных поэтов. Обращаясь к истокам дела Л. Гумилева, подробно останавливаясь на шагах, которые А. Ахматова предпринимала, чтобы облегчить участь сына, перечитывая строки ее стихов, свидетельствующих о тяжких раздумьях по этому поводу, исследователь приходит к выводу: корни настоящей трагедии в том, что долг матери столкнулся с долгом Поэта. А. Ахматова не могла, как многие другие, покинуть страну, чтобы изменить положение сына. Именно это, считает Э. Герштейн, предрешило трудную судьбу Льва Николаевича Гумилева. Автор приводит собственные свидетельства, пересказывает свои разговоры с Л. Гумилевым, относящиеся к концу 40-х годов и совершенно отличные от того, что говорилось им сорок лет спустя.

Вторую часть публикации образуют 55 писем и несколько телеграмм Льва Гумилева, присланных Эмме Герштейн из лагеря с сентября 1954 г. по май 1956 г. В них он часто жалуется на недостаток материнского внимания, инертность Анны Андреевны в вопросах, касающихся его реабилитации. В то же время письма в качестве первоисточника дают возможность судить о смене его настроений, о сложном и неоднозначном отношении его к той, кто для него была просто мама, а для всех остальных - знаменитая Анна Ахматова.

Публикация удостоена по итогам года премии как “произведение, вызвавшее повышенный читательский интерес”. Определяя свое впечатление от этого материала в подборке “Читающий писатель” (Знамя. 1996. № 1. С. 197), Т. Бек призналась: “Потрясла публикация Эммы Герштейн об Анне Ахматовой и Льве Гумилеве... - вот уж где “двадцать четвертую драму Шекспира” написало советское время бесстрастной рукой”.

Гиршович Л. Обмененные головы: Роман. - М.: Текст, 1995. - 301 с. - (Коллекция 2)

Ссылаясь на компетентную критику, В. Курицын в рецензии “Человек оперы” (Лит. газ. - 1955. - № 49. - 6 дек. - С. 4) заявляет, что Л. Гиршович - “самый лучший, хороший и замечательный писатель” нашего времени, и среди многочисленных достоинств книги “Обмененные головы” называет “очень качественное, приятное, плавное и увлекательное чтиво”, сюжет и язык, достойный набоковских традиций, тактичность и деликатность интонации в отношении антисемитской темы, культурную изысканность... Рецензент утверждает, что книга “всего-навсего идеальная”.

Судите сами. Герой романа “Обмененные головы” скрипач Иосиф Готлиб, попав в Германию, неожиданно для себя обнаруживает, что его дед, известный скрипач-виртуоз, не был расстрелян во время оккупации Харькова, как считали его родные и близкие, а чудом выжил. Заинтригованный, он расследует историю деда, окунаясь в пушкинскую дилемму: совместимы ли гений и злодейство.

Головин Г. Жизнь иначе: Повесть // Юность. - 1995. - № 4. - С. 10-40; № 5. - С. 34-61.

“Отставной” журналист Дмитрий Проклятиков, писавший когда-то под псевдонимом “Д. Проклов”, а теперь спившийся, опустившийся и едва зарабатывающий себе на жизнь охраной подмосковной дачи бывшего коллеги, внезапно, под влиянием полусна-полувидения решает перемениться и начать новую жизнь. Это “новое” как-то связано в его представлении с Камчаткой и любимой женщиной, которая там живет. “Дэ Проклов” едет на Камчатку в качестве командированного неким мафиози, обнаружившим в этой поездке собственный интерес. По ходу дела Дмитрий превращается из журналиста в сыщика, из сыщика в “серого инквизитора”, лелеющего мечту о возмездии убийце своей возлюбленной.

Вот что пишет об этой повести В. Пуков в рецензии “Легенда о “сером инквизиторе”” (Лит. газ. 1995. № 29. 19 июля. С. 4): “Эта повесть - как опасное хождение где-то возле самой черты, разделяющей художественную правду и “чистый”, “литературный” вымысел. Многое в ней можно было бы назвать нереальным, невероятным, если бы не сама наша жизнь, опрокидывающая... наши прежние представления о “реальном” “невозможном”. Если бы, наконец, не сознание того, что подлинное искусство всегда рождалось именно там, на изломе возможного и немыслимого, достоверного и едва воображаемого”.

Дидуров А. Легенды и мифы Древнего Совка. - М.: Изд-во стандартов, 1995. - 224 с.

Автор известного шлягера “Когда уйдем со школьного двора”, критик и журналист Алексей Дидуров обращается к читателям уже с четвертой книгой. Она интересна и своим содержанием, и построением. Ее прозаическая часть состоит из нескольких автобиографических новелл (“Рекс коммуналка”, “Пора - не пора, иду со двора!..”, “Круги своя” и др.); вторая часть - поэмы “Снайпер”, “Мертвая голова”, “Постфактум”, “Подворотня”. В двух словах - это история Москвы пятидесятых - семидесятых годов, рассказанная как история столичных коммуналок, прошедших три этапа: первый - неустроенный, полуподвальный, второй - “золотой век”, вызывающий у многих ностальгию, и последний - агонизирующий, полный черной зависти и злобы. Многое из того, что сегодня происходит с Россией и с нами, зарождалось, вызревало на кривых и горбатых московских улочках, в глухих переулках и в глубине проходных дворов столицы СССР. Судьбы, сюжеты, личности, типажи и персонажи авантюрного трагикомического театра городской жизни - вот объекты авторского взгляда. Сквозь эту многоликость проглядывает еще одно лицо: любимая автором Москва. Москва, воспитавшая в нем и чувство юмора и способность к состраданию, и особый, эпический подход к факту, детали, событию и к самому языку, к слову.

На книгу Дидурова откликнулся известный поэт Ю. Ряшенцев в статье “Полеты отдельно” (Лит. газ. 1995. № 48. 29 нояб. С. 4).

Дмитриев А. Поворот реки: Повесть // Знамя. - 1995. - № 8. - С. 129-161.

Повесть Андрея Дмитриева обратила на себя внимание аналитиков текущего литературного потока. А. Немзер (“Взгляд на русскую прозу в 1995 году” // Сегодня. 1995. 23 дек. С. 7) и П. Басинский (“Сумерки реализма” // Лит. газ. 1995. 27 сент. С. 4) уделили ее рассмотрению немало места. Каждый предложил свое прочтение этой вещи, построенной на, казалось бы, традиционном для отечественной литературы “почти чеховском” материале. События здесь развертываются в тихом месте за городской окраиной, где на высоком берегу реки в старом монастыре расположился интернат для больных туберкулезом детей. Один из главных героев - доктор Снетков, погрязший в будничных и тяжких заботах, порядком опустившийся, но все же пытающийся хоть что-то сделать для попавших к нему совсем не избалованных судьбой ребят. Примеры современной жизни с ее грубой бедностью, грязью, отчаянием и равнодушием, согретые “мерцающим светом” то ли сна, то ли сказочных надежд - таков фон произведения. Реальность переплетается в нем с мечтой о чем-то возвышенном, прекрасном и вечном. Потому живые, списанные с натуры типажи вдруг начинают расплываться, приобретая символические очертания. Описания житейских мытарств героев сменяются рассуждениями о Вере и Боге, навеянными старой фреской, сохранившейся на монастырской стене. Все это рождает вопросы о том, что же будет со всеми нами в сегодняшнем неблагополучном и тревожном мире. Чрезвычайно расположенный к автору А. Немзер считает, что повесть несет оптимистический заряд. Более сдержанный в эмоциях (хотя и констатирующий хороший писательский уровень произведения) П. Басинский находит, что читатель не получит здесь никаких ответов, потому что несмотря на прямые переклички с Чеховым, где “все жестче, беспощаднее и оттого правдивей”, автор предложил всего лишь некий умело приготовленный литературный коктейль - “вкусный, слегка наводящий на печальные воспоминания напиток”.

Дубнова-Эрлих С. Хлеб и Маца: Воспоминания. Стихи разных лет. - СПб.: Максима, 1994. - 300 с.: ил.: портр.

Ермаков О. Последний рассказ о войне // Знамя. - 1995. - № 8. - С. 10-25.

Олег Ермаков, литературный дебют которого состоялся на страницах журнала “Знамя” в 1989 г., в 1992 г. опубликовавший здесь же роман “Знак зверя”, который всерьез претендовал на получение премии Букера 1993 г., с первых шагов прочно зарекомендовал себя как один из самых талантливых писателей “афганской темы”. Первая в России книга прозы О. Ермакова вышла в 1994 г. в Смоленске.

Занимающий всего шестнадцать страниц “Последний рассказ о войне” стал событием журнальной прозы 1995 г. Это настоящая глубокая литература, в которой жизнь, внутренний мир человека предстают во всей сложности, многомерности, в щемящей неоднозначности событий и переживаний. Герой новеллы - тридцатилетний писатель Мещеряков, прошедший солдатом через афганскую войну, изображен автором в хороший для него момент. Получив гонорар за только что вышедшую в свет книгу, он в добровольном одиночестве “отмечает” в ресторане это событие. “Итак, он написал эту книгу. Написал о том, что знает. Он узнал тоску военных палаток в раскисшей степи, страх пули, заразительную жестокость. И написал об этом. Написал так, как узнал... Но мечтал о другой книге... О книге, насыщающей сердце...”. Собственно, эти раздумья героя, нахлынувшие на него воспоминания, его стремление разобраться в собственных поступках, чувствах, ощущениях, нащупать то главное, что должно вылиться в будущий, новый, “последний рассказ о войне”, и составляют содержание произведения О. Ермакова. Это - не изображение рефлектирующего героя и даже не афганские зарисовки (хотя их, и очень выразительных, в тексте достаточно), а серьезная попытка сказать о самом главном, самом важном: о жизни и смерти, о том, что осталось и вызрело в душе человека, прошедшего через войну. О чем должен быть тот “последний рассказ”? Какие мысли, наблюдения, какой трагический опыт надо запечатлеть, чтобы до конца выплеснуть все, что болит, мучит, заставляет “снова мчаться на грохочущем железе сквозь жару, пыль, страх и смерть”; рассказ, который бы “как магнит, захватил, втянул в себя все, что только он помнит, думает, знает о войне?” Ведь герой Ермакова “набит сюжетами войны, они блуждают по нему, как осколки”. Сможет ли он “заключить мир или обречен на вечную войну”, во многом зависит от этого его последнего рассказа, от того, сумеет ли он объяснить себе и людям, в какие бездны влекут их (и будущие поколения) кровь, насилие, жестокость сегодняшних войн. Герой Ермакова много бы отдал, чтобы “никогда уже не окунаться в небо войны, никогда уже не настигать верблюжьих погонщиков и их черноглазых детей, добиваясь наград, денег и звездочек на погоны... Теперь бы ему хватило звезд небесных”.

Ерофеев Вен. Из записных книжек // Знамя. - 1995. - № 8. - С. 166-177.

Фрагменты из записных книжек 1972-1973 гг. Венедикта Ерофеева (1938-1990), автора легендарной книги “Москва - Петушки”, дают представление о творческой лаборатории писателя. Это - слова, фразы, выражения, факты, которые могли быть использованы в работе над рукописями. Содержание записей позволяет судить о широте интересов автора, о круге книг, имен, явлений искусства, исторических и бытовых фактов, находившихся в его поле зрения. Поклонники таланта Венички Ерофеева получат возможность насладиться юмором писателя, посмаковать его неповторимые фразы, остроумные замечания и определения, смешные и поучительные изречения, почерпнутые из книг и из жизни. Собственно именно эти ерофеевские словосочетания и определяют основной читательский интерес публикуемого небольшого материала. Вот некоторые из них: “греховно был распростерт”; “щемило слева и справа от сердца”, “Ты лишила меня вдоха и выдоха”, “простодушие с желчью”, “рубашка на груди так распахнута, что видны были ноги”, “пышущий нездоровьем”, “Люди, не убивайте друг друга, ибо это доставляет мне огорчение”.

Жирмунская Т. Мы - счастливые люди: Воспоминания. - М.: Латмэс, 1995. - 232 с.

Одним из этих посланных в переломный момент жизни стал священник Александр Мень (“Нам дана короткая пробежка...”), коренным образом изменивший судьбу автора, в начале 80-х метавшейся между надвигающейся эмиграцией и невозможностью расставания с родиной. Давшие название книге лирические воспоминания “Мы - счастливые люди” - о замечательном прозаике Юрии Казакове (1927-1982), однокурснике и близком друге Т. Жирмунской. Это письма, написанные любимому уже после его смерти. В них память о незабываемых днях и горьких мгновениях переплелась с честным и мужественным анализом причин, по которым этот длившийся с паузами и всплесками четверть века “диалог двух”, “друг для друга созданных и друг друга отторгающих”, так и не соединил их навсегда, хотя и подарил нежность, понимание, чувство сердечного родства, пронесенные через всю жизнь. Примечательно, что автор нигде не стремится оправдать себя, свести счеты, упрекнуть своего адресата. Напротив, с обескураживающей объективностью фиксирует собственные промахи и слабости, находя реальные объяснения самым резким и жестким поступкам того, кто был ей бесконечно дорог и кому она не всегда была в состоянии помочь. В рецензии Татьяна Бек (Знамя. 1955. № 10) называет эти записки “повестью о странностях любви”. Но, заметим, именно Любви, потому что сильной самоотверженной женской любовью, болью и нежностью продиктовано здесь каждое слово. Бережно воссоздает автор сложную фигуру Юрия Казакова, трагически недооцененного ни при жизни, ни после его безвременного ухода. Она вспоминает их литинститутские годы, показывает Ю. Казакова в разные жизненные и творческие периоды, как бы заново перечитывает его произведения, приводит отрывки из его писем. Записки Т. Жирмунской позволяют увидеть личность писателя во всем ее объеме и масштабе, дают своеобразный ключ к пониманию его “литературной и человеческой загадки”. Между этими двумя “судьбоносными” главами - мемуары о Давиде Самойлове, рассказ об академике В .М. Жирмунском (дяде Т. Жирмунской), небольшое эссе о российском поэте Валерии Перелешине (1913-1992), доживавшем свои годы в богадельне Рио-де-Жанейро и другие материалы. Поэтическая проза Тамары Жирмунской, по словам Т. Бек, рискует показаться “старомодной”, однако она “не приедается, но дышит подлинностью и ароматом настоящей жизни, когда все выстрадано и за все “уплочено””.

Залотуха В. Великий поход за освобождение Индии: Революционная хроника // Новый мир. - 1995. - № 1. - С. 10-97.

В романе-пародии известного драматурга Валерия Залотухи множество давно известных сведений, деталей быта революционной эпохи и привычных штампов при их оценке перемежаются с откровенным авторским вымыслом. И все это скомпоновано таким образом, что со всей наглядностью подчеркивает авантюрное начало, бессмысленную жестокость и полную историческую бесперспективность октябрьского переворота 1917 г. в России. Основу сюжета составляют вымышленные события, которые Залотуха интерпретирует как впервые представленные для широкой публики, засекреченные ранее факты. Речь идет о создании в 1920 г. I-го особого Ордена Боевого Красного знамени кавалерийского корпуса им. В. И. Ленина. Это сверхсекретное соединение, все бойцы и командиры которого, давшие подписку о неразглашении тайны до конца жизни, числятся без вести пропавшими. Корпус получил боевое задание: своим ходом, при помощи карт двухсотлетней давности и “Хождения за три моря” Афанасия Никитина дойти до Индии и поднять местное население на национально-освободительное восстание против английских колонизаторов и собственной знати. Это, по меткому выражению А. Немзера (“Сегодня”. 1995. 12 янв. С. 10) “мероприятие в равной мере бредовое и соответствующее практике кремлевских мечтателей”, естественно, провалилось с треском, унеся жизни большинства участников. Судьбы уцелевших сложились не всегда счастливо, но очень своеобразно. Особенно судьба командира эскадрона Ивана Новикова, “условно расстрелянного” своими же еще до начала “великого похода”, однако пережившего и сам поход, и все дальнейшие превратности жизни на чужбине, и дожившего в Индии до ста одного года, как и было ему предсказано при рождении.

В романе предлагается также интересная версия последних лет жизни и “настоящих причин” смерти Ленина. Автор создает остросатирические портреты Ленина, Троцкого и Сталина и рисует далеко не идиллическую картину взаимоотношений этих трех вождей революции.

Залыгин С. Однофамильцы: Повесть // Новый мир. - 1995. - № 6. - С. 3-36.

К традиционному в русской (и в мировой) литературе предсмертному прозрению Сергей Залыгин (р. 1913) приводит ветерана войны, прожившего типичную для людей его поколения, но от этого не менее тяжелую жизнь. Техникум, комсомол, партия и должность зам. начальника цеха, фронт, плен, лагеря, затем реабилитация и персональная пенсия. А потом перестройка, сломавшая привычный строй понятий и систему ценностей. Константин Николаевич Бахметьев оказался одним из немногих пожилых людей, которые не растерялись, не озлобились, а попытались понять происходящее. Малообразованный с юности, он стал исправным читателем районной библиотеки, поставив себе интересную и довольно своеобразную задачу: изучить вклад в русскую культуру и науку своих знаменитых однофамильцев. И благодаря этим изысканиям безнадежно больной Бахметьев к смертному своему часу пришел просветленным, несмотря на все трудности, пережитые им ранее и непростую ситуацию в стране теперь.

Зиник З. Бал-маскарад: Повесть // Нева. - 1995. - № 3. - С. 7-29.

События, описанные в повести Зиновия Зиника (р. 1945) происходят на ежегодном балу русской эмиграции в Лондоне в фешенебельном ресторане “Пале Рояль”. Молодой советский эмигрант Алек, еврей, приехавший в Англию пятнадцать лет назад, оказался на балу случайно в качестве корреспондента Би-Би-Си. И хотя Алек чувствует себя здесь неуютно и одиноко, все увиденное рождает в нем чувство причастности к чему-то историческому. Граф Толстой-Тотт, князь Вронский - для него не просто люди, а живые свидетели и герои русской истории. Поэтому он так болезненно воспринял появление на этом балу праправнука Достоевского - водителя трамвая из Ленинграда. Для него праправнук - “какое-то издевательство над русским народом” (Потомка Достоевского откопал и привез на бал коллега Алека поляк Пол Павликовский). Особое почтение Алек испытывает к старому барону Фиргофу. Он ощутил в этом немного эксцентричном старике “потерянное колено русской интеллигенции, то самое бунинское, кузминское, все запрещенное, вычеркнутое из советских книг по истории”. По какому-то необъяснимому чутью барон также выделил Алека из толпы, но совсем иначе.

На протяжении всего бального действа старик донимает его ядовито-ироничными замечаниями и вопросами, ответы на которые его мало интересуют. Ведь барон и без них знает, что представляет из себя этот “всемирный фармазон” в “псевдо-твидовом костюме”. Для него Алек Рабинович - безродный еврей, не знающий своих корней. Но, к своему удивлению, старый барон услышал совсем не те ответы, какие ожидал. В результате выяснилось, что эти два человека роковым образом связаны друг с другом: в двадцатом году дед Алека подписал ордер на расстрел отца барона. Потрясенному барону по всем законам полагалось бы ненавидеть этого человека. Но все произошло по-другому. Снобизм барона улетучился. Он стал вдруг несчастным и до отчаяния одиноким, оторванным от корней стариком. Он умоляет Алека встретиться с ним еще раз, “хоть на том свете”. “Вы знаете, дружочек мой, - говорит едва живой после случившегося с ним сердечного приступа, барон, - ведь у меня на свете никого не осталось... Просто некому рассказать обо всем..., что случилось со мной, с моим отцом. С Россией”. Для него Алек - единственный свидетель и связь с прошлым и единственный в этом мире человек, который сможет понять его “до конца”. Это происшествие изменило и Алека. Все эти графы и князья, “матроны, разряженные под фрейлин” показались ему жалкими статистами из “декадентского фарса или готического кошмара”.

Прав мудрый барон, бал этот “сплошное фру-фру”, а его участники, что Вронский, что Достоевский, - оборотни.

Искандер Ф. Софичка: Повесть // Знамя. - 1995. - № 11. - С. 3-80.

Кабаков А. Последний герой: Роман // Знамя. - 1995. - № 9. - С. 6-48; № 10. - С. 63-135.

“К кабаковской прозе можно относиться по-разному, можно ее любить, можно ненавидеть, но отрицать то, что она где-то существует, невозможно”. Так считает один из рецензентов (Ф. Икшин // Октябрь. 1996. № 1. С. 185-186) нового романа писателя. Как и уже известные читателям вещи Александра Кабакова (р. 1943) - “Невозвращенец” (1989), “Подход Кристаповича” (1990), “Сочинитель” (1991), “Самозванец” (1992) и др., “Последний герой” представляет собой фантасмагорическое напластование разных форм и жанров. Мистика, ирония, мелодрама, крутая эротика, политический триллер, фантастика, детектив, антиутопия - все это присутствует в тексте романа и сменяет одно другое с ошарашивающей неожиданностью. Повествование сконструировано как бы из нескольких блоков, каждый из которых связан в основном только общим героем - неким Михаилом Шорниковым. В первой части романа - это пятидесятилетний “слегка потрепанный” уже представитель творческой интеллигенции, обожаемый женщинами “всех возрастов и сословий”, но порядком подуставший. Во второй, время которой смещается из наших дней в 2096 год - он же активный участник рискованной боевой операции, предпринятой для того, чтобы вывести из строя тщательно охраняемый “Центр Управления Общественным Мнением”. Третья часть повествует о большой любви героя и красавицы-миллионерши на фоне нехитрой детективной интриги, характерной для нашего “полууголовного” времени.

Любопытно, что автор и его “последний герой” по ходу повествования обмениваются посланиями, высказывая друг другу взаимные упреки и выясняя “отношения”. В их “перебранках” проигрывается возможная полемика писателя с его критиками, приводятся аргументы “за” и “против”, выдвигаемые каждой из сторон. Впрочем, у критики находится еще что добавить. Например, Т. Морозова в статье “Последний Кабаков” (Лит. газ. 1995. 15 нояб. С. 4) определила жанр этой вещи как “роман-тусовку” и, с интересом рассмотрев его особенности, посетовала, что, обладая явным талантом писателя-жанриста, Кабаков написал не “классный, допустим, триллер”, а “прямо-таки рассыпающуюся на глазах” прозу.

Кенжеев Б. Портрет художника в юности: Повесть / Предисл. авт. // Октябрь. - 1995. - № 1. - С. 3-102.

По свидетельству самого Бахыта Кенжеева, эта автобиографическая повесть вместе с опубликованными ранее “Иваном Безугловым” (Знамя. 1993. № 1-2) и еще одним, пока не написанным произведением должны составить единое целое, а именно - роман “Мытари и блудницы”. Сюжетно, правда, две уже существующие части связаны между собой довольно слабо. Герой новой повести Алексей Татаринов, одноклассник Безуглова, знал Ивана еще директорским сыном, представителем “золотой молодежи”. Но дружны мальчики не были и общих интересов не имели. Татаринов с детства тяготел к высокой духовности. Ее символами автор делает будто бы изучаемую в Московском университете науку алхимию и выдуманное искусство - экзотерику. В Экзотерическом институте (подобие театрального), а также в немногочисленных студиях готовят аэдов, сочиняющих преимущественно на греческом языке и исполняющих, аккомпанируя себе на лире, эллоны - сложные лирико-философские произведения. Эллоны передают впечатления художника от жизни и одновременно его суждение о ней. Довольно точно описывая быт Москвы 1950 - 1970-х годов, Кенжеев в то же время подчеркивает, что в этой жизни всегда существовало нечто сверхценное, внематериальное, чье наличие и значимость и определяет неповторимые особенности российской жизни.

Ким А. Онлирия: Роман / Послесл. авт. // Новый мир. - 1995. - № 2. - С. 9-55; №. 3. - С. 59-112.

У философского романа Анатолия Кима “о чувстве бессмертия, об ощущении вечного существования вопреки убийственной очевидности смерти, о причастности отдельной жизни к бесконечному Божественному действу” - сложный, многоплановый сюжет. Действие происходит одновременно в реальной современной жизни, главным образом, в России и в призрачном пространстве Онлирии - “вселенной облаков” под зеленым солнцем, куда попадают люди после смерти. Два эти мира не изолированы друг от друга: обитатели Онлирии помнят свою прошлую жизнь и иногда навещают оставшихся на Земле - являясь им в снах и видениях. Кроме того, в романе действуют вездесущие демоны, которые вмешиваются и в земное бытие человечества, и в существование людей после смерти. Один из этих падших ангелов, бывший в свое время среди тех, кто “зажигал звезды и начинал время”, демон Неуловимый, и есть главный герой романа. По существу роман, и представляет собой “что-то вроде записок д. Неуловимого, которому очень неловко и затруднительно рассказывать о том, что на возвышенном языке людей называется роковой страстью”. Предмет этой страсти - русская женщина Надежда, которую демон преследует всю ее земную жизнь, поочередно вселяясь во всех трех ее мужей, и не оставляет в покое в Онлирии. И хотя демоны, в отличие от людей, уж если умирают, то окончательно, без надежды на Воскресение, а вина Неуловимого велика - страсть, охватившая его сильнее не только любви к Богу, но и страха смерти. К тому же, он верит все-таки в милосердие Божие, надеется на него. Таким образом именно ВЕРА-НАДЕЖДА-ЛЮБОВЬ в их единстве выступают в романе как сила, способная противостоять смерти.

Коваль Ю. Суер-Выер: Пергамент // Знамя. - 1955. - № 9. - С. 56-121.

Юрий Коваль (1938-1995) был известен в основном как детский писатель, автор книг “Чистый двор”, “Кепка с карасями”, “Недопесок”, “Полынные сказки”, “Самая легкая лодка в мире” и др. В “Библиотеке “Огонек”” (1990. № 3) выходил небольшой сборник его рассказов (“Когда-то я скотину пас”). Незадолго до скоропостижной кончины (в августе 1955 г.) автор успел подержать в руках верстку журнала со своей новой прозаической вещью.

“Пергамент” Ю. Коваля являет собой череду веселых и удивительных “баек”, связанных с путешествием настоящего морского волка капитана Суера-Выера и его команды. На фрегате “Лавр Георгиевич” они бороздят просторы океана, открывая неведомые земли. Путевой дневник, построенный на игровой словесной основе, рисует невероятные приключения героев на каждом из открытых ими островов: Неподдельного счастья, Большого вна, Голых женщин, Пониженной гениальности, Посланных на... и др. В “блаженно-смеховой манере” письма, объединяющей гротеск, едкую насмешку, литературную пародию, сатирические фантазии, поражающей парадоксальностью и скоморошьим переосмыслением реальных явлений и библейских сюжетов - суть этого текста. “О, как причудлива и свободна его проза, - пишет о книге Татьяна Бек (Знамя. 1996. № 1. С. 195-197). - Идиомы кувыркаются, метафоры парят, эпитеты бегают вперегонки и кружатся, клички и прозвища пируют на просторе. Коваль - гениальный сводник слов. Он так умеет подружить или столкнуть лбами слова, порознь нейтральные, что в неожиданно диковинном союзе те обретают свежий и качественно новый звук, смысл, силуэт”. Порой проза прерывается оригинальными авторскими стихами. Коваль, по определению той же Т. Бек, “был дивный поэт, прививший обэриутскому стволу крупные цветки русского фольклора”. Даже сноски и комментарии обрастают в тексте “цельной художественной плотью”.

Многомерная пародийная стихия, охватывающая множество направлений (на эротическую мистику, на философскую лирику, на умствования ученых-лингвистов, на большевистские лозунги, на речи эмигрантов и т.д.), неоднозначность взглядов на одни и те же проблемы, “гротескное раздвоение” героев (даже обе части фамилии Суер-Выер порой начинают соперничать и действовать самостоятельно, а один из персонажей мучительно тоскует по своему второму “я”, убежавшему от него) постоянно присутствуют в “грустно веселой” прозе Ю. Коваля. Приключения и уроки, пережитые и почерпнутые героями произведения в их долгом морском путешествии, оканчиваются на острове истины (ее там “до хрена”), где повествователь с нотой светлой печали неожиданно предсказывает скорый финал своего земного пути: “Пройти до конца осталось совсем немного... Я это ясно увидел и решил закончить этот пергамент. Закончим его внезапно, как внезапно кончится когда-то и наша жизнь”. Это произведение Ю. Коваля, опубликованное сразу же после прощания с автором, заставило еще раз заговорить о нем как о “личности и таланте грандиозной подлинности”.

Краковский В. Наисчастливейшие времена: Повесть // Октябрь. - 1995. - № 7. - С. 82-154.

Повесть Владимира Краковского является своего рода предупреждением для тех, кто в наше трудное время затосковал о “твердой руке” и начал оглядываться назад в поисках идеальной модели общественного устройства. С жестокой иронией характеризует автор время сталинских репрессий как “наисчастливейшее” (для кого?). И хотя в произведении рассказано множество забавных случаев при Сталине или даже с самим Сталиным произошедших, картина в целом получается совсем не смешной, а скорее жутковатой. На втором ее плане отчетливо проступают все характерные для того времени негативные явления, всеобщие страх и недоверие, массовые политические психозы, искусственно и искусно разжигаемые, повсеместное унижение человеческого достоинства.

Реальные события из истории нашей страны Краковский показывает в воспоминаниях сталинских приспешников, “законсервированных” между жизнью и смертью, в некотором вымышленном мире, названном им самим “спецпоселением”. Там же находится и рассказчик, бывший писатель, старательно выполнявший в свое время заказы ЦК. Там же и сам Сталин, терпеливо выжидающий момента, когда можно будет построить всех обитателей этого мира в колонны и повести их вновь завоевывать власть в реальном мире.

Крышталь О. Гомункулус: Роман // Нева. - 1995. - № 7. - С. 8-84; № 8. - С. 7-81.

Олег Александрович Крышталь (р. 1945) - ученый нейрофизиолог, член Европейской Академии, член-корреспондент Российской Академии наук и Национальной Академии Украины, лауреат Государственной премии СССР. “Гомункулус” - его первый роман. В нем речь идет о крупном ученом-нейрофизиологе, решившем подвергнуть себя рискованной операции, дабы проверить правильность собственной научной гипотезы и, сделав открытие, “обрести гениальность”. Эта идея охватила его после встречи с молодой диссертанткой, которая впоследствии стала его близким другом. Их объединяла не только глубокая симпатия, но и профессиональные интересы. В какой-то момент ему показалось, что он отстает от нее в уме и в таланте. Сама того не подозревая, она “включила” в нем “мощный комплекс”, подчинивший себе сознание героя. Сложность и ужас ситуации заключались в том, что для этой операции необходим донор - человеческий эмбрион - его собственный не родившийся ребенок. Чтобы сделать свое открытие, он должен был лишить зародыш права на развитие и обновить чужими клетками свой мозг. Читателю предлагается произведение не только с нетривиальным сюжетом, но и оригинальной повествовательной стилистикой, которая напоминает пунктир дневниковых записей, ведущихся по “принципу наименьшего действия”: когда для правды нужен абсолютный минимум слов.

Кувалдин Ю. Ворона: Повесть // Новый мир. - 1995. - № 6. - С. 93-115.

Написанная в популярном сейчас стиле “римейк” повесть Юрия Кувалдина как бы воспроизводит ситуацию чеховской “Чайки” в современных условиях. В подмосковной усадьбе богатого дельца собирается странная компания его “друзей”: подручных и прихлебателей - старая актриса, молоденькая журналистка, бывший врач “кремлевки”...

Подобно героям Чехова, они порываются решать мировые вопросы, но автор постоянно снижает их образы, подчеркивая, что речь в данном случае идет не о гордой белокрылой чайке, а всего лишь о черной вороне. В начале повести все обитатели даже собираются послушать, как на домашней сцене Маша будет читать написанный Мишей заумный монолог. Но монолог этот не о Мировом Духе, а всего лишь о “метафизике “черной вороны”, летающей над свалкой человечества.

В этой разношерстной компании никому не дано самовыразиться в искусстве и тем спастись, потому что все здесь - дилетанты. Это в равной степени относится к старикам, время которых прошло, к юным, явно выбравшим неправильный путь, и даже к самому Абдуллаеву, который хотя и принадлежал к хозяевам жизни, не достиг душевного покоя. И еще - в отношениях между людьми нет даже намека на любовь: они философствуют, спорят, добиваются своего, но никто из них не способен на простое человеческое чувство, на порыв, на самоотвержение во имя ближнего.

Куняев Ст., Куняев С. Божья дудка: Жизнеописание Сергея Есенина / Вступ. Ст. Куняева // Наш современник. - 1995. - № 3. - С. 6-57; № 4. - С. 47-77; № 5. - С. 82-112; № 6. - С. 33-76; № 7. - С. 58-116; № 8. - С. 87-151; № 9. - С. 3-33.

Куняев Ст., Куняев С. Сергей Есенин. - М.: Мол. гвардия, 1995. - 571 с.: ил. - (Жизнь замечат. людей).

На протяжении всего последнего десятилетия отец и сын - Станислав и Сергей Куняевы занимались изучением жизни и творчества Сергея Есенина (1895-1925), издавали стихи и прозу литераторов “есенинского круга”, работали над материалами о Есенине, сохранившимися в архивах ЧК-ОГПУ-НКВД, спецхранах и спецфондах ЦГАЛИ и ИМЛИ, в частных архивах, а также в дошедших теперь до отечественного читателя зарубежных изданиях и публикациях. Они предпринимали поездки в есенинские и клюевские места, встречались с родными, друзьями, современниками поэтов и очевидцами событий.

Результатом этой работы стало законченное и опубликованное в год есенинского столетия “жизнеописание Сергея Есенина”, которому авторы дали заглавие “Божья дудка”. В краткой вступительной заметке к публикации Ст. Куняев подчеркивает: “Это не роман, а именно жизнеописание, завершающее все, что мы узнали о поэте, его друзьях, “о страшных летах России”, которые продолжаются...” Книга охватывает весь жизненный путь поэта от детских лет в Константинове до трагической гибели в ленинградской гостинице “Англетер”. Авторы выстраивают свою, часто несовпадающую с официальной, версию событий, взаимоотношений Есенина с окружающими его людьми, их роли в сего судьбе. Характеристики, портреты многих известных личностей здесь также приобретают неожиданные краски, обрастают новыми фактами и трактовками. Что это - субъективное толкование или результат изучения новых документальных источников, - предстоит решить читателям, критикам, исследователям.

Кураев М. Жребий № 241: Романтич. хроника // Знамя. - 1995. - № 11. - С. 85-167.

Кураев М. Встречайте Ленина!: Из записок Неопехедера С.И. // Новый мир. - 1995. - № 9. - С. 5-27.

“Мой дед, умерший до моего рождения, и бабушка, погибшая от голода в сорок первом году, каковую по младенчеству я помнить не мог, из предметов матерьяльных, вещественных, осязаемых оставили наследникам тридцать четыре письма и связку документов”, - пишет Михаил Кураев (р. 1941), вновь обратившийся к хронике своей семьи (в 1994 г. в “Знамени” опубликована его автобиографическая “Блок-ада”). Собственно, это подлинные письма и документы, с любовью и горячим сочувствием прокомментированные писателем, и составляют основу его нового повествования. “Жребий № 241” - билет, который вытащил его дед, призванный из Подмосковья на военную службу в 1897 г., и по которому определялась его дальнейшая воинская судьба. Однако он получил отсрочку от службы как студент-медик. Но в 1904 г., после нападения Японии на Россию, уже с дипломом врача Николай Кураев счел своим долгом отправиться (как и предписывал ему жребий) “на службу в постоянные войска”, туда, где развернулся “театр военных действий”. В то время он был влюблен, мечтал о женитьбе, война же как бы стала “нарочитым препятствием к этому”, и своим личным в ней участием он словно старался “как можно скорее устранить досадное обстоятельство, оттягивающее его счастье”.

Сопоставление записей, сделанных в одни и те же дни этими двумя занимающими столь различные ступени общества людьми (рядовым русским интеллигентом и тем, кто определял судьбы страны, в том числе и конкретные судьбы Николая Кураева и его невесты) - дает представление о том, как делается история.

“Времена не выбирают! Да, ни у деда, ни у бабушки, разумеется, не спрашивали, затевая войну на Дальнем Востоке, как не спрашивали наших родителей о войне с Германией, а нас про Афганистан и Чечню”, - обращаясь к сегодняшним читателям, говорит автор. - Но, может быть, это непростительная расточительность, непростительная слепота не видеть, что история пишется не только сидящими на тронах и толпящимися рядом вождями. В эти же годы, в эти же дни другие люди, уже полузабытые и якобы превзойденные, писали свои страницы истории своей России”.

Кучаев А. Записки Синей Бороды // Знамя. - 1995. - № 2. - С. 9-61.

Замысловато построенное повествование Андрея Кучаева представляет собой длинный монолог главного героя - мужчины средних лет, - пытающегося проанализировать различные эпизоды своей жизни, встречи с женщинами и ту роль, которую он сыграл в их судьбе. В небольших и живописных главках возникает вереница женских лиц, имен и связанных с ними историй. В них герой и его спутницы (юная красавица Аля, невеста с Волги, китаянка Мей Фей, отважная Галка, безнадежно влюбленная Ольга, Рыжая, Манон и другие) оказываются то в критических ситуациях на грани жизни и смерти, то в курьезных, пикантных, а постепенно все более заурядных обстоятельствах, сливающихся в сплошной, удручающий своей банальностью житейский водоворот. И хотя заглавия отдельных частей (“Встреча в горах с дьяволом”, “Лесной черт”, “Дьявол во плоти”, “Век наслаждения и посрамление дьявола...”) звучат довольно претенциозно, повествование все более сводится к совсем не дьявольской, а скорее обыкновенной исповеди много повидавшего мужчины. С некоторым страхом, оглядываясь назад, он готов обвинить себя в том, что нес встреченным им женщинам зло даже тогда, когда надеялся им помочь. Свои истории автор то и дело перемежает многозначительными размышлениями о коварной природе зла, что дало повод критикам [А. Немзеру в газ. “Сегодня” (1995. 19 апр. С. 10) и, в частности, А. Латыниной в статье “Сайка с изюмом” (Лит. газ. 1995. № 11. 15 марта. С. 4)] упрекнуть его в “натужной философичности”, в стремлении “углубить живописную картину, подвесив ее на крючок глубокомыслия”.

Левитин М. Плутодрама // Октябрь. - 1995. - № 11. - С. 47-79.

Левитин М. Убийцы вы дураки: Реконструкция романа // Октябрь. - 1995. - № 4. - С. 88-149.

Оба произведения Михаила Левитина очень сложны по форме, реалистичность повествования нарушается в них наличием параллельных сюжетных линий, временными сдвигами, собирательностью образа главного героя. В “Плутодраме” автор вообще не дает ему имени, указывая только, что это талантливый русский артист. Рожденный в самом начале ХХ века в Риге, он стал свидетелем, участником, а иногда и жертвой многих исторических событий. Автор как бы просматривает параллельные варианты отдельных участков судьбы своего героя. Большинство из них - тупиковые, ведущие к расстрелу или виселице, что позволяет этому, во многом условному персонажу с полным основанием заявить “...у меня большой опыт расстрелов”. Однако в центральной сюжетной линии он благополучно доживает по крайней мере до 1960 года, посещает множество стран, в 50-е годы поселяется в Америке и пишет воспоминания, сам характеризуя многое из происходившего с ним как “миражи”.

Герой второго произведения, жанр которого автор обозначил как “реконструкция романа”, носит уменьшительно-ласкательное имя Шурка, да еще и с определением “бессмертный”. Он поэт, и весь изображенный в произведении мир строится из его творчества, субъективных его ощущений, снов и фантазий, и, на равных со всем перечисленным, из событий, в жизни этого человека происходящих. Вычленить линию “подлинной” Шуркиной судьбы довольно трудно. Она как бы складывается из многочисленных отрезков, что находит отражение в названиях глав (“Линия прерывается ненадолго”, “Линия взмывает вверх”, “Линии пересекаются” и т.д.). Некоторые, наиболее значимые с точки зрения автора слова выделяются крупным шрифтом. Чаще всего - АДВОКАТ ГОМЕРОВ, личность которого, однако, обрисована достаточно расплывчато. Однако все хитросплетения образов явственно передают гуманистическую направленность авторской мысли, стремление подчеркнуть ценность человеческой жизни.

Липкин С. Карьера Затычкина // Знамя. - 1995. - № 10. - С. 139-156.

Небольшая, написанная еще в сентябре 1985 г. повесть-эссе Семена Липкина (р. 1911) напечатана в разделе “Мемуары. Архивы. Свидетельства”. Автор обратился здесь к событиям конца 20-х - начала 30-х годов - времени своей юности. Однако он отнюдь не впадает в сентиментальные грезы, а сочными штрихами воссоздает реалии литературной жизни тех лет. Его острый, точный, ироничный взгляд напрочь лишен и ностальгической умильности, и драматических перехлестов. Характеристики отдельных персон (известных и малоизвестных) и литературных групп (чаще всего это “пролетарские” и “комсомольские” поэты) у С. Липкина, как правило, парадоксальны, но по-своему убедительны и, безусловно, очень любопытны. Читателю представляется возможность совершенно по-новому взглянуть на далекую и, казалось бы, хорошо изученную эпоху, из уст очевидца узнать как это было на самом деле. А попутно познакомиться с мыслями маститого автора по поводу многих более поздних литературных явлений и имен. “Карьера Затычкина” - один из развернутых сюжетов этой мемуарной повести, связанный с воспоминаниями о том, как автор работал на одного известного писателя, поставляя ему идеи и тексты, которые тот под своим именем успешно публиковал и даже прославился, поскольку одно из стихотворений, написанное как пародия, но принятое всерьез, было положено на музыку и стало песней, которую запела вся страна. Стоит еще раз подчеркнуть, что повесть Липкина - это прежде всего блестяще написанная, пронизанная юмором художественная проза, где воссозданы не столько лица и факты, сколько сама атмосфера жизни, литературных нравов, того, что было и что осталось, потому что писательская жизнь в общем-то не так уж и изменилась.

Актуальнейшую проблему нашей сегодняшней жизни - военные действия российских подразделений на Кавказе Владимир Маканин (р. 1937) рассматривает под совершенно неожиданным и несколько парадоксальным углом зрения. Он показывает, как облагораживающе действует красота Кавказа на простоватых русских парней, из которых в основном и сформированы военные федеральные силы. Но тем трагичнее противоречие между этим неожиданным и бурным расцветом духовности с одной стороны и жестокой необходимостью войны убивать, чтобы выжить - с другой.

Рассказ Маканина вызвал в критике оживленную полемику, однако при всем разнообразии мнений за этим произведением единодушно признается выдающееся место в литературном потоке. Большинство рецензентов отмечает глубинную связь рассказа с традициями русской классики, и в то же время новые, современностью обусловленные интерпретации темы русского военного присутствия на Кавказе. Важно отметить, что произведение написано в июле-сентябре 1994 года, до начала военных действий в Чечне.

Основной причиной для нападок стал “гомосексуальный характер” (выражение П. Басинского в его статье “Игра в классики на чужой крови” // Лит. газ. 1995. № 23. 7 июня. С. 4) в отношениях главных героев - русского солдата-силача Рубахина и плененного им красивого юноши-боевика. Критик увидел в этом одно из ярких выражений имперской тональности, свойственной, по его мнению, всему рассказу. А писатель О. Павлов на том же основании вообще назвал все произведение “написанным по лжи”. Возражая им, А. Латынина, напротив, указывает на глубокую правдивость “Кавказского пленного”, отражающего в полной мере реальный абсурд современной войны (Не игра, а прогноз художника // Лит. газ. 1995. № 23. 7 июня. С. 4). А. Немзер, также высоко оценивший это произведение, видит главную заслугу автора в том, что “детально прописана мерзкая плоть “кавказской политики”, проанализирована с безжалостностью социолога специфика бойни” (Взгляд на русскую прозу в 1995 г. // Сегодня. 1995. 23 дек. С. 7).

Макарова Е. Смех на руинах: Роман // Знамя. - 1995. - № 3. - С. 9-77; № 4. - С. 127-177.

Елена Макарова, в свое время окончившая в Москве Художественный институт им. Сурикова и Литературный институт им. Горького, с 1990 г. живет в Иерусалиме.

Фантасмагорическое повествование “Смех на руинах” (1994) представляет собой череду коротких, как бы перетекающих одна в другую картин, зарисовок, сцен, в которых участвуют многочисленные персонажи. Их облик, поступки, драматические переживания смутно проступают и быстро сменяются, будто кадры в телевизионном клипе. Автор отдельными штрихами наносит на бумагу эпизод за эпизодом, отводя особую роль цветовой гамме изображения. Одного из героев, “отмахнувшегося” от красок мира, писательница наказывает потерей способности различать цвета. Жизнь делается для него “переснятой на черно-белую пленку”, а сам он чувствует себя всеми покинутым “в пустой серой комнате”. Тщательно фиксируя “тени, рефлексы, фактуру”, автор постоянно устремляется “за границы реальной действительности”. Вымысел, иллюзия, свобода воображения, создающие “образ ирреального”, равно как и постоянно присутствующая в тексте язвительная ирония, - неотъемлемые и, может быть, самые существенные стороны художественной гаммы произведения. Хотя персонажи изображены нарочито расплывчато и условно, со сложной системой двойников и перекличек, читатель постепенно начинает ориентироваться в смешении лиц, времен, географических названий (чаще всего действие происходит в Израиле и в Германии), начиная различать контуры реальных и одновременно фантастических событий. История жизни героев развертывается как бы “на руинах”, оставшихся от судеб многих поколений. Спасаясь от житейского Потопа, они пытаются взойти на вершину (свою Голгофу?) чтобы одолеть убивающую жизнь пустоту.

Найман А. Славный конец бесславных поколений: Рассказы // Октябрь. - 1995. - № 11. - С. 3-44.

Автобиографические заметки Анатолия Наймана (р. 1936) - это серия набросков-воспоминаний, объединенных только личностью автора. Но поскольку в круг его общения входили И. Бродский, Б. Ахмадулина, В. Аксенов и многие другие известные и интересные люди, повествование о чисто субъективных впечатлениях молодости Наймана перерастает в описание некоторых аспектов жизни русской творческой интеллигенции 1950-1970 гг.

Некрасов В. Из неопубликованного / Вступ. Г. Бакланова; Послесл. Г. Анисимова // Дружба народов. - 1995. - № 3. - С. 25-58.

Материалы “из письменного стола” Виктора Некрасова (1911-1987) - эссе, очерки, выступления на радио и просто заметки, сделанные впрок. Все они написаны в 80-е годы, объединены темой Великой Отечественной войны и почти все имеют отношение к знаменитой книге В. Некрасова “В окопах Сталинграда”. Читатель познакомится здесь с небольшой ностальгической заметкой, в которой автор через сорок лет вспоминает о том, что происходило с ним 22 апреля 1941 года за два месяца до начала войны; получит авторские комментарии, касающиеся его Главной Книги, узнает о прототипах повести, их реальной судьбе и встречах с В. Некрасовым после выхода книги в свет и появления снятого по ней кинофильма “Солдаты”. В публикацию включены также заметка-воспоминание “40 лет со дня начала Харьковского (Тимошенковского) наступления (Мой первый бой)”, цикл небольших очерков, восстанавливающих ход Сталинградской битвы, с точки зрения участника и очевидца событий (с сентября 1942 по декабрь 1943). Автор рассказывает о своих (очень любопытных) состоявшихся в 80-е гг. встречах с бывшими немецкими солдатами, взятыми в плен под Сталинградом, о поездке в Нормандию (по местам боев 1944 г.). Включены также эссе, связанные с празднованием 9 мая в 1984 и 1987 гг., очерк, посвященный М. Егорову и М. Кантария, водрузившим знамя Победы над Рейхстагом, и другие материалы. Впрочем один только перечень, конечно, не дает представления о своеобразии этих заметок, впитавших черты творческой индивидуальности писателя. Живой язык, отсутствие общих мест, яркие, неожиданные факты, честность и прямота, неординарность суждений - все это представляет безусловный интерес и для почитателей В. Некрасова и для тех, кто хочет глубоко разобраться в истории Великой Отечественной войны.

Новикова О. Строгая дама: Повесть // Знамя. - 1995. - № 6. - С. 100-117.

В этой своей небольшой, жестко написанной и, на первый взгляд, строго реалистической повести Ольга Новикова касается скрытых сторон человеческой психики. Фрейдизм, мазохизм - вот направления, в области которых продвигается повествование, развивающееся параллельно в двух временных плоскостях. Героиня произведения Зоя как бы раздваивается, существуя и в наши дни, и в прошлом веке. Сообразно той или другой исторической обстановке она предстает то молодой современной женщиной, переживающей после гибели родителей чувство одиночества, тревоги, разочарования в людях, казавшихся ей близкими, и потому решившей съездить к подруге в Германию, то совсем еще девочкой - дочкой суровой, замученной заботами о семье провинциальной вдовы. Первую Зою мама когда-то методично учила уму-разуму с помощью ремня, второй достается от одержимого садистскими маниями мужа сестры, а потом от унижающей ее классной дамы в столичном институте для девиц. Во что это выливается в дальнейшем, какой выход нашли героини для преодоления комплекса жертвы и как позже использовали “ситуацию насилия” в своей сексуальной жизни, просто, холодно и деловито, с невозмутимостью врача, наблюдающего за пациентом, рассказывает автор. Любопытно, что в конце писательница выводит повествование за рамки личной судьбы “строгой неулыбчивой молодой дамы”, уверенной в том, что зло надо подавлять злом. Мысли о том, что “России нужна сильная рука” и присвоенное себе право выносить “окончательный приговор”, решая судьбы других, - делают образ героини неким символом, предостережением, намеком о возможном исходе реально существующей болезни.

Оганов И. Осень милосердия: Притча // Дружба народов. - 1995. № 12. - С. 20-40.

В повести Ивана Оганова не столько рассказывается о жизни грузинского художника Нико Пиросманашвили (Пиросмани), сколько создается общее впечатление о его личности и творчестве. Более двадцати отдельных, не связанных между собой новелл складываются в картину, по стилю напоминающую произведения самого Пиросмани: яркие краски, узнаваемые жизненные ситуации, нарочито упрощенный рисунок. И в центре этого калейдоскопа, конечно же, легендарная история о том, как ради любимой женщины художник “превратил в цветы” свою жизнь: продал единственную драгоценность, которой владел, - обручальное кольцо покойной матери и засыпал цветами маленькую квартирку актрисы Маргариты. Страстно влюбленный, мастер долгое время довольствовался взглядом или улыбкой любимой женщины, а оказаться с ней в одной компании почитал величайшим счастьем. Выросший в бедной крестьянской семье, наделенный от природы недюжинным талантом, но не получивший специального образования, Пиросмани был всего лишь бродячим “маляром”, писал свои самобытные шедевры на дешевой клеенке и продавал за бесценок. У него было множество друзей среди простых тружеников, актеров и веселых бродяг. Но он не мог предложить Маргарите достойной жизни, безбедного существования. И она уехала в Париж с богаты поклонником, а Пиросмани с потерей любимой лишился своего таланта, а, вскорости, и самой жизни.

Журнал “Дружба народов” опубликовал притчу И. Оганова “Осень милосердия”, в которой реальные события невеселой современной действительности переплетаются с болезненными видениями и тягостными ощущениями одинокой, больной, опустившейся девушки Нели. В городском многолюдье она напрасно пытается найти живую душу, которой можно было бы излить светлую моцартовскую печаль, связанную со смертью ее тяжело болевшей матери.

Петрушевская Л. Мост Ватерлоо: Рассказы // Новый мир. - 1995. - № 3. - С. 7-26.

Семь рассказов цикла, сюжетно между собой не связанных, посвящены судьбам женщин в сегодняшней (да и вчерашней тоже) России. Младшей из тех, о ком идет речь - всего восемнадцать, и трудности в ее жизни пока только материального характера. Выросшая без отца, она несет на себе отпечаток материнской трагической судьбы (рассказ “Мильгром”). Старшей из героинь, выжившей из ума колхознице - восемьдесят один год, и жизнь ее была далеко не из легких (“Теща Эдипа”). Баба Оля из рассказа, давшего название всему циклу “Мост Ватерлоо” - едва достигла пенсионного возраста. Все превратности ее судьбы до боли типичны для этого поколения. Блестящая выпускница консерватории, она поехала в глушь по распределению молодого мужа. Пожертвовала профессией ради семьи, а на склоне лет оказалась брошенной человеком, которому помогла сделать карьеру. И осталась баба Оля в некогда собственной квартире кем-то вроде приживалки в не слишком счастливой семье единственной дочери. Но как человек интеллигентный и тянущийся к искусству, нашла себе отдушину в иллюзорном мире кино. А ее сверстница Антонина - вдова фронтовика и горького пьяницы, вырастившая девятерых детей, вообще знала в жизни одну радость - “командовать целой скамейкой бабок своего подъезда”. Это - основной круг ее общения, единственное средство личностного самовыражения, главное развлечение и способ подтвердить свою значимость (“Васеньки”). Не больше счастья и в жизни сравнительно молодых женщин. Все они замучены бытовыми проблемами, которые, главным образом, ложатся у нас на плечи прекрасной половины человечества. А мужчины, их окружающие, в большинстве своем не только не украшают и не облегчают жизнь своих жен и подруг, а вносят в нее дополнительные сложности (“Устроить жизнь”, “Нюра прекрасная”, “О счастье”).

И все же современная женщина у Л. Петрушевской (р. 1938) всегда сохраняет в душе искорку любви, готовую при первом же удобном случае разгореться в жаркое пламя.

Попов В. Осень, переходящая в лето: Хроника // Знамя. - 1995. - № 5. - С. 69-84.

Лирико-ироническая проза петербуржца Валерия Попова (р. 1939), уже завоевавшая симпатии читателей (кн. “Праздник ахинеи”. СПб., 1993 и др.), и впрямь своего рода хроника наших дней.

Это вопль души сегодняшнего горожанина, натерпевшегося за лето от духоты и рева моторов, от злющих квартирных комаров, от засилия бомжей в подъездах, отчаявшегося победить стихию вседозволенности, запущенности и развала, в которой приходится обитать (гл. “Утро в газовой камере”, “Народные мстители”, “Стакан горя”). Сочные приметы времени, точно узнаваемые подробности нынешних проблем и сюжетов возникают в главе “Конец интеллигента” при изображении литературной среды (герой повествования писатель), вяло текущая жизнь которой взбадривается лишь отдельными парадоксальными идеями, или, например, известием об организуемом круизе по Эгейскому морю (“Осень, переходящая в лето”).

Попасть в такой круиз с надеждой плавно перейти в “их лето” из нашей серой унылой осени удается герою-рассказчику. Что из этого получилось? Какую гамму чувств и впечатлений он вынес и откуда почерпнул заряд здорового оптимизма, сказано в заключительной главе (“Возвращение в рай”) повествования, написанного о всех нас, живущих в этой стране и в это время.

Как считает критик Т. Морозова (Трое под майским знаменем // Лит. газ. 1995. № 29. 19 июля. С. 4), чтение этого “пластично исполненного текста”, помогает нам вслед за автором не потерять окончательно “симпатичного оптимизма, присущего человеку как таковому”. Во всяком случае, по мнению критика, именно такие публикации, “как минимум, доказывают, что “есть еще силы в организме” отечественной словесности”.

Пьецух В. Рука: Повесть // Дружба народов. - 1995. - № 9. - С. 66-93.

Действие этой датированной 1995 г. небольшой сатирической повести Вячеслава Пьецуха, как сразу сообщает читателю автор, начинается “в самом начале ноября 1992 года” и продолжается всего несколько дней. За это короткое время с героем произведения алкашом Яшей Мугером происходит множество невероятных событий. Убийства, кровь, отрезанные конечности, пьяные хирурги и купленные милиционеры, мафиози и “новые русские”, заложники в подвале и говорящие собаки - чего только нет в этом весьма динамичном повествовании. В. Пьецух, поднаторевший в создании парадоксально-сатирической, публицистически заостренной прозы - “Новая московская философия” (1989), “Роммат” (1990), “Четвертый Рим” (1994) и др. - опытным пером уверенно набрасывает и предлагает читателям круто посоленный винегрет из вопиющих социально-криминальных сюжетов, которыми кишит современная городская жизнь. Своеобразие этой грубовато сделанной и временами режущей глаз и ухо вещи заключается в том, что, пока основная масса героев пребывает в состоянии дикого и беспросветного пьянства, два персонажа-интеллигента (Мячиков с Поповым) с тем же завидным постоянством, играя в карты или прогуливаясь, горячо и азартно рассуждают о судьбах России, ее традициях и культуре, о необходимости сплочения нации вокруг общей спасительной цели. О том, наконец, какое удивительное влияние оказывает на всех непобедимая и могучая “российская стилистика бытия”. В их разговорах можно услышать, что “эта страна противопоказана для жизни и всячески враждебна человеку”, что русский человек “чувствует себя хорошо, только когда чувствует себя плохо”, что “при большевиках народу жилось романтически возвышенно плохо, что в сущности хорошо”, и т.д. Чего здесь больше - насмешки над “интеллигентским трепом”, бесконечно далеким от реальной жизни, или авторского желания высказать собственные мысли по вопросам, которые сегодня волнуют и беспокоят всех, читатель решит сам. Критика же на этот раз ограничилась короткими, не очень одобрительными замечаниями по поводу “натужной философии” (Н. Иванова // Знамя. № 1. 1996. С. 217) известного писателя.

Рецептер В. Узлов, или обращение к Казанове / Послесл. В. Кривулина. - СПб.: Ассоциация “Новая литература”, 1994. - 192 с.

“Обращение к Казанове” писателя и актера Владимира Рецептера (р. 1935) возвращает нас к тем недавним временам, когда шекспировская фраза “подгнило что-то в датском королевстве”, произнесенная одним из героев, лучше всего выражала ситуацию в советской империи, переживавшей свой последний, старческий период. И как пишет Виктор Кривулин в послесловии, “физическая, политическая и творческая импотенция поразила все стороны жизни. Символом ее в повести Рецептора становится искусственный механический член, приобретенный по великому блату “худруком” провинциального театра”.

В центре повести - лихо заверченная интрига вокруг загадочного исчезновения современного Казановы, актера Олега Узлова, обладающего уникальной сексуальной одаренностью. Его ищут и не находят сослуживцы, многочисленные возлюбленные, местное начальство и всесильное КГБ. Рассказ об исчезновении, возвращении и гибели актера ведется от лица его “биографа” - единственного друга, тоже актера - затюканного, измотанного жизнью, запуганного существа, сохраняющего, однако, твердые представления о чести и человеческом достоинстве. Не одобряя донжуанских качеств своего друга, он представляет того как гениальную личность, оказавшегося в центре переплетения эротических и политических интересов. По мнению Кривулина, в книге “схватываются в неравном поединке две враждебных концепции любви и власти - гуманистическая и государственная, и в этом конфликте Узлов ведет себя как истинно трагический супергерой”.

Рудинский В. Страшный Париж / Авт. предисл. Н. Пальцев. - М.: Звонница - МГ, 1995. - 298 с.

Владимир Рудинский - выходец из интеллигентской дворянской семьи. По своевольной прихоти в год окончания второй мировой войны он приезжает в Париж, ставший затем на полвека постоянным прибежищем и средой обитания молодого русского филолога. Заинтересованное внимание русскоговорящей зарубежной аудитории привлекли к себе появляющиеся на страницах периодики изящные новеллы-миниатюры В. Рудинского, по преимуществу романтико-психологического и фантастико-детективного свойства.

Из россыпи этих, создаваемых на протяжении долгого времени миниатюр, возник уникальный, написанный великолепным языком “роман в новеллах”. В нем сплетены триллер и детектив, эзотерика и мистика, фантастика и современная “городская” проза, эротика и любовь. Подобная полифония в одной книге удалась автору благодаря лихо “закрученному” сюжету. Эзотерические обряды и ритуалы, игра естественных и сверхъестественных сил, борьба добра и зла, постоянное пересечение героями границ реального мира, активная работа подсознания - вот общая концепция книги.

Герои новелл “Любовь мертвых”, “Дьявол в метро”, “Одержимый”, “Вампир”, “Лицо кошмара”, “Египетские чары” и др. - сам автор, детектив Ле Генн и его помощник Элимберри, оказываясь в водовороте загадочных событий, своими поступками утверждают - Бог не оставляет человека в безнадежном одиночестве перед лицом сил зла и вершит свое высшее правосудие.

Садур Н. Ведьмины слезки: Кн. прозы. - М.: Глагол, 1994. - 288 с. - (Глагол. 1994. № 28).

Садур Н. Слепые песни: Повесть // Знамя. - 1995. - № 10. - С. 21-48.

Публикация новой повести Нины Садур (р. 1950) снабжена редакционной сноской, поясняющей, что “Слепые песни” - третья часть романа “Сад”. Под этим названием в “Знамени” (1994. № 8) печаталась небольшая повесть писательницы (по всей видимости, - начало объявленного романа); этот же текст, озаглавленный “Ветер окраин”, включен в сборник “Ведьмины слезки”. Оба произведения связаны фигурами одних и тех же персонажей - жителей московского района Беляево. В первой части повествования они еще дети, в заключительной - взрослые молодые мужчины, появляющиеся в разных уголках большого города, сложно связанные с кипящей в нем болезненно-изломанной, опасной, похожей на ночной кошмар современной жизнью. Сюрреалистическая экспрессивная манера письма, пугающая образность в изображении близкого к реальному, но при этом символически искаженного мира, изощренная авторская фантазия создают зыбкую картину городской действительности наших дней.

Напоминающая народные заговоры, сказы, ритмическая проза передает ощущение тревоги, страха, нестабильности во всем. Картина расползающегося по швам быта, где безобразное тесно переплелось с вкраплениями какой-то неестественно яркой красоты, готовой мгновенно обернуться чем-то ужасным, завершается символической гибелью героя, перерастающей во всеобщий Апокалипсис. Единственной светлой нотой становится финальная зарисовка, изображающая резвящуюся в заповедном лесу (или в опустевшем мире!) зверушку, как бы символизирующую природу, освободившуюся от человека-разрушителя: “То зароюсь вся в снег, то как выпрыгну вся! Настораживаюсь, озираюсь. То играю снежком, то лежу, разленясь. Ушки мои домиком, рыскаю, рыскаю в родимом лесу моем саду моем ненаглядном никого нигде нет я одна здесь умиление сама себе госпожа-сударыня”.

В интервью с корреспондентом “Литературной газеты” М. Сетюковой Нина Садур сказала: “Не каждый умеет читать собственную душу и собственные ощущения. Человек может жить невещественным миром, а в душе у него глубокая неизбывная тоска, причин которой он не знает”. Героини Н. Садур из книги “Ведьмины слезки” именно таковы. Они ищут и не находят, мечутся в окружении тайн и магии. Элементы мистицизма звучат в рассказах “Ведьмины слезки”, “Злые девушки” и др. из циклов “Проникшие” и “Бессмертник”, в повестях “Юг”, “Ветер окраин”, в романах “Алмазная долина” и “Чудесные знаки спасенья”, где реальная жизнь естественно переплетается с сюрреалистическими событиями, что невольно погружает нас в эти странные обстоятельства, пугая и зачаровывая одновременно.

Самойлов Д. Поденные записи (Из дневников) / Подгот. к печати и публ. Г. Самойловой-Медведевой; Коммент. Н. Мирской // Знамя. - 1995. - № 2. - С. 148-174; № 3. - С. 132-166.

На протяжении многих лет поэт Давид Самойлов (1920-1990) вел дневники, в которых конспективно фиксировал то, чем были наполнены его дни. Эти, казалось бы, предельно сжатые, вроде бы обрывочные фразы - настоящая проза поэта, запечатлевшая не только канву его судьбы и творчества, но и свидетельствующая о времени, в котором он жил. В ней раскрывается внутренний мир Мастера, его литературные вкусы, суждения об окружающей жизни, прошлом, настоящем и будущем соотечественников. Все о чем пишет Д. Самойлов, как замечает писатель М. Харитонов (Знамя. 1995. № 8. С. 230-231), “увидено взглядом умным, наблюдательным, памятливым и ироничным”, а сам автор “предстает перед читателем по-настоящему объемно... Прекрасно, когда поэт продолжает открываться читателю годы спустя после смерти... И мы убеждаемся, что он оставил после себя больше, чем до сих пор о нем было известно”, - с этими словами М. Харитонова трудно не согласиться.

Дневники 1962-1969 гг. были напечатаны в журнале “Литературное обозрение” (1990. № 11 и 1992. № 5-9). Настоящая публикация (осуществленная, к сожалению, со многими купюрами) знакомит с материалами 1971-1990 гг. Мемуарная проза Д. Самойлова, публиковавшаяся отдельными частями в разных журналах, вошла в книгу “Памятные записки” (М.: Изд-во “Международные отношения”, 1995).

Сергеев А. Альбом для марок: Коллекция людей, вещей, слов и отношений (1936 по 1956) // Дружба народов. - 1995. - № 7. - С. 5-58; № 8. - С. 43-117.

Повествование легко разделяется на две части. Первую (большую по объему) образуют главы, написанные в 70-е гг. (“До войны”, “Война”, “Квартира”, “Отец”, “Большая Екатерининская”). Они посвящены годам детства, родословной семьи писателя. Позже, в 80 - 90-е гг. (главы “Новая жизнь”, “ВГИК”, “Лучшее время”) созданы воспоминания о юности (учеба во ВГИКе и ИНЯЗе, участие в кружке молодых литераторов). Во многом эта часть перекликается с уже известными читателям мемуарными записками А. Наймана, С. Гандлевского, поскольку, как замечает А. Агеев, “отношения андеграунда с властью мало менялись от 50-х к 70-м”. И все-таки самым интересным в этом повествовании остается собственно “коллекция”. Именно она позволяет характеризовать “Альбом...” А. Сергеева как “весьма примечательную, оригинальную книгу талантливого автора”.

Слаповский А. Братья: Уличный романс // Знамя. - 1995. - № 12. - С. 136-164.

Писатель из Саратова Алексей Слаповский (р. 1957), чье имя в последние годы не сходит со страниц центральных толстых журналов и постоянно присутствует в репертуаре журнала “Волга” (в 1995 г. - № 2 см. “Жар-птица”), обладает почти феноменальной способностью выступать в самых разных и неожиданных амплуа. На этот раз он предложил читателям “Знамени” захватывающее чтение в духе жестокого уличного романса. Небольшие главки этого динамично развивающегося и будоражащего неожиданностью ситуацией произведения так и называются: “куплет первый”, “куплет второй” и так до тринадцатого, а затем последнего куплета. Причем каждая из этих частей действительно начинается четверостишием из длинной и душещипательной незатейливой песенки:

Лихо закрученное повествование проглатывается так легко и стремительно, что читатель просто не успевает опомниться, как оказывается в финале, оставляющем, кстати достаточно неопределенности, чтобы не показаться назидательным и лобовым, но в то же время дающем ровно столько информации, сколько ее требуется для того, чтобы составить свою версию развернувшихся событий. Надо отдать должное автору, который, следуя принципам, изложенным в его предыдущей “Книге для тех, кто не любит читать” (Дружба народов. 1994. № 2), сумел создать произведение, которое прочитает всякий. Вполне возможно, что история фантастического превращения, произошедшего с саратовским бомжом Юрием Самощенко, который однажды без всякого к тому стремления обрел богатого и могущественного покровителя, у кого-то вызовет желание подумать о некоторых особенностях современной жизни, разобраться в загадочной фигуре сверхделового и энергичного супермена Крахоборова. Но скорее всего это не придет в голову, потому что главное, что бросается здесь в глаза - это как ловко, умело, с каким чувством меры и понимания нужд читателя все сделано. Да, скорее всего эта вещь А. Слаповского - просто поделка, но поделка, выполненная такой умелой рукой, что просто залюбуешься. Во всяком случае скучать здесь читателю не придется.

Солженицын А. Два рассказа // Новый мир. - 1995. - № 5. - С. 12-50.

Солженицын А. Двучастные рассказы // Новый мир. - 1995. - № 10. - С. 3-34.

Рассказы Александра Солженицына (р. 1918) часто основаны на сочетании казалось бы несочетаемых вещей, на противопоставлении характеров и судеб. Двучастность композиции подчеркивает, сколь неразрывно связаны в единое целое события, казалось бы не имеющие друг к другу никакого отношения. Поступившись принципами и профессиональной честью, доцент Воздвиженский из рассказа “Молодняк” пожалел совершенно не способного к учебе рабфаковца Коноплева и поставил ему удовлетворительную оценку. А через несколько лет молодой следователь ГПУ Коноплев, рискуя своей жизнью, проявляет гуманизм по отношению к несправедливо арестованному Воздвиженскому. Меняются не только местом проживания, но как бы продолжениями линии судьбы две ровесницы - Настеньки из рассказа, получившего это женское имя. Одна после тяжелых испытаний вырвалась с голодной Украины, создала хорошую семью, нашла свое счастье в Москве. Другая, москвичка, волею судьбы заброшена в Ростов-на-Дону, как раз тогда, когда там начинался голод, пережила смерть отца и крушение устоявшегося семейного уклада. В “Абрикосовом дереве” знаменитый писатель, автор статей о счастливой жизни колхозников, получает письмо от одного из раскулаченных с описанием его мытарств. И вспоминает об этом письме, угощая гостя вареньем из абрикосов - некогда любимым лакомством загубленной крестьянской семьи.

В ряде случаев автор сопоставляет судьбы героев двух разных рассказов. Горожанин Павел Васильевич Эктов из рассказа “Эго” всю жизнь боролся за свободу крестьянского предпринимательства. Он даже принял участие в “антоновском мятеже”, прокатившемся в 20-х годах по Тамбовщине. Захваченный в плен, Эктов не выдержал психологического давления чекистов, согласился на предательство. Крестьянский сын Ёрка (Георгий, прототипом героя стал, видимо, известный маршал Жуков) из рассказа “На краях”, приложил немалые усилия, чтобы навсегда вырваться из деревни, из крестьянского сословия. Он сумел стать одним из главнейших “винтиков” государственной машины, поднялся к самым высшим ступеням власти, но постепенно утратил при этом восхождении лучшие черты своей личности. Рассказы Солженицына вызвали многочисленные отклики в прессе. Алла Латынина даже сравнила их с “параллельными жизнеописаниями” Плутарха (Лит. газ. 1995. 5 июля. С. 4). Наталья Солженицына в интервью “Литературной газете” пояснила, что “рассказы продиктованы опытом, который не вошел ни в какие уже известные вещи” (1995. № 14. 5 апр. С. 6). “Двучастным рассказам” посвящена и рецензия В. Курицына “Дымящаяся новизна” (Лит. газ. 15 нояб. № 46. С.4).

Терехов А. Крысобой: Роман // Знамя. - 1995. - № 6. - С. 6-95; То же / Предисл. В. Войновича. - М.: Совершенно секретно, 1995. - 272 с.

Вот и пришлось двум московским специалистам по борьбе с крысами совершить путешествие в захолустный городок, чтобы избавить его от грызунов к приезду высоких гостей - Президента России и Генерального секретаря ООН. Однако за ширмой подготовки визита совершаются подлог и кровопролитие, сплетается заговор. Один из героев помимо своей воли втягивается в дьявольскую интригу с “двуногими грызунами”.

Терц А. Путешествие на Черную речку // Дружба народов. - 1995. - № 1. - С. 88-112.

Состоящее из двадцати небольших частей и вступления развернутое эссе как бы продолжает знаменитую книгу Абрама Терца (псевдоним известного писателя и ученого-филолога Андрея Синявского, р. 1925) “Прогулки с Пушкиным”. Эту книгу, написанную Синявским в 60-е гг. в Дубровлаге, где он - тогда политический заключенный - отбывал свой срок, и впервые опубликованную в Лондоне (1975), в свое время резко критиковали за “непочтительный” стиль. Однако нашлось и немало поклонников этого во всех отношениях незаурядного сочинения. “Путешествие на Черную речку”, целиком посвященное повести “Капитанская дочка”, выполнено в той же раскованной авторской манере, не лишенной эпатажа, но увлекающей “резвостью” мысли, нестандартностью рассуждений и ассоциаций, особым личностным восприятием мира Пушкина. Свежее прочтение известного текста, неожиданные характеристики образов и художественных приемов, сопоставление сюжета и судьбы Пушкина, анализ того, как проступают в произведении черты времени и прозрения гениального художника, видящего глубинные движения жизни, - все это открывается читателю, принявшему правила игры и не шарахающемуся от непривычно эмоциональной, яркой, афористичной формы письма. При всей очевидной субъективности авторских суждений, это, безусловно, серьезное исследование. В то же время наблюдения, аргументы, гипотезы прочитываются как полноценная художественная проза. Это впечатление усиливается еще и тем, что автор, всецело вжившийся в образы и сюжеты, постоянно находящийся под обаянием пушкинской строки, уже сквозь их призму видит и изображает многие собственные переживания и впечатления. Как убеждается читатель, прогулки с Пушкиным по-прежнему неповторимым, интересным и современным, далеко еще не окончены.

Токарева В. Лавина: Повесть // Новый мир. - 1995. - № 10. - С. 41-87.

Герои Виктории Токаревой (р. 1937) оказываются втянутыми в обычную житейскую драму. Образцовый семьянин, пианист с мировым именем Игорь Месяцев, дожив спокойно и достойно почти до пятидесяти лет, неожиданно и для самого себя, и для всех окружающих страстно влюбился. Лавина новых эмоций разрушила его устоявшийся мир, но счастья эта роковая любовь никому не принесла. Конфликт между долгом и чувством, со времен античной драматургии лежавший в основе трагедии, автор переносит в мир современных читателю “обыкновенных” людей. Они - не древние герои, подвержены многочисленным слабостям, поддаются влиянию обстановки и общественного мнения и потому далеко не всегда ставят долг выше чувства. Но это живые люди, способные страдать, сострадать, раскаиваться и мучиться угрызениями совести. И потому, даже совершив “неправильный” с этической точки зрения выбор, они достойны сочувствия, а иногда и симпатии. И в то же время их судьбы заставляют задуматься о цене каждого важного шага в жизни, о необратимости сделанного однажды выбора. И о том, что же в конечном счете в нашей жизни является вечной, а что - преходящей ценностью. Токарева не делит героев на правых и виноватых. У каждого из них своя правда и своя боль, и именно столкновение различных жизненных позиций делает сюжет повести динамичным и напряженным, до последнего момента оставляя ход событий непредсказуемым.

Хазанов Б. Хроника N: Записки незаконного человека // Новый мир. - 1995. - № 8. - С. 9-103.

Борис Хазанов (р. 1927), давно уже проживающий в Германии, пытается создать калейдоскопический портрет русской провинции середины ХХ века и представить его как отражение сути того непознанного и таинственного феномена, который принято называть загадочной русской душой. Автор не пытается постичь этот феномен, он стремится запечатлеть всю его сложность, многослойность, хаотичность. Главный герой, по-видимому, москвич, вынужден обстоятельствами временно поселиться в маленьком провинциальном городке в самом центре России, в городке, который сам про себя он именует Тьмутараканью. Человек этот, имеющий ко всему прочему отчество Моисеевич, хотя и принят местными жителями вполне доброжелательно, так до конца своего пребывания в пункте N и остается чужим. Он выступает по отношению к населению городка сторонним наблюдателем. Рассказ Моисеева о своем житье-бытье перемежается развернутыми историческими справками и философскими размышлениями.

Творчество Марка Харитонова (р. 1937), чей роман “Линия судьбы, или Сундучок Милашевича” был отмечен литературной премией Букера за 1992 г., в последнее время вызывает пристальный интерес и разноречивые оценки критики. Новое его произведение - роман “Возвращение ниоткуда” (1990-1994) - также не осталось незамеченным. Вскоре после публикации появилась посвященная ему большая статья А. Латыниной “Прозрачный туман” (Лит. газ. 1995. № 9. 1 марта. С. 4), в которой предложено одно из прочтений этой совсем непростой для восприятия, построенной в модернистских традициях вещи. Сквозь многослойную ткань повествования, в которой фиксируются “причудливые изгибы сознания и зигзаги памяти” героя, медленно приходящего в себя на больничной койке и пытающегося сложить в “некое целое части рассыпающейся картины мира”, лишь неясно мерцают очертания некоего “закрытого города”, где в обстановке строжайшей секретности ведется производство какой-то загадочной и сверхдефицитной (а по ощущениям героя отвратительной) “пасты”, в погоне за которой люди отстаивают бесконечные очереди и сдают горы макулатуры. Раскручивая повествование вокруг “странной болезни” (или особого дара) героя, делающей его непохожим на других, способным воспринимать чужую боль, угадывать события, происходящие за глухими стенами, в глубоких подвалах, слышать (или прозревать) разговоры, происходившие еще до его рождения, писатель как бы заставляет его существовать одновременно в нескольких временных измерениях - в прошлом, настоящем, а, возможно, и в будущем. Эти “видения” и образы прозрачны и зыбки, хотя поднаторевший современный читатель сам находит островки лежащих на поверхности ассоциаций. Та же А. Латынина подмечает, что “описание макулатурной свалки, созданной для утилизации бумажных отходов, плавно переходит в описание концентрационного лагеря с его мерами утилизации человеческих тел”, и считает, что при желании можно “выстроить линейный сюжет романа”. Сможет ли читатель нащупать этот путанный, пунктирный, постоянно ускользающий сюжет, зависит от его воображения, но погрузиться в гнетущую атмосферу тоталитарного ада, где все пронизано ощущением тошнотворного страха и такого давления, от которого не только люди, но и стены готовы рухнуть, - предстоит каждому, кто последует за автором романа. Серьезное освоение его потребует немалых усилий и повторных прочтений. Об этом напоминает и А. Латынина, находящая в новом произведении М. Харитонова мотивы, роднящие его с книгами Кафки, Борхеса и особенно “Приглашением на казнь” Набокова (“старым же, добрым, русским, уютным психологическим реализмом здесь и не пахнет”).

Цветков А. Просто голос: Отрывок из поэмы / Предисл. авт.; в послесл.: беседа автора с И. Померанцевым // Октябрь. - 1995. - № 10. - С. 92-133.

Называя свое произведение отрывком из поэмы, Алексей Цветков подчеркивает два главных свойства этого прозаического текста: лирический его характер и незавершенность, сюжетную открытость. В предисловии автор еще раз оговаривает, что это никоим образом не исторический роман. Действительно, ни воссоздание конкретно-исторической ситуации, ни довольно примитивный сюжет не составляют основу этого произведения. Перед читателем поток субъективных переживаний подростка времен Древнего Рима, прибывшего из провинции в Великий Город к высокопоставленному дяде, чтобы продолжить свое образование и, может, сделать карьеру. Историко-бытовые детали хотя и выписаны до мельчайших подробностей в полном соответствии с существующими научными сведениями, но не составляют цельной картины, характеризующей определенную эпоху, а только служат материалом, определяющим эмоции главного героя.

Чайковская В. Новое под солнцем: Повесть // Новый мир. - 1995. - № 7. - С. 104-121.

Вера Чайковская полемизирует с теми, кто отрицает сам факт существования такого феномена, как “загадочная русская душа”. Создавая парафраз тургеневских “Отцов и детей”, автор выступает против мощной волны современного нигилизма, в защиту исконно русских духовных ценностей. Хотя героиня повести носит фамилию Гехман, это истинная россиянка, способная стать настоящей музой для большого художника. Такая женщина не польстится на настойчивые предложения руки и сердца со стороны американского миллионера, не покинет Россию и Мастера.

Роман-карикатура о постсоветской действительности с ее псевдодемократической властью, многочисленными, зачастую шутовскими, партиями и объединениями, всеобщим увлечением оккультизмом и астрологией, страстью к реформам, скандалами и шумихой вокруг и около прессы и другими “прелестями” нашей насыщенной событиями нескучной жизни.

Жил-был президент России Александр Стрельцов, избранный демократически и всенародно, высокий, статный, обаятельный, народный любимец. Все у него было: власть неограниченная, окружение преданное и даже богатая родословная, уходящая корнями в глубь веков к самому Александру Македонскому. Не было у него только жены (жена была когда-то, носила экзотическое имя Рогнеда, но вдруг ударилась в сектантство и ушла в “Дочери Рамы”). И задумал Стрельцов жениться на президенте соседней и не совсем дружественной Украины Оксане Личко. А когда стал он претворять задуманное в жизнь, тут и произошли с ним необычайные приключения. Уместились эти события всего в несколько часов во время официального визита Оксаны Личко в Россию. Оказавшись в родном городе Стрельцова - Санкт-Петербурге, два президента решили во время осмотра достопримечательностей “совершить побег” из-под бдительного ока телохранителей и главного из них Парфена (“титанового” человека, подчинившего своему контролю окружение президента, да и его самого). Много пришлось пережить президентам во время этого вояжа комичного и опасного: участие в собрании “шизиков-физиков”, стремящихся во что бы то ни стало “протолкнуть” нашу планету во “Вселенскую Ментальную Яму”; столкновение в подземелье с бандитами, оказавшимися впоследствии азбучными революционерами, решившими изменить алфавит и подарить российскому народу латиницу; схватку с милицией..., отказавшейся поверить в подлинность президентов, так как в это время в городе проходил фестиваль двойников, и много других абсурдных, смешных и грустных ситуаций.

Во всех приключениях президентскую пару сопровождал не по-собачьи умный пес с символичной кличкой Амур. А завершились они пышной свадьбой, соединившей в одну “семью” Россию и Украину.

Нет в романе ничего выдуманного, изобретенного автором. Наука гастрология с ее корифеями братьями Глобусами, партия лиловых с ее лидером Бурениным, конкурент президента Жолобовский, начальник личной охраны президента Парфен, “желтоватая” популярная газета “МыМыМы” - все это легко узнаваемо, все это наша жизнь глазами ироничного незлобного талантливого писателя. И все это было бы очень смешно, если бы не было так грустно.

Шаламов В. Из записных книжек / Публ., вступ. заметка и примеч. И. Сиротинской // Знамя. - 1995. - № 6. - С. 134-175.

Записные книжки Варлама Шаламова (1907-1982) сохранили его рабочие заметки 50-х - начала 70-х гг. Они были сделаны “для себя”, в пору, когда автор не имел возможности напечатать свою главную книгу, открыть читателям сокровенное. “Высказаться - быть понятым, вот чего всегда хотел он страстно и неутоленно. Высказаться!” - свидетельствует публикатор материалов И. Сиротинская. Современному читателю, знающему о литературной судьбе В. Шаламова больше, чем было известно самому автору этих записок, они откроют многомерность незаурядной человеческой личности. Бесстрашие и бескомпромиссность, независимость позиции, подчеркнутое нежелание “лить воду на чью-то мельницу”, беспощадность к себе и другим - таким был и таким предстает в этих материалах Варлам Шаламов. Записки читаются с неослабевающим интересом. О чем и о ком бы ни писал автор - в поле его зрения многие писатели (Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Платонов, Шолохов, Эренбург, Ремарк, Ибсен, Тургенев, Достоевский), художники (Фальк, Врубель, Пикассо, Гойя, Модильяни), композиторы (Скрябин, Глинка) и, конечно, события, явления, факты жизни, истории человеческого бытия - его оценки всегда выношены, неординарны и великолепно афористически сформулированы. Сквозной темой проходит внутренняя, очень жесткая полемика с Александром Солженицыным. Приводятся черновые наброски и планы еще ненаписанных произведений.

“...Он прошел свой путь, не ища опору ни в правых, ни в левых, ни в диссидентах, ни на Западе. И ни один журнал не поддержал его... Для меня он, - пишет И. Сиротинская, - всегда прав, потому что всегда предельно искренен...”

Шаров В. “Мне ли не пожалеть...”: Роман // Знамя. - 1995. - № 12. - С. 7-118.

С именем Владимира Шарова читающая публика впервые познакомилась в 1993 г. в связи со скандалом, разгоревшимся вокруг публикации его романа “До и во время” в журнале “Новый мир”. Полемика, выплеснувшаяся даже на страницы самого журнала, часть редакции которого активно не приняла произведение, привлекла внимание к этой вещи, в которой предлагалась “совершенно экстравагантная трактовка роли некоторых личностей и событий (вроде бы всем достаточно хорошо известных) в истории прежде всего российской, хотя и не только”. Новый роман писателя не менее экстравагантен и тенденциозен. Шаров развертывает перед читателем мощную хоровую композицию, “где каждый имеет право петь что и о чем желает”, а образы, сюжеты, исторические обстоятельства, различные религиозные верования, представления и обряды перемешаны, соединены и выстроены в некоем совершенно произвольном и одному только автору подчиняющемся музыкальном развитии. Это своего рода сверхъестественная стихия, в которой деяниями эсеров (народников) и сектантов (хлыстов и скопцов) решаются судьбы России. Время действия охватывает большой исторический период с 1910 г. до наших дней. Основные же события разворачиваются до 1939 г.

Шефнер В. Бархатный путь: Летопись впечатлений // Звезда. - 1995. - № 4. - С. 26-80.

Эти записки, датированные 1993 г., в какой-то степени примыкают к автобиографической книге Вадима Шефнера (р. 1915) “Имя для птицы, или Чаепитие на желтой веранде”. Автор, известный питерский поэт и прозаик, рассказывает о своем пути в литературу, о тяге к творчеству, проявившейся еще в детские годы, о том, как складывалась его трудовая биография и что происходило с ним вплоть до того радостного дня, когда в мае 1940 г. в Доме книги на Невском ему выдали авторские экземпляры первого сборника стихов. В этом незатейливом повествовании оживают воспоминания 1927 г. - о мальчишках и девчонках, товарищах (тогда еще 12-летнего автора) по веселым играм, в которых уже проявлялись и первая влюбленность, и первый опыт преодоления неудач (“Сгустки памяти”), о школьной поре, полной проказ, “приступов” упрямства, шумного неповиновения взрослым, неожиданных и “несносных” поступков (“Средневековье души”). Здесь запечатлены первые попытки самостоятельно зарабатывать себе на жизнь (“Пиляне-топоряне”, “Слепой велосипедист”), обогатившие знакомством со многими очень разными и интересными жителями города, учеба в ФЗУ, работа на заводе (“Биржевой день”, “Я - фабзаец”, “Горновой цех”) и постепенное приобщение к литературной жизни (“Я - член литгруппы при “Смене””, “Друг и наставник”, “Приобщение к профессии”, “День первой книги”).

“Когда оглядываешься на прошлое с высоты (или из глубины?) нынешних лет, - пишет автор, - то поначалу кажется, будто все в моей жизни и судьбе совершалось плавно, постепенно... Бархатный путь, как говорят, железнодорожники... Память хитрит, ленится. Но когда возьмешь ее за шкирку да расспросишь построже... Возникают полузабытые полустанки, резкие торможения, непредвиденные стоянки в тупиках. И яснее обозначаются лица пассажиров-попутчиков”. Последняя фраза очень важна. Читатель не раз убедится в том, что одна из главных задач автора - вспомнить и отдать должное людям (большинства из них уже нет в живых), с которыми он был близок, с которыми дружил и которым до сих пор благодарен за доброе к себе отношение. Это его одногодки-одноклассники, соратники по литературной учебе, первые наставники и издатели. Среди них литераторы: И. Бражинин, А. Чивилихин, А. Клещенко, А. Гитович и др. Приведены также воспоминания о встрече осенью 1935 г. с поэтом Борисом Корниловым.

Шустов А. Поправка на “И”: Повесть // Октябрь. - 1995. - № 11. - С. 82-129.

Название для своей повести Алексей Шустов заимствовал из профессионального жаргона американских подводников. Поправка на “И” - первая буква имени Иисус - означает необходимость учитывать обстоятельства непредвиденные и право надеяться на неожиданную помощь извне. Все это очень важно для людей, по роду своей деятельности постоянно рискующих жизнью. Как, например, главные герои повести - современные последователи Остапа Бендера: свой не совсем честный и весьма опасный бизнес они строят на обмане нечистых на руку финансовых воротил. При этом все трое - особы весьма симпатичные и даже романтичные, сохраняющие лучшие традиции рыцарства. Сюжет повести захватывающе динамичен, однако в нем находится место и для возвышенной любви, и для весьма откровенных эротических сцен.

Щербакова Г. Love-стория: Повесть // Новый мир. - 1995. - № 11. - С. 3-37.

Казалось бы, банальный любовный треугольник: две лучшие с детских лет подруги всю жизнь любят одного и того же мужчину, мужа одной из них. Но Галина Щербакова значительно осложняет сюжет повести, показывая, как причудливо и необычно складываются отношения между общим избранником подруг и той из них, которая не была его женой. Жизнь всех троих персонажей автор прослеживает с юности и до весьма преклонного возраста, в который вступили они в девяностые годы нашего века.

Девочка-подросток, от лица которой ведется повествование в рассказе Г. Щербаковой “Радости жизни” (Новый мир. 1995. № 3. С. 27-44), также как и герои “Love-стории”, провела свои детские годы, пришедшиеся на тяжелое послевоенное время, в маленьком шахтерском городке. А вот героиня другого рассказа - “Косточка авокадо” (Новый мир. 1995. № 9. С. 28-47) - скорее похожа на персонажей из повести в их зрелые годы. Поэтому ей порой трудно находить общий язык с семнадцатилетней Женькой, беспутной и нестандартной, чуждой нашей повседневности как страусы или экзотические фрукты.

Эппель А. Травяная улица: Рассказы. - М., Париж, Нью-Йорк, Иерусалим: Третья волна, 1994. - 208 с.

Рассказы Асара Эппеля, объединенные в книгу “Травяная улица”, были написаны в период застоя, в 1978 - 1980-х гг. По вполне понятным причинам они ждали своего времени. И несмотря на то, что от героев Эппеля, живущими под музыку Дунаевского, нас отделяет почти два десятка лет, эта книга вполне актуальна: роднит нас обоюдное желание выжить, с одной лишь разницей: они знают как, а мы набираемся опыта. Герои рассказов - люди-трава, живущие по инстинкту и жизненному опыту, открыто и без комплексов. Но что за жизнь без натуралистических подробностей, без “заднего двора человечества”! Не потому ли в каждом почти рассказе фигурирует отхожее место? Сарай посреди бараков, школьный клозет, сооружение некого Самсона Евсеевича, ведро, горшок, кадушка с квашеной капустой, куда продавщица справляет малую нужду, “выгребная яма собственного пользования” и т.д. Девять рассказов, включенных в книгу - это “пестрое шоу с мельканием аттракционов: вставная новелла, попутная байка, ненормативная лексика, шутка по поводу и без, физиологические откровения, рифмы, ритмы и звукопись, иллюзии и аллюзии, словесная чехарда, - все это призвано искупить очередную бессобытийность”. Своеобразие книги рассмотрено в статье Э. Шульмана “Близко к тексту” (Знамя. 1995. № 10. С. 220-222).

В 1995 г. рассказы А. Эппеля публиковались в журналах “Октябрь” (№ 2, “Разрушить пирамиду”) и “Дружба народов” (№ 7, “Леонидова победа” и “Помазанник и Вера”).

Александров Н. Шпион для России: Романы. - М.: Локид: САШКО, 1994. - 560 с.

Бабкин Б. Завещание на жизнь и на смерть: Роман. - М.: Локид, 1994. - 430 с.

Булгакова И. Третий пир: Роман. - М.: Локид, 1994. - 556 с.

Булгакова И. Приговоренные к смерти: Роман. - М.: Локид: САШКО, 1995. - 304 с.

Высоцкий В., Мончинский Л. Черная свеча: Роман, повесть. - М.: Локид, 1995. - 640 с.

Маслов В. Бардак: Роман. - М.: Локид, 1995. - 480 с.

Оганесов Н. Доктор по имени Смерть: Сборник. - М.: Квадрат, 1994. - 696 с.

Смерть в до мажоре: Сборник. - М.: Квадрат, 1995. - 544 с.

Блажеевский Е. Лицом к погоне: Кн. стихотворений. - М.: Книжный сад, 1995. - 124 с.

Поэзия Евгения Блажеевского принадлежит к тем редким по органичности и художественной самоценности литературным феноменам, которые, существуя даже подспудно в отечественной культуре, задают некий художественный эталон. Сам Евгений Блажеевский никогда не вписывался в окружающую действительность - ни в прошлую, ни в настоящую. Его детство и юность прошли в азиатской провинции России - городе Кировабаде. В середине 60-х он приехал "завоевывать Москву". Как и других провинциалов, столица встретила его сурово, ему пришлось узнать жизнь Москвы изнаночной - нищей, грязной, пьяной, и стать ее бытописателем. Но были и значимые встречи с П. Антокольским и Е. Евтушенко, поддержавшими юного поэта и, по признанию самого автора в интервью, данном "Литературной газете" (Сухое электричество любви: Евгений Блажеевский в беседе с Ефимом Бершиным // Лит. газ. - 1995. - 6 сент. - С.3), вдохновившими его "на новые поэтические подвиги". Стихи Блажеевского появились в "Новом мире", а затем и в других журналах. Однако первая книга его стихов "Тетрадь" увидела свет только в 1984 г.

Сборник "Лицом к погоне" можно считать итоговым, потому что содержит стихи 70-х - 90-х гг. В них наша жизнь предстает жестокой, неприглядной, бедной и пьяной, но все же озаренной светом любви и поэзии:

Сгруппированные по циклам ("Профиль стервятника", "Всесоюзная география", "Песок и мрамор", "Осенняя дорога: Венок сонетов", "Японские подстрочники", "Далекая тетрадь", "Заметки на полях"), стихи Евгения Блажеевского, поэта, обладающего в современной русской поэзии абсолютно самостоятельным пространством, открывают читателю новый взгляд на нашу историю и современность, на любовь и смерть и на свободу, которой "нет, но есть еще любовь, хотя бы к этим сумеркам московским, хотя бы к этой милой русской речи, хотя бы к этой Родине несчастной".

В нашу гавань заходили корабли: Песни. - М.: Омега: "Денис Альфа", 1995. - 384 с.: ил.

Уже три года на "Радио России" существует передача "В нашу гавань заходили корабли", посвященная песням городских дворов и рабочих окраин. Авторы книги - слушатели радиопередачи, приславшие в редакцию множество писем и пленок со словами и музыкой. Многочисленные концертные выступления "Гавани", проходящие в переполненных залах, доказали, что все эти дворовые, уличные, "блатные", студенческие, тюремные, военные баллады с их жизненностью, неизменным состраданием к "падшим" и одновременно романтическим пристрастием к необыкновенным происшествиям - забавным, ужасным, трогательным, невероятным - в определенном возрасте, на каком-то этапе становятся необходимой духовной пищей почти каждого.

Сборник построен по тематическому принципу. Первый раздел "И по винтику, по кирпичику..." составили песни, в которых так или иначе отражаются реальные исторические события: гражданская война и эмиграция, судьбы людей в 20-е - 30-е годы. Второй раздел "Я сижу за решеткой" посвящен тюремным и "блатным" песням. Третий, озаглавленный "В нашем городе была парочка...", повествует о романтике дальних странствий и гибельной, страстной любви. Содержание раздела "Кончилось мирное время" можно обозначить одним словом - война . Последняя часть книги - "Пропою я вам романс дурацкий..." - отражает свойственное народному характеру насмешливое, ерническое отношение к жизни:

День русской поэзии: Альманах. - СПб.: ЛИО Редактор, 1994. - 160 с.

Предыдущий традиционный "День поэзии" увидел свет в 1988 г. Этот альманах собрал под своей обложкой стихи поэтов патриотической ориентации. Недаром в его заглавии акцентировано словосочетание "русская поэзия". Наряду с участниками прошлых ежегодников - Г. Горбовским, В. Кузнецовым, Н. Кутовым, С. Макаровым, И. Маляровой, Т. Никитиной, Б. Орловым, Н. Рачковым - выступили новые авторы: А. Мальцева, Н. Чудинова, С. Кончев, А. Любегин, А. Люлин, А. Ребров, И. Стремяков. Особое место занимают стихи участников Великой Отечественной войны, приуроченные к 50-летию Победы. Публикуются также воспоминания о Всеволоде Рождественском и Элиде Дубровиной, литературоведческие материалы. Главная цель составителей сборника, подготовленного силами Санкт-Петербургской организации писателей России, - "усилить звучание Русской Музы". Поэтому так много в нем произведений о любви к родине, России, ее славной истории, ностальгических стихов о русской деревне, к сожалению, не всегда художественно состоятельных.

Долматовский Е. Общий вагон: Стихи последних лет / Вступ. ст. М. Безруковой-Долматовской. - М.: ИЧП "Гео", 1995. - 48 с.

Об этом говорит он в стихах "Общий вагон", "Эпоха яростно и люто...", "Век двадцатый за спиной...", "Все старался успеть, все боялся проспать...", "Я был из молодых, да ранний...", "Из личного дела", "Понятой", "Выставка цветов" и др. Не оставили его равнодушным и беды нашего времени - война в Афганистане ("Черный тюльпан"), угроза экологической катастрофы ("Опасность", "Город без детей", "Зеленая книга"), ненависть и хамство в отношениях между людьми ("В автобусе № 384", "Дорога на базар"). Человек глубоко порядочный и независимый, Евгений Долматовский по праву сказал о себе в стихотворении "Моя религия":

Дубнова-Эрлих С. Хлеб и маца: Воспоминания. Стихи разных лет.

Аннот. см. на с. 18.

Евтушенко Е. Поздние слезы: Новая кн. стихов: 1990-1995. - М.: ТЕРРА, 1995. - 96 с.

В послесловии к новой книге, символически озаглавленном "Конец империи", Евгений Евтушенко так определил ее основной лейтмотив: “...Эта книга - реквием. В этой книге есть ностальгия, но это не плач по диктатуре, по цензуре, по ГУЛАГу. Это ностальгия по ребенку, выплеснутому вместе с водой, - по нашей разбитой надежде на “социализм с человеческим лицом"”. Во многих стихах этой грустной, в чем-то покаянной и недоуменной книги известный своим ярким гражданским темпераментом поэт предстает неожиданно слабым и беззащитным перед безжалостным ходом истории ("Последняя просьба", “Мы - "старые русские"”). Он подводит итоги не только рухнувшей империи, но и прожитой жизни со всеми ее ошибками и заблуждениями. И лишь в любви находит он точку опоры в распадающемся на глазах мире - любви к России, к близким, к женщинам, особенно пронзительной и нежной:

Тонкие лирические стихи соседствуют в сборнике с ярко публицистичными, пронизанными гражданственным пафосом строками о России сегодняшней, с ее бьющими по глазам контрастами высокого и низкого, пытающейся возродиться на обломках почившего СССР . О ней, грешной и заблудшей родине, - "поздние слезы" поэта, его боль ("Две снежинки", "Бродячий гимн", "Потеря", "Рикошет", "Моя эмиграция", "Полу-эмиграция", "Прощай, наш красный флаг", "Наша свобода", "На второй гражданской войне", "Между стыдом и страхом", "Гимн России" и др.).

Иванов А. Пародии и эпиграммы. - М.: Моск. рабочий, 1995. - 70 с.

Александр Иванов, известный пародист, бессменный ведущий в 1978-1991 гг. популярной телепередачи "Вокруг смеха", в последние годы неожиданно для себя увлекся публицистикой, не оставляя при этом любимого сатирического жанра. Бурные политические события последних лет не могли оставить равнодушным человека с таким ярким общественным темпераментом: А. Иванов, открыто демонстрируя свои убеждения, вошел в политсовет Партии экономической свободы. Новая книга пародий и эпиграмм последних лет демонстрирует новую направленность его сатиры - он высмеивает не просто бездарных поэтов, как раньше, а бездарность движущих ими национал- и коммуно-патриотических идей. Среди его "героев" - С. Куняев, Э. Тулин, Е. Шевелева, Е. Юшин, В. Устинов, Ф. Чуев, А. Лукьянов, В. Ермаков, С. Михалков. Раздел "Эпиграммы" отражает движение истории России от перестройки к октябрю 1993 г. Создавая краткие и как всегда меткие и язвительные портреты политических деятелей: Н. Андреевой, Г. Попова, М. Горбачева, В. Крючкова, А. Невзорова, И. Полозкова, С. Умалатовой, С. Горячевой, В. Анпилова, А. Руцкого, В. Павлова, Г. Янаева, В. Жириновского, В. Варенникова, Д. Язова и многих других, А. Иванов открыто выступает как поэт, ангажированный идеями демократического переустройства России, беспощадный к своим политическим оппонентам:

Иртеньев И. Три Петра и Два Ивана: Стихи. - М.: РИА "Магазин", 1995. - 48 с.

Сборник адресован поклонникам иронико-сатирической музы Игоря Иртеньева, в последнее время приобретшего широкую известность не только благодаря изданию своих стихов, но и появлению на телеэкране. Создавая пародийный образ окружающей реальности, с присущим ему черным юмором поэт подчеркивает в ней элементы абсурда и бессмыслицы, искажения "божественного замысла":

И все же главная драма разворачивается в сфере языка: принципиальный отказ от прямого поэтического высказывания приводит к бесконечной игре со смыслами, с цитатами из классической поэзии и штампами повседневной речи, в которой Игорь Иртеньев поистине виртуозен и остроумен ("Нам тайный умысел неведом...", "В одном практически шнурке...", "С улыбкой мимолетной на устах...", "Бывало выйдешь из трамвая...", "Дружно катятся года...", "Баллада о гордом рыцаре", "Провел я молодые годы...", "Уронил я в унитаз..." и др.). В книгу вошли стихи, не включавшиеся в предыдущие сборники. Рец.: Лесин Е. Ах, девы, девы, где вы, где вы? // Кн. обозрение. - 1995. - 31 окт. - С. 5.

Казакова Р. Наугад: Стихи всяких лет. - М.: ACADEMIA, 1995. - 255 с.

Римма Казакова, чьи стихи давно любимы читателем - многие из них положены на музыку и стали популярными песнями - своей новой книгой стихов доказывает, что поэты ее поколения по-прежнему чувствуют себя в ответе за все, что происходит с родиной, с Россией. Ее размышления о днях сегодняшних полны горечи и тревоги за то, что вместе с крушением былого уходит в прошлое и вера в идеалы, что во главу угла становятся деньги и нажива ("Эйфорическое ретро", "Выборы", "Эпоха", "Ностальгическое", "Грязным снегом страна завалена...", "Начинающему бизнесмену", "В московском метро", "Вид со стороны", "Перемены", "Время", "На чем остановилась жизнь"). Как заклинание, увы, так и не сбывшееся, звучат строки из стихотворения "Плохо с хлебом и жильем..." (1990):

Поэтесса пытается заново переосмыслить и переоценить свою жизнь. Не случайно первый раздел книги назван "Самоанализ". Но наряду с нотами отчаяния и разочарования по-прежнему сильна ее вера в добрые, светлые начала человеческой жизни - любовь, дружбу, поэзию. Как всегда много она пишет о вечной драме любви мужчины и женщины (разделы "Прощай, любовь!", "Песенки"), о тех городах и странах, где ей довелось побывать (раздел "Под чужими небесами"). Римма Казакова не боится открыто писать о наболевшем, поэтому так актуальна сегодня ее книга, выдвинутая на соискание Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства. Рец.: Ковальджи К. Наугад и прямо в цель // Кн. обозрение. - 1995. - 14 нояб. - С.17.

Кононов Н. Лепет: Книга стихов. - СПб.: Пушкинский фонд, 1995. - 56 с.

Название книги стихов петербургского поэта точно отражает особенности его поэтики. В ней, по словам Л. Я. Гинзбург, органически сочетаются два начала: Н. Кононов видит действительность в ее предметности, конкретности, "любит точные подробности, единичные, неповторимые признаки вещей", и в то же время он резко метафоричен. Метафорически преображая предметно увиденную действительность, он выводит повседневность на уровень сверхзначений, к большим жизненным темам. Философ по образованию, Кононов часто пишет белым стихом со строгим ритмическим членением каждой строфы, близким к античным размерам, что придает его стихам архаическое и одновременно эпическое звучание. И все же его поэзия вполне современна по содержанию: в ней смелость и откровенность в разоблачении покровов и назывании вещей своими именами соседствует с внешней классической строгостью формы. Его стихи действительно напоминают лепет, выборматывание, поток сознания, где горячечный любовный бред и размышления о Боге, мелькающие, как в калейдоскопе, предметы и явления смешались в причудливых метаморфозах:

Жаркие небеса стекленеющие, в которых я вместе с этой ласточкой вязну;

Облака, промакивающие пруд, где даже уточка не мокнет;

О, это холщовое предгрозье, полное стрекозами под завязку,

Грозящее перебить соседям их пылкие окна,

Выкорчевать яблоню, обтрясти вишню, вырубить радио, возвести недомогание

Крупной особи саранчи с казачьей сабелькой в такую степень,

Что все мои полководческие замашки и потуги на икрометание

Пересилит облаченный в легонькую боевую броню слепень.

Кушнер А. На сумрачной звезде: Новые стихи. - СПб.: Акрополь, 1994. - 103 с.

Как всегда тонкие, умные, тщательно выделанные поэтические строки Александра Кушнера открывают читателю особое мирочувствование поэта, подобно М. Прусту (ему посвящено стихотворение "Нечто вроде прустовского романа...") воспевающего и возводящего до степени искусства любое проявление повседневной жизни. Все дело во взгляде и умении под зыбким покровом обыденности различить черты и знаки культурных мифов, проявляющихся при попытке выразить их в слове. Тем более неожиданна устойчивость этого хрупкого мира, замкнутого в тесном круге "близлежащей жизни" (по выражению критика Е. Шкловского), перед лицом безумия, навязываемого человеку двадцатым веком, "гибельным", "смертоносным, массовидным" ("Смог насчитать всего одиннадцать..."). Размышляя о странной судьбе "студеной страны", России, поэт не судит, не обличает и не пророчит. Он заранее принимает то, что будет, а "будет у нас впереди то, чего ни поэт, ни философ не знает, ни Бог". "Но в его фатализме, - пишет Е. Шкловский в рецензии на сборник (Моск. новости. - 1995.- 23-30 июля. С.25), - больше честности и мужества, нежели в крикливом поношении или столь же крикливом возвеличивании". Книга новых стихов петербургского поэта выдвинута на соискание Государственной премии РФ в области литературы и искусства за 1996 г.

Левин А. Биомеханика: Стихотворения 1983-1995 годов. - М.: 1995. - 224 с.

Биомеханика, пластилистика, лингвопластика - вот те стили, которые изобрел и воплотил в своих ни на что не похожих творениях поэт и музыкант-авангардист Александр Левин. В бесконечных поисках и экспериментах с поэтическим языком он пошел, пожалуй, дальше обэриутов и их последователей концептуалистов. Он играет уже не просто с существующими стилями и идиомами массового сознания, но с самой грамматикой великого и могучего, бесконечно раздвигая границы дозволенного ею. "Язык мой - зверь мой", - так назвал А. Левин эстетический манифест, открывающий книгу. "Зверь мой крылат и шоколад, членистотел и улетел. Был и нету, пропал куда-то. Вывалился в другую реальность, в зеленый раздувающийся пузырь, где все возможное существует, а все несуществующее возможно; где все поедают всех, но никто не умирает, где новые виды возникают не по Дарвину, но по Далю или даже Винни-Пуху - по веселым ублюдочным законам мутантного филогенеза, законам ненормативного языка-зверя", - трудно точнее определить сущность создаваемого поэтом мира причудливых биомеханических созданий: комараблей, паукабелей, любабочек, тетутанек и тамонек, локомотов, кукухов, услустамков, остравадров и многих, многих других. Его веселые парадоксы и бессмыслицы ближе всего даже не к опытам коллег-авангардистов, остроумные пародии-подражания которым - Д. Пригову, Л. Рубинштейну, В. Некрасову - можно найти в разделе "Лингвопластика", а Л. Кэрролу или автору "глокой куздры":

Не менее смелы и остроумны эксперименты А. Левина в сфере визуальной поэзии. Книга прекрасно иллюстрирована художником Сергеем Ефимовым. К песням прилагаются нотные автографы автора.

Липкин С. Перед заходом солнца: 1990-1993. - Париж - Москва - Нью-Йорк: Третья волна, 1995. - 143 с.

Стихи Семена Липкина последних лет, вошедшие в сборник, точнее всего можно обозначить как напряженный диалог с современностью с позиций вечных, незыблемых для поэта ценностей. В них наиболее ярко звучит нота христианской скорби о несовершенстве мира и веры в его конечное преображение ("Явление в Грушеве", "Утро дня", "Тревога", "Свет", "Пламя", "Трех мирозданий дети...", "После смерти мы не будем в огненном саду..."). Эсхатологическое восприятие современности как некоего конца истории ("В конце века", "Конец рассказа") закономерно перекликается у поэта с предчувствием близости своего собственного земного конца ("Я ухожу, я ухожу...", "Тяжело умирать, хорошо умереть...", "Бабочка"). С. Липкин не забывает о незаживающих ранах своего поколения ("В начале тридцатых", "1929", "Солдатская память", "Они вошли"), и все же "музыка света", надежды и веры в то, что "Россия может быть больна предсмертной болью, но мертвою не станет никогда", побеждает. Оставаясь верным избранному им в поэзии принципу "золотой меры", поэт много сил отдавший поэтическому переводу, включил в сборник немало антологических стихов, написанных на библейские, восточные и античные мотивы ("Золотая мера", "Гимн богу солнца", "Через сорок дней", "Вечер в Иерусалиме", "Иов", "Исида", "Восточный поэт", "Дервиш"). Завершают книгу переводы из Хаима-Нахмана Бялика. Рец.: Полищук Д. "Их внутренним обогащенный зреньем" // Кн. обозрение. - 1995. - 14 нояб. - С.23.

Лиснянская И. Одинокий дар. - Париж - Москва - Нью-Йорк: Третья волна, 1995. - 158 с.

Максимов Д. Стихи / Вступ. ст. К. Азадовского, послесл. Т. Хмельницкой. - СПб.: Языковой центр СПбГУ, 1994. - 175 с.

Дмитрий Евгеньевич Максимов (1904-1987), известный литературовед, автор статей и книг о Лермонтове, Брюсове, Блоке, Андрее Белом, блестящий мемуарист, всю жизнь, с небольшими перерывами писал стихи. О них знали лишь самые близкие люди. Это были стихи, как пишет в предисловии К. Азадовский, "возникшие исподволь, погребенные в ящиках письменного стола, оберегаемые от постороннего глаза и все-таки ненапрасные: даже под спудом, неслышимые и безвестные, они делали свое дело, присутствуя в удушливой атмосфере тех лет как попытка протеста, как напоминание о "тайной свободе". Лишь в 1983 г. в Лозанне тиражом в 750 экземпляров вышел сборник стихов Д. Максимова под псевдонимом Игнатий Карамов. Неудовлетворенный допущенными в этом сборнике ошибками и опечатками, Д. Максимов продолжал работу над ним. Окончательный, расширенный вариант, помеченный 1985 г., положен в основу настоящего издания.

Несмотря на то, что стихи писались "в стол", Д. Максимов встретил одобрительное и сочувственное отношение к ним К. Вагинова, под чьим влиянием он находился в 30-е годы, и А. Ахматовой. Знали и ценили их многие коллеги и ученики Дмитрия Евгеньевича. В его поэзии чувствуется влияние суровой, дисгармоничной эпохи, "неожиданная смещенность и жутковатая перекошенность мира, окружающего поэта" (Т. Хмельницкая). Отголоски влияния обэриутов - К. Вагинова и Д. Хармса - сочетаются с неповторимой индивидуальностью стиля, разветвленно ассоциативного, изобилующего неожиданными сдвигами смысла в необычном сочетании слов:

В своих лучших поэтических произведениях - "Прометей", "Возвращение блудного сына", "Дон Жуан", "Послание о жалости", "Поэт на Лиговке", "Небесная баллада", "Белая ночь" и других - Д. Максимов рассказывал о жизни "в ее болезни, угловатости, в ее угрозах, корчах, в ее неразрешенности, в ее ущемлении", различая лишь на самом дне "ее притаившиеся обещания, невнятный шепот ее надежд и осколки полупризрачного уюта."

Первое издание в нашей стране талантливых стихов Д. Максимова знакомит читателя с разными периодами его творчества 1920-х - 1980-х гг. Вошли также стихи из черновиков, публикуемые по рукописям, автобиографическая заметка "О себе", найденная в черновиках записка "Об этих стихах", "Письмо Анне Андреевне Ахматовой на тот свет".

"Мы жили тогда на планете другой...": Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: В 4 кн. Кн.1 / Сост. Е. Витковский. - М.: Моск. рабочий, 1995. - 494 с.

Первая книга антологии, вышедшая в свет вслед за второй и третьей книгами, что было обусловлено причинами творческого характера, посвящена творчеству поэтов старшего поколения русской эмиграции: от главных представителей русского символизма - Д. Мережковского, Вяч. Иванова, З. Гиппиус до старейшего поэта “второй волны” - Д. Кленовского. Многие имена из этой книги хорошо известны отечественному читателю - И. Бунин, В. Ходасевич, М. Цветаева, И. Северянин. Другие, наоборот, прочно и незаслуженно забыты даже литературоведами русского зарубежья. Среди них - Л. Бердяева (жена философа Бердяева), А. Кондратьев, Ю. Терапиано, А. Присманова, Д. Ратгауз, В. Гарднер, А. Гейнцельман, Д. Магула, Г. Голохвастов и многие другие активные участники литературной жизни русской эмиграции от Парижа до Харбина. Большую ценность представляет справочной аппарат книги, содержащий комментарии, текстологическое обоснование текстов и биографические сведения о поэтах. В антологию вошли произведения, созданные только в эмиграционный период.

Среди недавно появившихся изданий подобного рода необходимо упомянуть также книгу: Вернуться в Россию - стихами... 200 поэтов эмиграции: Антология / Сост., предисл., коммент. и биогр. сведения В. Крейда. - М.: Республика, 1995. - 688 с.

Панкратов Ю. Стихотворения / Вступ. слово Ю. Кузнецова. - М.: Роман-газета, 1995. - 160 с.

Имя Юрия Панкратова хорошо известно истинным ценителям поэзии. Сборник, выпущенный к 60-летию поэта, наряду с публиковавшимися ранее произведениями, включает много нового - прогремевшее по всей стране от столицы до лагерных зон стихотворение "Страна Керосиния" (1955), новую поэму "Зеркала", стихи последних лет. За свою лихую сатиру "Страна Керосиния" Ю. Панкратов подвергся гонениям со стороны властей, но устоял и, порвав со своим тогдашним окружением, целиком отдался поэзии. Языковое мастерство, любовь к слову, которое, по мысли Ю. Кузнецова, поэт "чувствует на вкус, на звук, на запах", "как бы осязает", сочетаются в его поэзии с искренним гражданским пафосом. С открытым забралом выступает Ю. Панкратов против лицемерия, забвенья человеческих ценностей, лжи и лести, "туши мирового свинства", многоликого и неистребимого зла ("Вечная проблема", "Гремят над миром латы лицемерья...", "Сик транзит глория", "В стране, от старости седой..."). В сатирической поэме "Зеркала" он размышляет с тревогой о будущем современной цивилизации, погрязшей в потребительстве, лишенной "живой человечности", оторвавшейся от "мира вселенской природы". Свой идеал он находит в гармоническом единении человека с природой, подчинении ее естественным ритмам, очищении ее красотой:

Парщиков А. Cyrillic Light.- М.: Товарищество "Золотой век", 1995. - 111 с.

Новая книга стихов признанного лидера московской метафорической школы Алексея Парщикова демонстрирует его движение в сторону все большего авангардного "пресуществления" поэтического языка. Увиденный сквозь "метафорическую" призму, окружающий мир преобразуется поэтом по законам сна, где вещи и явления свободно перетекают друг в друга, образуя самые причудливые сочетания. Отсюда и окончательное освобождение от пут синтаксиса и точной рифмы, ритмическая раскрепощенность белого стиха. Другая особенность такого мироощущения - равноправие объектов, служащих предметом поэтического вдохновения. Ими могут стать, к примеру, устрицы:

В сборник, наряду с такими некогда нашумевшими произведениями А. Парщикова, как "Новогодние строчки", "Угольная элегия", "Lucy in the sky with Diamonds", вошли стихи, отражающие новый жизненный опыт поэта, проведшего несколько лет в Стенфорде, штат Калифорния, где в 1993 г. он получил степень магистра искусств на отделении славистики ("Когда", "Монтерей", "Все так и есть", "Домовой", "Рюмку с красным вином...", "На дороге", "На ферме. Калифорния", "Ц/у на набережной Сан-Франциско"). Особое место занимают опыты в прозе ("Быль", "Было так", "Письмо к Виталию Пацюкову о житье в Москве и Базеле"), которые можно обозначить как поэтические эссе, своеобразный синтез прозы и поэзии. В "Письме" А. Парщиков обращается к воспоминаниям об истоках отечественного андеграунда и рассуждает об особенностях его эстетики. Логически завершает книгу осуществленный А. Парщиковым перевод поэмы "SUN" американского поэта-авангардиста Майкла Палмера, чья эстетика бесконечной игры с цитатами в чем-то близка нашим метафористам.

Поздние петербуржцы: Поэтическая антология / Сост. и вступ. заметки В. Топорова. - СПб.: Европейский дом, 1995. - 662 с.

Собранные под одной обложкой имена поэтов разных художественных направлений от внешне простой по форме и по смыслу поэзии одного из самых популярных сегодня в Петербурге поэтов Геннадия Григорьева до изощренных авангардистских стихов Владимира Эрля или Анджея Иконникова-Галицкого объединяет противостояние официальной поэзии застойного периода. Это было не обязательно противостояние идеологическое, но всегда - противостояние свободного поэтического творчества попыткам его регламентации, для многих кончавшееся трагически - они спивались, кончали с собой или умирали от ощущения полной безысходности, в лучшем случае - уходили в себя, избирая участь непризнанных поэтов.

Но рукописи действительно не горят, ничто не проходит бесследно, и антология "Поздние петербуржцы", имевшая огромный успех у читателей, тому яркое доказательство. Многие впервые открыли для себя имена интересных, неординарных поэтов - Н. Голя, В. Ширали, З. Эзрохи, С. Носова, И. Моисеевой, Е. Сливкина, О. Охапкина, И. Знаменской, М. Генделева, Е. Вензеля, П. Чейгина и других. Вступительные заметки В. Топорова могут претендовать на первый опыт истории отечественного поэтического "андеграунда", его петербургской ветви.

Пурин А. Евразия и другие стихотворения. - СПб.: Пушкинский фонд, 1995. - 87 с.

Творческая биография Алексея Пурина, одного из "поздних петербуржцев", сложилась более благополучно, чем у многих молодых поэтов его поколения. В 1987 г. вышла тоненькая книжечка его стихов "Лыжня", были публикации в журнале "Звезда", в поэтическом отделе которого он работал, и других изданиях. В. Топоров в своей антологии опубликовал его юношеские стихи 1975-1982 годов, которым, по мнению составителя, следовало появиться на десять лет раньше. И вот наконец первая "полноценная" книга стихов, где Алексей Пурин предстает вполне зрелым мастером со своей темой и стилем.

Первый раздел сборника "Другие стихи" можно охарактеризовать как живописно-импрессионистический. Поэт мысленно кочует по городам и весям, будь то родной Питер ("Александро-Невская лавра", "Новый Эрмитаж", "Елагин остров") или рижское взморье ( "Конец сезона. Начало семидесятых"), жаркий Крым ("Севастополь", "Южнобережное", "Ныряние с мола") или русская провинция ("Нижегородские ахи"), создавая выразительные поэтические зарисовки, передающие мгновенное впечатление, настроение, взгляд. Его стихи отличает чувственно-пластическая насыщенность, богатство эпитетов и метафор, почти античная классичность. Все эти качества придают эпическое звучание циклу "Евразия" о буднях Советской армии, где А. Пурину довелось служить два года офицером в лесозаготовительном ВСО в Карелии. Эстетски-отстраненный взгляд культурного "эллина" на детские грешки не обремененных цивилизацией народов - их беспробудное пьянство, блуд, воровство - такова основная тональность "Евразии", безусловно иронической и потому совершенно неподцензурной до недавнего времени:

Рождественский Р. Последние стихи Роберта Рождественского. - М.: Издательство "Р. Р.", 1994. - 137 с.

Книга последних стихов Роберта Рождественского (1932 - 1994), выпущенная посмертно его семьей и друзьями, никого не оставит равнодушным. Это книга-реквием, книга "прозрения и прощания", как назвал ее Лев Озеров в своей статье "Я не знаю, я знаю, я знать не хочу..." (Кн. обозрение. - 1995. - 28 нояб. - С. 8-9, 26). "Она властно встает над сонмом вялых, смутных, невнятных, ничего не говорящих ни уму, ни сердцу книг". Тяжелая болезнь, горькое осознание скорого ухода усилили исповедальное звучание его стихов, пронизанных болью, трагическим ощущением близости конца и страстным желанием успеть сказать о главном, самом важном:

Поэзия, творчество волею судеб стали последней опорой, помощью в час беды, позволяющей забыть о болезни, укрепить и возвысить дух поэта:

Прощаясь со всем, что любил в этой жизни, Р. Рождественский адресует свои последние стихи жене, друзьям - А. Ковалеву, Ю. Рытхэу, Б. Громову, И. Кобзону, Е. Евтушенко, В. Аксенову, В. Панченко, Б. Васильеву, обращается к своей юности с ее искренней верой в вождей, что "мудро смотрят с мавзолея", к "бей-круши стране", "Родине Страха". И взгляд его, задумчивый и печальный, достигает особой глубины и пророческой зоркости. Искренний в своем раскаянии в былых заблуждениях и тревоге за будущее и настоящее своей несчастной родины, Роберт Рождественский оставил нам книгу, которая стала, по мысли Л. Озерова, свидетельством "блистательной победы русской поэзии" в смутную эпоху "ваучеров и инвестиций", когда поэзия оказалась убыточной.

Русский жестокий романс: Сборник. - М.: Гос. респ. центр рус. фольклора, 1994. - 144 с.

Настоящее издание - первый опыт составления сборника подобного рода. В него наряду с романсами на стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Бунина и других выдающихся поэтов, вошли произведения неизвестных авторов, записанные у народных исполнителей. До сих пор не получивший своего научного определения и до недавнего времени считавшийся "пошлым" и "мещанским", жестокий романс - законное дитя русской народной поэзии, возникший и развивавшийся как результат взаимодействия устной традиционной словесности и письменной поэзии. В нем выразилось народное понимание трагического, способность простого человека к "безумию страстей" и одновременно к состраданию, к обостренному чувству справедливости. Все возможные любовные перипетии с изменой, ревностью, праведным родительским гневом, убийством из ревности, самоубийством от неразделенной любви и даже кровосмешением представлены в жестоком романсе, где пушкинская "Черная шаль" органично соседствует с "Хас-Булатом удалым" и "Ванькой-ключником, злым разлучником".

Каждое произведение имеет примечание с указанием источника. Большинство романсов сопровождены нотными примерами. В конце сборника - именной указатель авторов.

Талов М. Избранные стихотворения. - Москва: МИК, 1995. - 125 с.

Причудливо сложилась судьба Марка Владимировича Талова (1892-1969), известного переводчика европейской поэзии. Детские годы его прошли в дореволюционной Одессе. Выходец из бедной семьи Марк Талов рано начал писать стихи, печатался во многих газетах юга России. В 1913 г. состоялась встреча с Ф. Сологубом, запомнившаяся начинающему поэту на всю жизнь. Первый сборник стихов М. Талова увидел свет в Одессе в 1912 г. В 1913 г., не выдержав грубого обращения армейского начальства во время прохождения предварительной военной подготовки, Талов нелегально перешел границу в Бессарабии и скоро без всяких документов и без денег очутился в Париже, где попал в среду русских студентов и революционеров. Он стал членом русского Литературно-художественного кружка, завсегдатаем знаменитого артистического кафе "Ротонда". Среди друзей постоянно бедствовавшего, вынужденного часто оставаться без ночлега и ужина юного поэта были Б. Сандрар, А. Модильяни, Х. Сутин, Р. Гиль, П. Яшвили, О. Цадкин, А.-П. Гальен, Т. Цара, С. Шаршун. Здесь, в Париже, выходят книги его стихов "Любовь и голод" (1920) и "Двойное бытие" (1922), получившие доброжелательные отклики эмигрантской русской и французской прессы. И все же неодолимая тоска по родине заставляет М. Талова всеми силами стремиться в Россию. В 1922 г. ему удается выехать в Берлин, а оттуда отправиться на родину. К сожалению, в Советской России для поэзии М. Талова вообще не оказалось места. Он был вынужден заняться переводами, урывками создавая свои собственные стихи, которые не желал втискивать в прокрустово ложе соцреализма. Единственная попытка издать сборник своих стихов в 1963 г. закончилась неудачей. Настоящее издание впервые знакомит читателя с оригинальной поэзией Марка Талова, которую Арсений Тарковский в открытом письме к поэту причислил к "особому роду русской поэзии (без украшений!), особенно трудному и, может быть, наиболее живучему". В книгу, наряду со стихами разных лет, расположенными в хронологическом порядке, вошли также переводы, составляющие неотъемлемую часть творчества поэта.

Танич М. Я куплю тебе дом...: Стихи. Песни "Лесоповал" и другие / Послесл. С. Рассадина. - М.: ГИП "Молодежный книжный центр", 1995. - 239 с.

Песни на стихи Михаила Танича в исполнении многих популярных эстрадных певцов и групп давно любимы многими. Менее известно его поэтическое творчество, никак не связанное с эстрадой. По мысли Станислава Рассадина, в послесловии к сборнику пытающегося проанализировать феномен песенной поэзии, которая запрограммирована на массовый успех, "песня - это лирика коллектива", поэтому она "чурается слишком индивидуальных перипетий, психологических головоломок, узко бытовых ситуаций", "песня мыслит и чувствует просто и крупно". Он, Она, Любовь, Разлука - вот основной диапазон ее содержания. То же относится и к отбору слов - они должны быть доступны, просты и одновременно точны. Этими качествами сполна наделены песни М. Танича, собранные в заключительном разделе сборника "Песни разных лет". Многие из них - "Семейный альбом", "Подорожник", "Не забывай", "Три линии", "Аты-баты, шли солдаты...", "Зеркало", "Любовь - кольцо", "Черное и белое", "Проводы любви", "Сахалин" - стали классикой жанра. Несколько иначе звучат песни, написанные им для современных рок-исполнителей - группы "Лесоповал", Анки-пулеметчицы, "Лимиты". В них ощутимо маскарадно-карнавальное, гротесковое начало. Блатной мир "бывшего малолетки Вовы Мухина", трогательной и нелепой Анки, сентиментальной и жестокой одновременно, девчонок-лимитчиц предстает в живописном, слегка утрированном обличье.

Стихи из первого раздела сборника, озаглавленного "Вера. Надежда. Любовь", повествуют о трудной, полной взлетов и падений жизни их автора, где были война и лагерь, лишения, общие для его поколения, прошедшего путь от веры в светлые идеалы коммунизма до их полного крушения с началом перестройки ("Возвращаемся в НЭП!..", "Довольно красного...", "Если теленок бодался с дубом...", "Купите танки, латыши...", "Вы не были, простите, стукачом?..). В книгу вошли новые, не публиковавшиеся ранее, стихи М. Танича.

Туроверов Н. Стихи / Предисл. В. Леонидова. - М.: Изограф, 1995. - 127 с.

Впервые изданный на родине сборник стихов поэта первой волны эмиграции Николая Туроверова (1899-1972) знакомит отечественного читателя не только с замечательными стихами, но и с незаурядной личностью. Николай Туроверов, чей литературный талант не вызывал сомнений у русской эмигрантской критики, не случайно заслужил имя "Бояна казачества". Родился он на Дону в казачьей семье и смолоду избрал карьеру военного. В чине хорунжего он пошел воевать в первую мировую и осенью 1920 г. покинул Крым на одном из последних кораблей в звании подъесаула. После недолгого пребывания в Сербии Николай Туроверов с трудом перебрался в Париж. Ночами он грузил вагоны, а днем ходил на занятия в Сорбонну. В эмигрантских газетах и журналах начали появляться его первые стихи, тогда же он начал свою организаторскую деятельность по созданию военно-исторических обществ и выставок, посвященных истории казачества. Среди его многочисленных начинаний были Полковой Лейб-гвардии Атаманского полка музей, кружок казаков-литераторов, отрывной календарь для инвалидов, выставки "Казаки", "Суворов", "1812 год". Более 11 лет Туроверов возглавлял Казачий союз.

Казачья тема, славная история России и, конечно, пронизанные горькой ностальгией стихи об изгнанничестве, воспоминания об оставленной родине - основные в поэтическом творчестве Николая Туроверова ("Вольница", "Снег", "Март", "Задонье", "В эту ночь мы ушли от погони", "Больше ждать и верить и томиться...", "Элегия" и др.). Первый сборник стихов "Путь" увидел свет в Париже в 1928 г. За ним последовали еще четыре, последний из которых - "Стихи" - вышел в 1965 г. Один из ведущих критиков русского зарубежья Г. Струве в своей знаменитой книге "Русская литература в изгнании" так охарактеризовал поэзию Туроверова: "Стих Туроверова скупой и точный, в духе пушкинской традиции. Частый у него четырехстопный ямб ритмически богат. Он зорок и умеет увиденное сжато изобразить". Отмечал замечательный "пластический" дар поэта, "способность округлять, доканчивать, отделывать без манерности" и Г. Адамович. Среди видных поэтов русской эмиграции числил Н. Туроверова Ю. Терапиано. Теперь, когда вышла эта книга, быть может, и в России, о которой так тосковал поэт, будет услышан чистый и сильный голос его поэзии:

Рец.: Иванова Е. Из лебединого стана // Независимая газ. - 1995. - 28 окт.

Шилейко В. Через время: Стихи, переводы, мистерия / Вступ. ст. Вяч. Иванова. - М.: Международная академия информатизации, 1994. - 134 с.

Небольшой сборник впервые знакомит широкого читателя с творческим наследием талантливого ученого, поэта и писателя Владимира Казимировича Шилейко (1891-1930). Ученый, вошедший в историю науки как выдающийся ассиролог, автор ценнейших трудов по клинописи и переводов ассиро-вавилонских текстов, среди которых перевод "Гильгамеша" и других основных текстов аккадской поэзии, Шилейко принадлежит к тому яркому созвездию одаренных, незаурядных личностей, которые определили невиданный взлет русской культуры в предреволюционные годы. Он начал заниматься наукой еще в гимназические годы. В бытность студентом факультета восточных языков Петербургского университета он изучает шумерский, семитский, египетский, коптский языки, начинает подготавливать и печатать древневосточные тексты из русских собраний. В 1914-1915 гг. он подготавливает и печатает разборы клинописных текстов, существенные для понимания экономики Древнего Востока. Однако всему, что сделано В. Шилейко для науки, в том числе и его прекрасным, поражающим глубиной поэтической интуиции переводам из ассиро-вавилонской поэзии, которые должны были выйти отдельным томом в издательстве "Всемирная литература", но так и не вышли по причине прекращения изданий в 1925 г., надолго суждено было оставаться в забвении. Отдельные стихотворные заклинания из собрания Шилейко были впервые опубликованы в 1973 г., повторно в 1981, 1983, 1987 гг. Многое было бесследно утрачено.

Собственные стихи В. Шилейко, большей частью сложенные и опубликованные в 1913-1919 гг., тогда же, когда был закончен основной корпус переводов, ориентированы на классическую традицию. Излюбленный размер - четырехстопный ямб. Вяч. Иванов в предисловии к сборнику так определил их глубинный смысл: "Собственные стихи Шилейко <...> дышат глубочайшим (в том числе и словесным) отрешением ото всего суетного, внутренним аскетизмом, такою скупостью и сжатостью формы, которая возникает лишь при бездонности и подлинности содержания":

В них более всего ощутимо влияние Тютчева, которое из поэтов 1910-х гг. сильнее всего испытала на себе А. Ахматова, ставшая женой В. Шилейко после разрыва с Н. Гумилевым. Определяя роль В. Шилейко в русской культуре первых десятилетий ХХ в., необходимо сказать, что для многих больших поэтов начала века, с которыми он вместе входил в русскую поэзию, его труды открывали "манившую их древневосточную даль истоков европейской поэзии" (Вяч. Иванов). И вместе с тем он выбрал, подобно И. Анненскому, свой, ни на кого не похожий путь.

В раздел "Стихи" настоящего издания вошло практически все, что сохранилось из оригинальной поэзии В. Шилейко, остальные разделы - "Избранные переводы Ассиро-вавилонских текстов", "Научные статьи", за исключением одной из трех написанных им мистерий ("Лугальбанда и Зу"), которая дана целиком, содержат краткие фрагменты, которые могут дать представление о диапазоне его научных и творческих интересов, но отнюдь не о масштабах его наследия, до сих пор в большей своей части остающегося неопубликованным.

Арцимович О., Окуджава Б. Частная жизнь Александра Сергеевича, или Пушкин в Одессе: Сценарий / В предисл. интервью с Б. Окуджавой Н. Ильинской // Киносценарии. - 1995. - № 4. - С. 43-81.

Написанный тридцать лет назад сценарий об одесском периоде жизни Пушкина был тогда же принят к производству Одесской киностудией, но затем отклонен под давлением критики из-за нехрестоматийности, значительной заземленности образа Поэта, недопустимой в идеологизированные "застойные" годы. Авторы стремились "показать Пушкина не бронзовым и гранитным, а обыкновенным человеком, страдающим, и колким, и насмешливым, и ироничным, и ранящим, и ранимым, насколько это было возможно". Но и в бытовой повседневности, полностью захваченный денежными неурядицами и неудачным романом, Пушкин резко выделяется из своего окружения неукротимым свободомыслием, оригинальностью мнений и поступков, а главное, высоким творческим потенциалом. Поэзия составляет основное содержание его жизни, он как бы существует в ней и для нее, постоянно отыскивая новые образы и сюжеты, воспринимая действительность глазами художника. Воспроизводя реальный отрезок жизни Пушкина, авторы включают в число действующих лиц реальные исторические фигуры: графа Воронцова с супругой, Раевского, княгини Вяземской и др. Интересен образ юной Леночки Бларамберг с ее восторженной влюбленностью и трогательно-доверительным письмом к Поэту, как раз в ту пору работавшему над "Евгением Онегиным".

Это художественное произведение создано, как подчеркивают авторы, на документальной основе - материалах агентурных дел сотрудников НКВД, работавших за границей против белоэмигрантского Российского общевоинского Союза (РОВС). В их числе, как теперь известно, были министр Временного правительства С. Третьяков, генерал Н. Скоблин и его жена Н. Плевицкая, К. Родзевич, С. Эфрон и “многие, многие другие бывшие генералы и офицеры, помещики и министры”.

В качестве центральной фигуры для сценария авторы выбрали показавшуюся им “самой яркой, интересной, даже завораживающей личностью” дочь бывшего председателя Государственной думы - Веру Александровну Гучкову.

“Мы ни в коей мере не хотели быть судьями наших героев, - пишут авторы. - Они жили в свое Время, Время великой мечты. Очарованные этой мечтой, убежденные, что действуют во имя Родины, они не заметили, как преступили ту неуловимую грань, которая отделяет Добро от Зла...”

Володарский Э. Проверка на дорогах (по мотивам повести Ю. Германа): Сценарий / В предисл. беседа с А. Германом Н. Рюриковой // Киносценарии. - 1995. - № 3. - С. 2 -45.

Сценарий фильма, снятого Алексеем Германом в начале 70-х годов, пролежавшего более пятнадцати лет "на полке", имевшего большой зрительский успех и подвергнутый суровой критике "сверху" - публикуется впервые. В не меньшей степени, чем поставленный по нему фильм, сценарий Эдуарда Володарского обнажает жестокую правду войны: на ней неизбежно страдают все стороны, порой победители даже больше, чем побежденные. Во время Великой Отечественной войны закономерность эта для нашей страны усиливалась позицией государства, нагнетавшего недоверие ко всем, попавшим в плен, ненависть к вступившим с врагом в какое-либо сотрудничество и культивировавшего полное невнимание, даже нарочитое пренебрежение к отдельной солдатской судьбе. В этих условиях даже удачливые боевые командиры, проявлявшие гуманизм по отношению к "оступившимся" и заботу о сохранении жизни своих солдат, отказывавшиеся слепо выполнять бесчеловечные приказы политработников, рисковали по меньшей мере продвижением по службе. Таков у Володарского партизанский командир Иван Егорович Локотков. Особое внимание уделяет сценарист и самим "оступившимся", показывая, что каждый случай - индивидуален и требует тщательного анализа всех обстоятельств. Например, Александр Лазарев, для которого, собственно, и устраивали партизаны проверки на дорогах, сначала добровольно сдался в плен, а затем не побоялся явиться в партизанский отряд и геройски погиб во время боевой операции. Идейной основой и сценария, и фильма является сострадание к русскому народу, жестоко пострадавшему на этой войне не только от врагов, но и от сталинского режима, калечившего души людей, искажавшего их нравственность.

Герман А., Кармалита С. Хрусталев, машину!: Сценарий. Ч. 1 / Предисл. А. Германа // Киносценарии. - 1995. - № 4. - С. 3-42.

Фразу, давшую название сценарию, якобы бросил Берия своему шоферу, едва только узнав о смерти Сталина. Но в первой части ни один из этих исторических персонажей не появляется, хотя незримое присутствие их в повседневной жизни москвичей весной 1953 года бесспорно и ощутимо почти физически. Авторы неоднократно заявляли о своем стремлении избежать в этом произведении политических вопросов. В предисловии прямо говорится: "Мы не хотели никакой политики, ничего и никого задевать, никого не разоблачать, просто рассказать, что и как жизнь поворачивала". Но жизнь того времени в нашей стране, частная и даже самая интимная, была политизирована насквозь. Генеральский сын - добродушный в общем-то подросток - носил в кармане самодельную медаль "За победу над Абрамом" и участвовал в массовом и жестоком избиении одноклассника-еврея. Домработница - неплохой по сути человек - не могла удержаться от соблазна шантажировать свою хозяйку, приютившую племянниц - дочерей "врагов народа". А профессор медицины, возглавлявший крупный госпиталь, панически отрекался от родного брата, живущего в Стокгольме и, считая его посланца провокатором, готов был спустить беднягу с лестницы. Страх и агрессия, искусственно и искусно нагнетаемые соответствующими органами, составляли основу взаимоотношений между людьми. Но все же иногда людям удавалось сохранить и даже проявить жалость, бескорыстие, сочувствие к ближним.

Ернев О. Тезей: Пьеса / Предисл. О. Левакова // Соврем. драматургия. - 1995. - № 1-2. - С. 68-90.

Олег Ернев предлагает весьма своеобразную и очень современную трактовку древнегреческого мифа о критском чудовище Минотавре и его победителе - афинском царевиче Тезее, сыне царя Эгея. По мысли драматурга, не действительность порождает мифы, а, наоборот, при помощи мифов наиболее ловкие и хитрые политики моделируют события в реальной жизни. Этот достаточно простой и в то же время чрезвычайно эффективный способ управления толпой используется искушенными правителями уже много веков. Один из таких властителей, царь Крита Минос, и стал главным действующим лицом в пьесе Ернева. Преследуя свои политические, а также личные цели, он придумал легенду об ужасном чудовище - человеке с головой быка, постоянно требующем все новых и новых жертв. Обладая острым изощренным умом, сильным характером и незаурядной чувственностью, Минос умеет подчинять себе людей, использовать их в своих далеко не благородных целях. Но жестокость и цинизм критского царя - во многом следствие глубокой душевной раны, полученной им в молодости. Для Миноса лабиринт под его дворцом не столько тюрьма, сколько символ сложности и запутанности человеческих отношений, порожденных, в свою очередь, противоречиями в каждой земной душе.

Зорин Л. Московское гнездо: Сцены / Предисл. Б. Сарнова // Соврем. драматургия. - 1995. - № 3-4. - С. 4-26.

Один из мэтров отечественной драматургии - Леонид Зорин в пьесе “на злобу дня” показал, как живется сегодня осиротевшей семье недавно скончавшегося известного ученого. С удивительной тактичностью избежав изображения какой бы то ни было “чернухи”, являющейся, к сожалению, одной из реальных и наиболее зримых примет времени, автор средствами драматургии исследует те сдвиги и разрушения, которые общественные перемены произвели в душах людей. Сегодняшний день представлен в пьесе достаточно жестко и реалистично, хотя мотив ностальгии по прошлому, не говоря уже о призывах к нему вернуться, в ней полностью отсутствует. Прежняя жизнь уходит безвозвратно, новая требует подчинения ее законам. Русская интеллигенция поставлена перед парадоксальным выбором: для сохранения творческого потенциала вступить в альянс с коммерческими структурами, поставив тем самым под угрозу самую сущность своей интеллигентности, либо оказаться затертыми жизнью, а то и просто по случайности физически уничтоженными во время “разборок” сильных мира сего. Но в любом случае невозможно сохранить в прежнем виде свой маленький, во многом изолированный от внешней жизни мирок, свое “гнездо”. Вслед за Чеховым и Булгаковым беспощадно констатируя полную обреченность семейных мирков в эпоху социальных потрясений, драматург именно в их крушении видит один из основных итогов происходящего со страной.

Иоселиани О. Охота на бабочек: Сценарий / В предисл. интервью с О. Иоселиани Н. Рюриковой и Н. Сергиенко // Киносценарии. - 1995. - № 2. - С. 3 - 46.

Отар Иоселиани (р. 1984) - грузинский кинорежиссер и сценарист, с 1982 г. работающий во Франции, считает себя принадлежащим одновременно к грузинской, русской и французской культурам, пишет сценарии и снимает фильмы на всех этих языках. Снятый им по собственному сценарию фильм "Охота на бабочек" среди множества премий (в том числе российских) получил в 1992 г. в Италии премию за лучший сценарий года. Как и в большинстве произведений этого мастера, в сценарии нет сюжета в общепринятом понимании этого слова. Автор-философ показывает " жизнь вообще" и смерть в частности как неотъемлемую составную часть земной жизни. И хотя речь идет об определенном, достаточно коротком отрезке времени и о конкретном, весьма ограниченном пространстве - маленьком провинциальном французском городке, небольшая группа проживающих здесь и, казалось, бы ничем не примечательных лиц оказывается связанной со многими странами (Испания, Россия, Япония); с иными культурами (кришнаиты, посещающие имение главной героини, эмир, гостящий в замке ее племянника); с мировой историей и даже с глубоко чуждым большинству персонажей большевистским режимом. Иоселиани подчеркивает единство всего сущего и высокую значимость каждого элемента бытия. При этом в иерархии ценностей особо выделяется Дом, который служит не столько просто жилищем человека, сколько его характеристикой, материальным выражением его души, знаком принадлежности к определенной культуре.

Кожушаная Н. Прорва: Сценарий // Киносценарии. - 1995. - № 1. - С. 34-59.

Драматург Надежда Кожушаная удостоена премии “Золотой Овен” за сценарий “Прорва”. Действие его происходит в Москве, в тридцатые годы; многие страшные и трагикомические приметы этого времени легко узнаваемы, хотя дело не совсем в них. Они для персонажей этой фантасмагории - явления не более личностного порядка, чем метеоусловия. Личностями в этом мире не пахнет. За исключением одной - главной героини по имени Анна. Анна - женщина, и этим, кажется, сказано все. Слабая и сильная, истеричная и меланхолическая, решительная и беспомощная... Читатель может в основном лишь догадываться о ее предшествующей судьбе - “красавица, дворянка, умница”; она подверглась надругательству, страшному насилию над личностью в не менее загадочном и страшном доме; муж “знал, кому именно нравилась его жена”. Последствия этого потрясения и переживает она, барахтаясь, как умеет, в жизни, более всего похожей на страшную “прорву”.

Испуганный Писатель, один из персонажей, в разговоре с Анной сообщает, что подыскивает синоним к слову “прорва”, чтобы озаглавить свое произведение - “про то, что на самом деле у нас, сейчас, в России, того самого главного, что боятся все, - его нет. Оно - условное. Оно - не человек, не понятие. Оно просто - ничто. Но ничто, которое втягивает и уничтожает, пугает. Калечит. Как прорва. Низачем. По запаху. Просто так...”

Коновальчук М., Сельянов С. Странник (Иисусова молитва): Сценарий // Искусство кино. - 1995. - № 9. - С. 134-158.

Весьма своеобразное произведение, если рассматривать его с точки зрения традиционного кинематографа. Сценарий написан как монолог безвестного “по милости Божией человека-христианина, по делам великого грешника, по званию бесприютного странника, самого низкого сословия, скитающегося с места на место”. Такими словами представляет себя центральный персонаж этого произведения. Сценарий создан по мотивам анонимного письменного памятника русской духовной культуры второй половины ХIХ в. “Откровенные рассказы странника духовного своему отцу”. Главный вопрос этого сочинения - чтó есть русская святость, “сердечная внутренняя молитва”, которой и взыскует Странник.

Те из читателей, кого заинтересует эта тема, убедятся, вместе с автором вступительной заметки А. Плаховым, что в тексте “нет никаких признаков узкоспецифического церковного языка, нет ни фанатичного надрыва, ни высокопарности. Живые картинки из жизни образуют рискованный сплав реализма и лубка - мир просторный и универсальный, но вместе с тем проникнутый сугубо русской пытливостью и простодушием”.

Луцик П., Саморядов А. Дети чугунных богов: Сценарий // Киносценарии. - 1995. - № 1. - С. 3-32.

Фильм по этому сценарию уже вышел на экраны, получил премии на фестивалях. Новое кино о советском прошлом - какое оно с точки зрения драматургов новой волны? Центральная фигура сюжета - классический пролетарий, рабочий-литейщик Игнат. С его героических, за гранью человеческих возможностей действий по предотвращению аварии начинается сценарий. Однако героизмом, судя по всему, назвать свой поступок ему в голову не придет. Такое ощущение, что он “просто” борется за свою жизнь. Единственная поддержка - “трудовой коллектив”, то есть такие же работяги, как он, живущие голодно, убого, зло, вопреки, а не благодаря. И награду Игнат с подручными находит себе сам - ворует. Ворует в соседнем цеху флягу со спиртом, ворует консервы в магазине, проявляя техническую смётку, помогает деревенским мужикам разграбить на ходу товарный вагон... Только вся эта “прибыль” как-то не в прок.

“И вся-то наша жизнь - борьба”, пели когда-то вдохновенные советские герои. Для Игната тоже вся жизнь - борьба, только несколько в ином смысле. Его жизнь - борьба за существование. За еду, за женщину, за себя. И отнюдь не странно выглядит на бытовом фоне законная гордость рабочего человека за результаты своего труда. Можно ли сказать, что в этом сценарии - больше правды о советском человеке, чем в советской литературе? И да, и нет. Дети чугунных богов - концентрат чувств, поступков и смыслов; это гипербола, ужасающая и романтическая.

Прибутковская Н. Я иду к Белому Дому: Пьеса / Предисл. А. Мюрисен // Соврем. драматургия. - 1995. - № 3-4. - С. 54-80.

Первая пьеса популярной в Нижнем Новгороде тележурналистки Нины Прибутковской выполнена в жанре житейского абсурда и чем-то напоминает драматургию Л. Петрушевской. Ее содержание ограничивается бесконечными разговорами, пикировкой, подначками среди знакомых между собой и полузнакомых персонажей - столичной и провинциальной интеллигенции, бизнесменов и т.д., т.е. наших современников среднего, как говорят демографы, возраста. В предисловии подчеркивается реализованная автором идея “прикола”, розыгрыша как стиля жизни. Автор хочет предупредить, что распространение “философии прикола” чревато расщеплением нравственности и серьезными социальными катастрофами. Искажая реальность, “прикол” размывает границы между добром и злом, делает допустимыми и даже обыденными вещи по сути своей глубоко аморальные, а сохраняющиеся еще в душах людей порывы к чему-то светлому оказываются парализованными, затерянными среди суеты. В понимании русской провинции разрушительная эта философия - к счастью не слишком распространенная - ассоциируется в основном со столицей; в Нижегородском театре спектакль по этой пьесе так и назывался - “Московские приколы”.

Пятигорский А., Кантли О. Человек не как другие: Сценарий / Пер. с англ. А. Сергеева. Предисл. О. Иоселиани // Киносценарии. - 1995. - № 2. - С. 50 - 81.

Слаповский А. От красной крысы до зеленой звезды: Многоэтажная пьеса с подвалом и крышей / Предисл. автора // Соврем. драматургия. - 1994. - № 4. - С. 29-46.

“Для меня опубликовать пьесу бó льшая радость, чем увидеть ее поставленной”, - утверждает Алексей Слаповский в предисловии. Однако, несмотря на то, что автор относит себя к писателям, для которых литературное, “бумажное” бытование пьесы важней ее сценического воплощения, драмы Слаповского - а он написал их около тридцати - активно ставятся во многих городах России. В 1991 г. пьеса “Русская тоска” была поставлена в США, в театральном центре Юджина О' Нила. В 1993 г. пьеса А. Слаповского “Вишневый садик” получила первую премию на первом европейском конкурсе драматургов.

Айала де Р. П. Хуан-Тигр: Роман / Пер. с исп., вступл. и примеч. О. Газизовой // Москва. - 1995.- № - 7. - С. 66-105; N 8. - С. 165-189.

Айала де Р. П. Лекарь своей чести. Роман / Пер. с исп. О. Газизовой // Москва. - 1995. - № 10. - С. 87-118; № 11. - С. 82-123.

Творческая деятельность признанного классика испанской литературы Рамона Переса де Айалы тесно переплетена с его политической карьерой. Будучи членом Королевской Испанской Академии, де Айала (1871-1960) приветствует установление "второй республики" в Испании и становится ее послом в Лондоне. После победы генерала Франко писателю, считавшемуся одним из лучших стилистов испанской литературы ХХ века, были суждены двадцать лет ссылки, из которой он вернулся за пять лет до своей смерти. Действие самой известной дилогии писателя "Хуан-Тигр" и "Лекарь своей чести" (1926) плавно и сосредоточено протекает в маленьком городке Пиларес (под этим названием, вымышленным автором, выступает родной город де Айалы - Овьедо). Оба романа дилогии похожи на прекрасно выстроенное музыкальное произведение с мощно звучащей главной темой. От начала и до конца оно посвящено любви. Ею мучим, ее переживает каждый из персонажей, будь то приемный племянник дона Хуана - Колос, поэтически настроенный юноша - рыцарь, влюбленный в соседку Эрминию, или вечная вдова донья Илюминада, почитаемая Хуаном святой мученицей и сгорающая от старости к пресловутому Хуану-Тигру. Наконец, на алтарь любви положена основная фигура романа - большеголовый, гривастый, грубоголосый травник и лекарь Хуан, за свою мощь прозванный соплеменниками Тигром, который считает себя неуязвимым для прихотей страсти. В долгих беседах с племянником, в противоречивых разговорах с самим собой Хуан-Тигр воспевает подвиги греховодника Дон-Жуана. В роли Дон-Жуана выступает жирный и развратный, сладкоречивый и коварный приятель Хуана - никчемный Веспасиано, в котором видит единственное спасение от брака с Хуаном молодая Эрминия. Судьба в лице Эрминии щелчком, легким как дуновение ветерка после сиесты, сбивает с таким трудом выстроенную главным героем башню женоненавистничества. На первый взгляд кажется - рушится весь мир: планы доньи Илюминады, воздушные замки Коласа, собственная жизнь девушки. Лишь к концу второго романа "Лекарь своей чести" (1925), автор распутывает клубок любовных взаимоотношений, стянувший его героев. И хотя история достаточно динамична, герои эти находят огромное удовольствие в бесконечных умиротворяющих разговорах, упрямо пытаясь выразить свои противоречивые чувства, собственную сущность, озаренную светом перенесенных страданий. Яркая колоритная фигура Хуана-Тигра, трепетно любящего юную супругу Эрминию, прекрасно выписанный образ мудрой мученицы вдовы Илюминады, чуть карикатурные фигуры доньи Маркиты, жадной старухи - тетки Эрминии и часто ерничающего, но по-настоящему милосердного, священника дона Синсерато, не нарушают светлого звучания этого романа, который сам Рамон Перес де Айала характеризует так: "Внешняя, состоящая из драматических эпизодов история всегда чревата историей внутренней, которая в свою очередь, аккумулирует и генерирует чувства и мысли в конце концов становящиеся нормой поведения". Через этот этап освобождения от страстей должны были пройти и все персонажи романов "Хуан-Тигр" и "Лекарь своей чести".

Амирэджиби Ч. Гора Мборгали: Роман / Пер. с груз. автора // Знамя. - 1995. - № 7. - С.11-141; № 8. - С.33-127.

Любопытное произведение грузинского автора, чье имя промелькнуло когда-то в связи с романом "Дата Туташхиа". По сути, роман принадлежит современной русскоязычной литературе и переведен на русский самим автором, то есть написан заново. И тема - совершенно родная: некий Иагор Каргаретели по прозвищу Гó ра Мбó ргали совершает побег из лагеря. Гора - бывалый лагерник, насидевшийся при Сталине, с уникальным лагерным опытом, особым, также лагерным, благородством и своеобразным взглядом на мир. Причина последней отсидки бывалого "политического" - гнусные козни любовницы. Гора отличается редкостной выносливостью: чуть не два месяца он в одиночку бредет по тайге, перерабатывая свою жизнь в философские притчи. Меж тем Гору преследует коварный заполярный следователь Митиленич, специалист по поимке беглых заключенных. Митиленич гениально просчитывает все "этапы большого пути" Горы Мборгали и подстраивает встречу с ним в вагоне транссибирского поезда, но тут мента подстерегает неприятность: он получает уведомление, что Каргаретели освобожден за отсутствием состава преступления.

Антология французского сюрреализма: 20-е годы / Сост., вступ. статья, пер. с фр. и коммент.: Исаев С. А., Гальцова Е. Д. - М.: ГИТИС, 1994. - 392 с.

Впервые словечко "сюрреализм" было употреблено Аполлинером в пьесе "Сосцы Тирезия" и статье "Дух нового времени и поэты" в 1918 г., посему рождение нового явления относится к 10-м годам нынешнего столетия. Помимо обширной плеяды поэтов (Бретон, Супо и другие), сюрреалистами называются некоторые художники (М. Эрнст, С. Дали), режиссер Л. Бунюэль, критик Ж. Садуль и многие другие. В том вошла книга А. Бретона и Ф. Супо "Магнитные поля" (1920; пер. Е. Гальцовой): здесь два писателя - как бы два полюса - как бы записывают некий текст. Это попытка так называемого "автоматического письма", поскольку по мнению сюрреалистов, во время акта творчества писатель находится в состоянии полной свободы и абсолютной невменяемости, и в этот момент не должен заботиться о форме. Вот известное эссе Андре Бретона "Явление медиумов" (1922; пер. С. Исаева): описан опыт погружения в гипнотический транс (как известно, транс и сон были, по мнению сюрреалистов, главным источником искусства). Нашлось место и некоторым коллективным текстам сюрреалистов: памфлет "Труп" (1924), написанный по поводу кончины А. Франса, "Декларация 27 января 1925 г." и проч. Здесь же - глава из поэмы Луи Арагона "Защита бесконечности" (1927, пер. Е. Гальцовой). Одно из крупных произведений - роман А. Бретона "Надя" (1928, пер. Е. Гальцовой); автор ставил перед собой цель преодолеть традиционные рамки романа; подзаголовок "Женщина, преобразившаяся в книгу", позже был снят Бретоном. Собственно, роман содержит описания встреч автора с парижской кокоткой, оказавшейся потом в психлечебнице. Вошли стихи, рассказы, эссе, статьи сюрреалистов; среди авторов - Робер Деснос, Бенжамен Пере, Роже Витрак, Поль Элюар, Макс Эрнст, Рене Шар, Жорж Рибемон-Дессень, Мишель Лейрис, Рене Кревель, Джорджио де Кирико, Жан-Андре Буаффар. На данный момент это наиболее полное издание представителей сюрреализма. Книге предпослана статья Сергея Исаева, в которой автор сложным, но изящным языком рассказывает, что же все-таки такое сюрреализм для сюрреалистов и постмодернистов, и что о нем думает Ролан Барт (теоретик постмодернизма), вскрывает связь сюрреализма с творчеством обэриутов, не умалчивает и о роли языка в творчестве сюрреалистов.

Анэ К. Майерлинг: Романы / Пер. с фр. Н. Наставиной, В. Рыбакова. - М.: Вагриус, 1994. - 461 с. - ("Афродита").

В книге объединены три романа некогда популярного французского прозаика Клода Анэ. "Майерлинг" (1929) - трогательная история любви наследника австрийского престола Рудольфа Габсбурга к юной баронессе Марии Ветцера. Утомленный своими августейшими обязанностями и невозможностью быть с любимой женщиной, принц задумал двойное самоубийство, которое влюбленные осуществили в Майерлинге. Эта красивая трагическая история дважды экранизировалась: в 1935 и в 1968 (с Катрин Денев и Омаром Шарифом в главных ролях). Следующие два романа - также о большой любви, да еще и на русской почве. Юная провинциалка Арина, разумеется, неземной красоты, и вдобавок студентка Высших женских курсов, влюбляется в Москве в одного человека по имени Константин-Михаил (очевидно, автор имел в виду Великого Князя). Их взаимное чувство омрачено тем фактом, что Арина торгует собой, потому что "чувствует настоятельную потребность, даже долг, развивать свои способности, учиться в университете, принимать участие в высшей духовной деятельности". Но в конце романа выясняется, что девушка абсолютно чиста... Эта неприличная история называется "Арина" (1919). "Надя" (1929) - также о непознанной русской женской душе. Французский лейтенант приехал в Россию совершенствоваться в русском языке и влюбился в первую же девушку, которую "снял" на ночь. Эта девушка по имени Надя, вроде бы, отвечает взаимностью, но вдруг оставляет благородного лейтенанта ради предыдущего любовника - издевавшегося над ней алкоголика. Причем исключительно из чувства долга, что совсем непонятно французу...

Байетт А. С. Джин в бутылке из стекла "соловьиный глаз": Повесть / Пер. с англ. И. Тогоевой // Иностр. лит. - 1995. - № 10. - С. 145-200.

Предлагаемая читателю повесть с интригующе-волшебным названием “Джин в бутылке из стекла "соловьиный глаз"” - заглавное произведение сборника (в нем еще четыре рассказа), вышедшего в Англии в 1994 г. Автор книги известная писательница и литературовед Антония С. Байетт (р. 1936) имеет на своем счету несколько романов: "Тень солнца" (1964), "Игра" (1967), "Девица в саду" (1978), "Натюрморт" (1985) и огромное количество работ, посвященных творчеству А. Мердок, У. Вордсворта, С. Т. Колриджа и др. Ее роман "Обладание" (1990) отмечен Букеровской премией, в том же году Антония С. Байетт была награждена орденом Британской империи. Жанр предлагаемой повести - сказка, все произведения вышеназванного сборника населяют принцессы, волшебники, драконы. Но сам сказочный мир, созданный писательницей, необычен, ибо в нем интеллектуальное преобладает над эмоциональным, а умосозерцание - над действием. Так, например, главная героиня повести, англичанка, фольклорист Джиллиан Перхольт, по ее собственному определению, совершенно независимая женщина, перешагнувшая пятидесятилетний рубеж и только что освободившаяся от мужа, ведет долгие беседы на литературоведческие темы с очаровательным джином, вызволенным ею из бутылки. И вроде бы все так и должно происходить в сказке - джин, три заветных желания, дарованных героине за освобождение и пр. Но оказывается, эта сказочная линия выделена автором, чтобы подчеркнуть основную тему произведения: судьбу героев, а у Байетт это всегда женщины, определяет не выбор, а рок. Героиня, даже сильная и умная, способная бросить вызов судьбе, всегда должна от чего-то отказываться. Помолодев на двадцать лет согласно своему первому желанию, Джиллиан Перхольт вторым желанием привязывает джина, влюбляя его в себя, а третим - отпускает его на свободу. Таковым был бы, кстати, довольно простенький сюжет, если бы не вплетенные в текст легенды о Терпеливой Гризельде, миф о Гильгамеше, истории, рассказанные джином о мудрой дочери Сулеймана и умнице Зефир, или не детальное страноведческое описание Востока, в частности Турции. Причем, писательница отказалась от западного стереотипа изображения турок: в повести жители этой восточной страны удивительно цивилизованы: от литературоведа Орхана и его бывших учеников, ныне торговцев коврами, у каждого из которых за спиной диссертация о творчестве того или иного классика английской литературы; до смотрителя музея - мудрого Старого Морехода. Это несомненно говорит о выборе писательницы в пользу Востока с его древнейшими культурами перед рационализмом более молодого Запада. Наконец, обилие мифологических и исторических героев из прошлого Турции, поданное с завидным знанием материала, постоянные философские выкладки действующих лиц повести (особенно этим склонен заниматься великолепный джин) подтверждают мнения английских литературных критиков о том, что творческим успехом А. С. Байетт обязана прежде всего интеллектуальности своих сказок.

Барнс Д. Дикобраз: Роман / Пер. с англ. Е. Храмова // Иностр. лит. - 1995. - № 6. - С. 36-95.

Бекль М. Нострадамус: Жизнь и пророчества: Роман / Пер. с нем., предисл. К. Новикова. - М.: Панорама, 1995. - 480 с.

Роман немецкого прозаика и сценариста Манфреда Бекля (р. 1948), добротный образчик беллетризованной биографии, снискал положительные отзывы критики. Эта книга, написанная в 1993 году, посвящена жизни французского астролога, врача и поэта Мишеля Нострадамуса, предсказавшего в своих катренах всю жизнь человечества вплоть до конца седьмого тысячелетия, когда, по его мнению, должно произойти светопреставление. Пафос романа трогает и радует: прославляется гуманизм, в радужных тонах описана дружба Мишеля с Рабле и Скалигером и т.д. Подробно описаны видения Нострадамуса, трактующиеся с позиций современного исторического знания. Трудно, конечно, назвать эту книгу выдающимся новаторским произведением, но на данный момент это единственная биография Нострадамуса на русском языке. В издание вошли "Центурии" в переводе В. Завалишина.

Бергман И. Воскресный ребенок: Роман / Пер. с швед. А. Афиногеновой // Иностр. лит. - 1995. - № 9. - С. 111-158.

Шведский режиссер, драматург и эссеист Ингмар Бергман, автор десяти пьес, большого количества киноповестей, постановщик более семидесяти спектаклей, сорока пяти фильмов - в основном по собственным сценариям, уже широко известен в России как писатель. За последние несколько лет переведены его книги "Бергман о Бергмане", "И. Бергман. Статьи. Рецензии. Сценарии. Интервью" (вышла еще в конце 60-х). В "Иностранной литературе" напечатана автобиографическая повесть "Laterna Magica", роман "Благие намерения", киноповести "Улыбки летней ночи", "Змеиное яйцо". Написанный в 1990 и вышедший в Швеции в 1993 г. роман "Воскресный ребенок" - как бы еще одна часть ностальгической автобиографии писателя, начатой в "Laterna Magica" и "Благих намерениях". Но в предлагаемом произведении стержнем воспоминаний героя являются сложные взаимоотношения восьмилетнего мальчишки со своим отцом Эриком Бергманом. Через призму восприятия наблюдательного и впечатлительного ребенка читатель видит разные аспекты жизни большой семьи на даче около селения Дуфнес. Это и чопорная натянутость в отношениях бабушки Анны и ее зятя, совершенно не годившегося по ее мнению в мужья дочери Карин. Трагический конфликт между отцом и матерью, ставший началом отчуждения супругов, странное поведение отца - пастора, причины которого оказались понятны лишь уже выросшему и начавшему стариться Ингмару. Наконец, сама дача - творение пастора-пятидесятника, жившего в начале века, удивительная, порою похожая на сарай, а порою на оперный театр в Стокгольме, и купленная матерью Бергмана, в надежде зажить своей собственной, независимой от матери жизнью, укрепить отношения с супругом, наладить семейные связи. Этот Дом, похожий на Ноев ковчег, обособленный от окружающего мира, с его обитателями, служанками Май и Лаллой, братом и маленькой сестрой, дядей Карлом и тетей Эммой, матерью и отцом и самим малолетним героем - Пу, стал для Ингмара Бергмана особенной страной - страной детства, описанной им с восхищением и любовью.

Бернхайм Э. Двое: Роман / Пер. с фр. и предисл. Т. Ворсановой // Искусство кино. 1955. - № 10. - С. 159-174.

Бернхайм Э. Его жена: Роман / Пер. с фр. и вступл. Т. Ворсановой // Иностр. лит. - 1995. - № 9. - С.75-100.

Борхес Х. Л. Из “Книги вымышленных существ” / Пер. с исп. Е. Лысенко // Иностр. лит. - 1995. - № 6. - С.5-20.

Борхес Х. Л. Воспоминание и три сна/ Пер. с исп. Б. Дубина // Иностр. лит. - 1995. - № 1. - С.202-204.

Борхес Х. Л. Оправдание вечности / Сост. Б. Дубина, В. Кулагиной-Ярцевой; Предисл. и коммент. Б. Дубина. - М.: ДИ-ДИК, 1994. - 552 с.

Борхес Х. Л. Сочинения в трех томах / Пер. с исп.; Сост., предисл., коммент. Б.Дубина. - Рига: Полярис, 1994. Т.1 - 559 с.; Т.2 - 511 с.; Т.3 - 591 с.

Существует мнение, что вторая половина столетия прошла для западной литературы во многом под знаком аргентинского поэта, прозаика, переводчика, критика и библиотекаря Хорхе Луиса Борхеса (1899-1986). Причем, влияние его яркого, своеобразного таланта наиболее ощутимо не только в прозе, но и в современных представлениях писателей о реальности и фантастике, роли автора и читателя, границах жанров и пр. Дар Борхеса всеобъемлющ: кроме тринадцати поэтических сборников ("Создатель", 1960; "Сокровенная роза", 1975; "История ночи", 1977), нескольких книг рассказов и эссе ("Вымышленные истории", 1944; "Сообщение Броуди", 1970; "Книга песка", 1975) он оставил детективные романы и сценарии. Борхес переводил со многих языков (например, "Орландо" В. Вулф), был издателем, преподавал. "Постоянное общение с книгой придает разнообразным произведениям Борхеса необычайную фактуру. Его рассказам присуща сжатость доказательства: в статьях ощутимы тревога и напряжение вымысла" – утверждал Джон Апдайк в своем эссе "Писатель - библиотекарь", посвященном творчеству этого латиноамериканского писателя. Также Апдайк отмечал, что "у Борхеса все неизбежно превращается в тайну" (Иностр. лит. - 1995. № 1. - С. 224). Действительно, сжатый до афоризмов язык, поистине энциклопедические знания, воплотившиеся в богатстве ассоциаций и аллюзий, готический стиль Борхеса создают в его произведениях загадочную атмосферу, в которой иногда самые ясные вещи или знаменитые личности выглядят почти зловеще. Все сказанное относится и к публикуемым журналом "Иностранная литература" рассказам из "Книги вымышленных существ" (1969) - фантастической энциклопедии, где Борхес предается своим излюбленным интеллектуальным упражнениям - прослеживает философские, мифологические и литературные генеалогии, поражая читателя обширнейшими знаниями в этих областях. Желающих ближе познакомиться с завораживающей личностью Хорхе Луиса Борхеса хотела бы отослать к рубрике "Портрет в зеркалах", открытой журналом "Иностранная литература" (1995. - № 1. - С. 201-230), где французский писатель и критик Морис Бланшо, американский прозаик Джон Стайнер, бельгийская писательница Маргерит Юрсенар, итальянец Леонардо Шаша, аргентинец Эрнесто Сабато, Джон Апдайк и американский литературовед Пол де Мен делятся своим восхищением по поводу Большого Поэта, "своевольного, гениального, скрупулезного, немощного, великого, победительного, дерзкого, робкого, неудачливого, великолепного, несчастного, ограниченного, ребячливого, бессмертного" (Эрнесто Сабато) - Хорхе Луиса Борхеса.

Бродский И. На стороне Кавафиса: Эссе / Авториз. пер. с англ. Л. Лосева // Иностр. лит. - 1995. - № 12. - С.208-215.

Бродский И. Памяти Марка Аврелия: Эссе / Авториз. пер. с англ. Е. Касаткиной // Иностр. лит. - 1995. - № 7. - С. 254-267.

Бродский И. Полторы комнаты: Автобиографическая проза / Пер. с англ. Д. Чекалова // Новый мир. - 1995. - № 2. - С.61-85.

Бродский И. Трофейное: Эссе / Авториз. пер. с англ. А. Сумеркина // Иностр. лит. - 1996. - № 1. - С. 235-244.

Четыре образца эссеистической прозы поэта роднит обращение к прошлому. В автобиографической повести Иосиф Бродский рассказывает о жизни интеллигентной ленинградской семьи с конца 40-х годов (время, когда автору было около десяти лет и с которого он отчетливо себя помнит) и до начала 70-х (когда он вынужден был покинуть Родину). Несмотря на многие столь узнаваемые для российского читателя приметы коммунального быта и особенности послевоенной судьбы семьи Бродских была не вполне обычной для своего времени. Личностно сформировавшиеся до 25 октября 1917 года, родители Иосифа - Мария Вольперт и Александр Бродский не утратили внутренней свободы, хотя и не были борцами по натуре, не протестовали против режима активно. Но приспособившись, в каком-то смысле, к условиям жизни (выживания?) в тоталитарном государстве, они не приняли для себя основных принципов существования этого государства, не превратились в "совков". Поэтому и их единственный сын, рожденный уже в недрах коммунистического режима, вырос духовно не сломленным. И. Бродский настойчиво подчеркивает, что все хорошее и необыкновенное в нем - от родителей, что сам он - только их продолжение. То, что повесть о родителях написана по-английски - своего рода протест автора против государства, калечащего своих граждан духовно. Хотя формально он оговаривается при этом, что "не следует отождествлять государство с языком". И все же когда речь идет о самых близких ему людях, для которых русский язык всегда был основным языком общения, И. Бродский считает, что "писать о них по-русски значило бы только содействовать их неволе, их уничтожению, кончающимся физическим развоплощением". Повесть полна горечи и в то же время гордости за своих родителей. Это своеобразный счет государству, лишившему большинство своих граждан внутренней свободы и дань уважения тем немногим, которых сломать не удалось. В эссе "Памяти Марка Аврелия", напечатанном в 1994 г., Бродский рассуждает о соотношении античности и современности, приходя к выводу, что мир античности выдуман человечеством из страха остаться в пустоте, без прошлого. Он завораживает читателя образом императора-философа; впрочем, по мнению автора, современник и сам рад увлечься биографией цезаря, проецируя на нее собственную жизнь. О личности Марка Аврелия здесь немного: эссе выстроено как история знакомства со знаменитым памятником на Пьяцца Венеция в Риме; у поэта много общего с императором, олицетворяющего для него духовность античности. Бродскому особенно дорого, что Марк Аврелий тоже ненавидел жестокости своей эпохи и мечтал изменить ее... Но желаемое часто выдается за действительное, особенно когда действительность ускользает во временном отдалении: "Общего у прошлого и будущего - наше воображение, посредством которого мы их созидаем". В последнем номере "Иностранной литературы" за 1995 г. - эссе, посвященное греческому поэту Константиносу Кавафису (1863-1933). Имеет трехчастную композицию: первая часть - о жизни поэта, вторая - о его творчестве, а третья - о соотношении эллинистического и христианского миров, которое олицетворяет для автора Кавафис; здесь в связи с историческими стихотворениями греческого поэта Бродский рассуждает о Юлиане Отступнике. Наконец, "Трофейное" (1986) - эссе, посвященное послевоенному детству Бродского, точнее, предметам, составившим приметы того послеблокадного Ленинграда. Тушенка и портативный приемник, трофейные фильмы и открытки с видами Венеции, а также популярные мелодии послевоенных лет - "герои" воспроизведенного писателем мира, дети которого грезили западной цивилизацией: "Ибо человек есть то, что он любит. Потому он это и любит, что он есть часть этого" .

Брэдбери М. Профессор Криминале: Роман / Пер. с англ. Б. Кузьминского, Г. Чхартишвили, Н. Ставровской // Иностр. лит. - 1995. - № 1. - С. 5-187.

В 1992 г. известный английский литератор и литературовед, к тому же университетский профессор Малькольм Брэдбери (р. 1932) опубликовал очередной роман "Профессор Криминале", и вот уже в начале 1995-го его можно прочесть на русском языке - да еще в блистательном переводе: буквально каждая страница пестрит остроумнейшими находками (сколько ассоциаций вызовет у выпускника отечественной средней школы, например, мимоходом мелькнувшее описание наряда: "кумачо-вый шушун с искрой"). В центре романа - наш современник, британский юноша журналист, выпускник Сассекского университета, родившийся "всего за год до высадки на Луну", а действие происходит в то недалекое время, когда "рухнула Берлинская стена, и ее обломки уже вовсю набирали рыночную стоимость как предметы искусства". Приключения сами находят героя: на финальной церемонии вручения Букеровской премии ему предлагают новую работу: соорудить для телевидения передачку из художественно публицистической серии "Выдающиеся мыслители эпохи гласности" о профессоре Басло Криминале. Второй герой романа характеризуется как “философ мирового значения, известный как "великий аналитик современности", "Лукач 90-х"”, вдобавок он выходец из Восточной Европы. Чтобы раскопать хоть что-то о жизни профессора, Френсис Джей гоняется за ним по всему миру по научным конгрессам и академическим конференциям в тщетной попытке создать, так сказать, художественный образ. Перед читателем предстает новый образ мира: Европа для юного Джея, оказывается, уже давно без границ, не поражает его новизной и Новый Свет, куда он отправляется на конференцию по Борхесу в лучших традициях романа странствий. “Недурственная евроличность в зеленой ветровке и кроссовках “ Рибок” ”, как называет себя молодой человек, фонтанирует цитатами, реминисценциями, именами и названиями: чуть не вся классическая и современная мировая литература так или иначе поминается в романе (кажется, имя Шеймаса Хини, ирландского поэта, нобелевского лауреата 1995 года, впервые мелькнуло в нашей печати именно в романе Брэдбери). Каждая географическая точка, куда попадает Френсис Джей, непременно связана с культурным событием: Вена готовится встретить юбилей смерти Моцарта, Будапешт немедленно вызывает мысли о предстоящем столетии знаменитого творения Брэма Стокера и т.д., и для евроюноши этот комплексный мир культуры - уютная родная стихия. Зато о таинственном Басло Криминале ничего не известно в точности, кроме того, что он родился и вырос при коммунистическом режиме, с которым вынужденно сотрудничал, и является автором ряда произведений: драмы "Женщины из-под Мартина Лютера", романа "Бездомье. Притча ХХ века", трехтомника "Гете: немецкий Шекспир?", экономического труда "Так ли уж нужны нам деньги?", "итогового исследования" "Психопатология масс в эпоху постмодерна" и проч. Жизнь профессора полна каких-то темных историй о грязных поступках, совершенных им при коммунистах, которые Джею заказано раскопать. Интрига строится на том, что Классик Нашего Времени упорно ускользает от милого журнеца, и не только физически, но и, так сказать, метафизически. Постепенно у Джея пропадает желание разобраться в жизни профессора и осудить его, для него перестает быть важным, есть ли у Криминале Родина с большой буквы, был ли он коллаборационистом и виновен ли в гибели одной из своих женщин. Он сочувствует Криминале, вынужденного половину жизни проводить в поездах и самолетах, и ощущает духовную близость с ним. "Расплывчатое кочевое существо: европейский интеллектуал" - вот что такое Криминале, но то же можно сказать и о самом Джее. Автор настойчиво намекает на двойничество своих героев, интеллектуалов-гуманитариев эпохи постмодернизма. Новаторство этой "энциклопедии европейской жизни", естественно, густо замешано на всевозможных традициях: автор так и тычет в нос читателю традиции плутовского романа, романа-странствия и романа воспитания, даже сует специально герою в руки "Волшебную гору", чтобы тот сам себя сопоставил с Гансом Касторпом, а свою эпоху - с грозным кануном первой мировой. А уж не назваться хоть один разок Францем К. для Френсиса Джея просто было бы неприлично. Загадка Криминале - это стык загадок минувшего и надвигающегося столетия. Нарисовать новый образ мира и обозначить его новые проблемы удалось современному литератору, который, кстати сказать, кроме сатирических романов "Не надо кушать людей" (1950), "Шагом на Запад" (1965), "Социолог" (1975) и "Обменный курс" (1983), еще и автор массы исследований о современном романе и крупный спец по По-Мо, как именуется в романе постмодернизм (написал труды "Современный американский роман", 1984 и "От пуританизма к постмодернизму"). Перед нами произведение, нуждающееся в медленном, внимательном прочтении и обширных комментариях, к сожалению, невозможных на страницах журнала.

Буковски Ч. Голливуд: Роман / Пер. с англ. Н. Цыркун // Искусство кино. - 1994. - № 9. - С. 147-158; № 10. - С. 129-141; № 11. - С. 152-167; № 12. - С. 126-147. 1995. - № 1. - С. 147-158; № 2. - С. 146-156.

Буковски Ч. Макулатура: Роман / Пер. с англ. В. Голышева // Иностр. лит. - 1996. - № 1. - С. 49-136.

Буковски Ч. Рассказы / Пер. с англ. В. Голышева, Вас. Г олышева, В. Когана; Предисл. Д. Страхова, А. Гениса // Иностр. лит.- 1995. - № 8. - С. 78-113.

Рец.: Михеев А. МакКультура // Иностр. лит. - 1996. - № 1. - C. 226-231.

В 1994 г. в США вышел последний роман Буковски - "Макулатура", формально выстроенный как низкопробный крутой детектив: мерзкий частный сыщик Ники Билейн (знакомая кликуха!) в краткие перерывы между попойками одновременно раскрывает сразу несколько дел, точнее, дожидается, пока что-нибудь само прояснится. Здесь собраны все привычные узнаваемые сюжетные уловки американского лубка, к которым присовокупляется интригующая невнятица тайн, и со всем этим сочетаются черты элитарной культуры. В романе присутствует элемент философской фантастики: так, клиенткой отвратительного сыщика является сама Леди Смерть, которой нужно разыскать некоего Селина (французский прозаик - француз имморалист Луи Фердинан Селин), поминаются также персоны вроде Томаса Манна и Ролана Барта, а уж с чем сопоставить гибель сыщика в пасти Красного Воробья - еще не успели додуматься ведущие спецы по постмодернизму. В эссе "Похвальное слово штампу, или Родная кровь" (Иностр. лит. - 1996. - № 1. - С. 232-234) П. Вайль защитил низкопробщину, бульварщину, тривиал: "Нет более незыблемого правила, чем штамп в искусстве, иначе он не стал бы штампом, не застыл бы в своем величии, не понятом снобами, но принятом массами". Впрочем, поиски жанра всегда велись именно в этом направлении. Помимо двух романов, Буковски - автор лирических сборников и сборников рассказов. О самом брутальном прозаике и сценаристе Америки не так уж много достоверно известно, кроме того, что этот запойный пьяница умел писать великолепную прозу. Чарльз Буковски (1920-1994) взялся за перо в возрасте 24 лет, в 35 его потянуло на поэзию, но в 50 он все еще служил для заработка на почте, хотя уже был знаменит в Европе. Его герой - бродяга-сквернослов, аутсайдер, чьи интересы сводятся к выпивке, женщинам и дракам. Этот способ противопоставления себя обществу, алкогольную романтику прославляет Буковски. В немногих пока отзывах о его творчестве отечественные критики хором называет его американским Веничкой Ерофеевым. В 1987 г. вышел фильм "Барфлай" (перевод: "бабочка из баров" - в значении "алкаш") с Микки Рурком и Фэй Данауэй, по сценарию Буковски. О том, как он создавал этот сценарий, позже написан роман "Голливуд" - остроумное, не без философского подтекста, описание связанных с процессом создания фильма бесконечных попоек. В центре - Генри Чинаски, известный писатель и забубенный алкоголик, который получает заказ на сценарий к фильму "Пьяница грустный с душою нежной". Здесь под узнаваемыми именами изображены собутыльники Буковски - вся киношная богема восьмидесятых.Буковски также автор лирических сборников и сборников рассказов (среди них - "Истории обыкновенного безумия", 1972; "Юг без признаков Севера", 1973; "Заметки старого козла", 1969; "Шекспир никогда не поступал так", 1979). На русском пока опубликованы рассказы "Жизнь в техасском публичном доме", "Звездный Мальчик среди бифштексов", "Рождение, жизнь и смерть левой газетки", "В тот день мы говорили о Джеймсе Тэрбере", "Жизнь и смерть в благотворительной палате" и "Политика". Одну особенность творчества Буковски, роднящую его с Г. Миллером и Ж. Жене, отметил А. Генис: вещи Буковски глубоко автобиографичны в том смысле, что он сам и есть тот пьяница-маргинал, о котором пишет. "Авторский персонаж сливается с автором, литература с жизнью: драка в баре и описание драки в баре полностью совпадают. Произведением искусства становится жизнь автора. Или, что то же самое, художник делает свою жизнь произведением искусства" (А. Генис. Уроки пламенного равнодушия // Иностр. лит. - 1995. - № 8. - С. 77).

Верлен П. Мои тюрьмы / Пер. с фр. М. Квятковской; Вступл. и коммент. М. Яснова // Нева. - 1995. - № 3. - С.152-176.

"Как прозаик Верлен не менее пленителен, чем как поэт. Ряд остроумнейших парадоксов, неожиданных образов и моментов чисто французской аристократической нежности, разбросанных по всей книге, делают чтение ее захватывающим". Так отзывался Николай Гумилев о единственной опубликованной в России в 1911 г. прозаической книге Поля Верлена (1844-1896) "Записки вдовца". В той же мере эти слова можно отнести и ко всему нестихотворному наследию великого французского поэта-символиста, среди которого критики выделяют "прозу воображения" ("Записки вдовца") и автобиографическую прозу: незаконченную "Исповедь", "Мои больницы" и предлагаемые ныне читателю "Мои тюрьмы", вышедшие отдельным изданием летом 1893 года, в эпоху запоздалой и короткой прижизненной славы Верлена. Поэт, часто хмельной, самолюбивый, несдержанный на слова и поступки, в то же время глубоко несчастный и слабый, неоднократно попадал в злоключения, многие из которых, как, например, пьяное покушение на своего друга Артюра Рембо, заканчивались кутузкой. Цепь "тюрем" началась еще в детстве, когда девятилетний поэт-лицеист за неправильно спрягаемый латинский глагол оказылся в карцере. Удивительные события в жизни, их неординарное восприятие удивительной же личностью повлекли за собой удивительную прозу поэта - изящное, импрессионистическое, тонкое выражение чувств и впечатлений, чуть ироническое описание тюрем и кутузок, меткие портретные зарисовки судей и "сотоварищей" по камерам: будь то представители бельгийского правосудия, разрыв с женой, заступничество Гюго за непутевого поэта, или неожиданная возвышенная вспышка веры, обращение и покаяние после этого, счастливое ощущение своей невиновности. Может быть, именно поэтому чаще, чем другие свои поэтические книги, Поль Верлен вспоминает и цитирует "Мудрость", "книгу новообращенного", сборник, начатый в 1874 г. в бельгийской тюрьме Монс, когда поэт мог видеть лишь "зарешеченный горизонт", и вышедшую в пору лирического его расцвета в 1881 г. Итак, перед ценителем редкий подарок, - проза поэта, в которой заключено, по словам самого мэтра, все "что помню, что не могу забыть, не хочу забывать - без больших припусков".

Виан Б. (Салливан В.) Женщинам не понять: Романы / Пер. с фр. - СПб.: Северо-Запад, 1993. - 479 с.

Содерж.: Я приду плюнуть на ваши могилы; У всех мертвых одинаковая кожа; А потом всех уродов убрать; Женщинам не понять.

Виан Б. Осень в Пекине: Роман / Пер. с фр. и вступл. М. Аннинской // Иностр. лит. - 1995. - № 3. - С. 88-210.

Виан Б. Пена дней: Роман / Пер. с фр. - М.: Иной мир, 1993. - 352 с. Содерж.: Пена дней; Уничтожим всех уродов.

Виан Б. Пена дней: Рoман / Пер. с фр. Л. Лунгиной. - М.: Терра; Орлов и сын, 1994. - 352 с. - (Коллекция "Какаду"; Вып. 1).

Виан Б. Мертвые все одного цвета: Роман / Пер. с фр. В. Наумова. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1992. - 157 с. - (Классики мировой литературы ХХ в.).

Видал Г. Юлиан: Роман / Пер. с англ. Е. Цыпина. - СПб: Гуманитарное агентство "Академический проект", 1994. - 583 с. ("Библиотека первого перевода").

Американский романист Гор Видал (р. 1925) известен у нас преимущественно как автор гнетущих фолиантов о высших политических кругах США ("Вашингтон, округ Колумбия", "Вице-президент Бэрр", "Линкольн", "1876"), как советник Кеннеди по вопросам культуры и сводный брат Жаклин Кеннеди. Новый перевод раскрывает новые грани прозаика. В центре романа "Юлиан" (1964) - римский император IV в., получивший христианское воспитание, но сделавший попытку возродить язычество, за что был прозван "Отступником". Флавий Клавдий Юлиан (332-363) обладал литературным даром и оставил три тома записок, облегчивших работу романиста. К тому же о нем сохранились воспоминания Григория Назиназина и Либания. Повествование ведется от трех лиц: дневниковые записи самого Юлиана сопровождаются перепиской его сподвижников Либания и Приска. Видал изобразил трагическую фигуру философа-неоплатоника на римском троне, в чаду дворцовых интриг: любитель дискуссий, написавший заранее прощальное слово, Юлиан даже на смертном одре обсуждает с Приском диалог Платона "Федон". Кстати, сценарий к нашумевшему голливудскому фильму "Калигула" написан также на основе романа Видала. Еще не переведен один из ранних романов писателя, вызывавший гневные нападки американской критики: это "Город и столп" (1948), где изображены искания симпатичного гомосексуалиста.

Визель Э. Город удачи: Роман / Пер. с фр., примеч. О. Боровой // Октябрь. - 1995. - № 5. - С.82-159.

Вилье Ж. де. Убей Генри Киссинджера: Роман / Пер. с фр. // Юность. - 1995. - № 2. - С. 68-93; № 3. - С. 68-93.

Сквозной герой детективов известного французского прозаика Жерара де Вилье (во Франции вышло 64 книги писателя), специальный агент ЦРУ князь Малько Линге действует, естественно, в самых горячих точках мира. В центре внимания автора в романе "Убей Генри Киссинджера" израильско-палестинские отношения и развертывание террористической акции убийства Киссинджера, прилетающего в Кувейт в целях мирного урегулирования этого конфликта. Самое привлекательное в произведении Вилье, пожалуй, не ординарные действия Малько, и не чернокожая красавица Элеонора, вице-консул Соединенных Штатов в Кувейте, также работающая на ЦРУ, и даже не описание жестокой и постоянной резни палестинцев, а довольно отстраненная и посему любопытная передача мешанины и хаоса, царящих в Кувейте, самой богатой стране мира. Рядом с фантастической роскошью, в столице, где зазорно ходить пешком, уживается грязь и убогость базаров, рядом с разнузданностью богачей и их содержанок соседствует жестокое безразличие к женщине, здесь левая рука шейхов не знает, что делает правая, а получившие приют и работу палестинцы могут в любой момент лишиться головы. В общем, неразбериха и смертоубийство, расцветающие на безмерном богатстве, ошеломляющие. И куда там в этом разобраться американскому супершпиону, с трудом и чудом завершившему операцию по охране Киссинджера и выглядящему очень бледно на фоне арабской роскоши и крови.

Гари Р. Избранное / Пер. с фр.; Предисл. А. Зверева. - Рига: Полярис, 1994. - 655 с.

Содерж.: Корни неба: Роман / Пер. Е. Голышевой; Жизнь впереди: Роман / Пер. В.Орлова; Жизнь и смерть Эмиля Ажара: Эссе / Пер. И. Кузнецовой.

Гари Р. Ночь будет спокойной: Фрагменты книги / Пер. с фр. Н. Паниной // Иностр. лит.- 1994. - № 12. - С.212-233.

Ажар Э. Голубчик: Роман / Пер. с фр. // Иностр. лит. - 1995. - № 7. - С. 189-246.

Гессе Г. Петер Каменцинд: Повесть / Пер. с нем. Р. Эйвадис // Нева. - 1995. - № 10. - С. 98-139; № 11. - С. 90-129.

Крупнейший немецкий прозаик, поэт, эссеист Герман Гессе (1877-1962), один из классиков немецкой и мировой литературы, родился на юге Германии, в маленьком швабском городе Кальве. Отец и мать писателя долгие годы были протестантскими миссионерами в Индии, и хотя потом вернулись в Европу, продолжали жить интересами миссии. Миссионером был и дед писателя - ученый востоковед Герман Гундерт. Убеждения и образ жизни родителей Германа отличались педантичной строгостью и вместе с тем мечтательной поэтичностью, что имело один и тот же религиозный источник. Родители признавали только свою правду, воспитывали в мальчике высокие нравственные идеалы, но отнюдь не знание жизни. Ребенок чувствовал мучительное несоответствие этой правде собственных желаний и интересов других людей. Именно в этом кроются причины бурного разрыва подростка с родительским домом. Гессе бежал из протестантской семинарии, куда его определили родители, долго скитался, начал все с нуля: сперва на часовой фабрике, потом в книжной торговле, пока не смог жить на заработки от первых опубликованных своих сочинений. Наиболее значительное из них "Петер Каменцинд", написанное в 1902-1903 годах и впервые опубликованное в 1904, сделало молодого Германа Гессе знаменитым. Главный герой повести, крестьянский парень из деревушки Нимикон часто неуклюж и невезуч. Сильный и суровый с виду, в душе - неуемный фантазер и мечтатель, любитель облаков и красивой музыки, Петер мучительно одинок. Потерявший друга в юности, в лице утонувшего Рихарда и отвергнутый любимой (художница Эрминия Эглиетти, влюблена в другого), страстно стремящийся к самообразованию и познанию истины, не умеющий показаться своим в кругу ловких, светских сограждан, Каменцинд несет в себе черты самого Германа Гессе. Занятый поисками смысла и красоты жизни, этот герой неустанно доказывает идею писателя о том, что внутренняя жизнь отдельного человека гораздо значительнее, чем вся очевидная реальность, окружающая его.

Грасс Г. Жестяной барабан: Роман. Книга первая / Пер. с нем. С. Фридлянд // Иностр. лит. - 1995. - № 7. - С. 32-130.

Грей А. Бедные-несчастные: Роман / Пер. с англ. Л. Мотылева // Иностр. лит. - 1995. - № 12. - С. 5-146.

Д`Аннунцио Г. Леда без лебедя: Сборник / Пер. с ит.; Сост. В. Полев и Н. Ставровская; Предисл. З. Потаповой. - М.: Изд. группа "Прогресс" - "Бестселлер", 1995. - 464 с.

Д`Аннунцио Г. Леда без лебедя: Повесть / Пер. с ит. Н. Ставровской // Иностр. лит. - 1994. - № 4. - С. 76 -89.

Итальянский поэт, драматург и прозаик Габриэле Д`Аннунцио (1863-1938) , "один из самых настойчивых пропагандистов империализма", согласно КЛЭ, у нас не очень популярен, хотя кое-что мелькало даже и в советское время. Д`Аннунцио, выходец из провинции, начал свой путь в конце прошлого века, проделав путь от "принца декадентства" до закадычного друга Муссолини, который называл его "поэтом нации". Он дебютировал в 1882 г. сборником новелл "Девственная земля". Далее вышли в свет романы "Наслаждение" (1889), "Джованни Эпископо" (1891), "Триумф смерти" (1894), "Девы скал" (1895), "Пламя" (1900). В 1902 опубликован сборник "Пескарские новеллы", а в 1904 - драма "Дочь Йорио". В данный сборник вошел наиболее известный у нас роман "Невинный" (1892), в центре которого - итальянский аристократ, стремящийся всеми силами полностью подчинить себе жену. Туллио Эрмиль, законченный эгоист и аморалист, погруженный без остатка в свои отношения с женщинами, приходит к преступлению: не в силах преодолеть ненависть к младенцу, рожденному женой от другого, он убивает его. Но совершив ужасное преступление, он вдруг прозревает и испытывает муки совести. Д`Аннунцио был поклонником и во многом учеником Достоевского и Толстого. Висконти, экранизируя роман, совершенно переставил акценты, сделав Туллио узником своего эгоизма и заменив покаяние на самоубийство, совершенное героем чуть ли не от вселенской скуки. В сборнике также две ранее не переводившиеся повести, написанные красивой ритмической прозой, со свойственной Д`Аннунцио пластичностью изображения, яркостью и контрастностью образов. Наиболее удачным образцом этого жанра считается "Леда без лебедя" (1916; пер. Н. Ставровской), посвященная женщине, чью душу раздирают страсти, причем столь сильно, что она не способна различать добро и зло и хоть сколько-нибудь управлять собой. Эстетика страстей, подкрепленная мифом, создает особую красоту нарисованной автором картины. "Три притчи прекрасного врага" (1924-1928; пер. И. Заславской) - оригинальное переосмысление соединенных евангельских и античных мифов: известные истории превращаются в красивые картины с совершенно новым литературным смыслом. Притч на самом деле пять. В "Евангелии от противника" об Иисусе рассказывает некто Елиасис, связанный с ним узами детства. В "Притче о блудном сыне" блудный сын отправляется с прекрасной женщиной на остров Афродиты и привозит оттуда ее изображение. В таком же плане изложены "Притча о богаче и Лазаре", "Притча о десяти девах", "Иисус и воскресший Лазарь". Вошли также семь рассказов в новых переводах Е. Г. Молочковской.

Дю Морье Д. Грех и искупление: Роман / Пер. с англ. Е. Любимовой. М.: Кругозор, 1994. - 336 с. - ("Вероника").

Дю Морье Д. Дом на берегу: Роман / Пер. с англ. Л. Бондаренко, Н. Зонина. - СПб.: Северо-Запад, 1993. - 455 с.

Дюморье Д. Дом на взморье: Роман / Пер. с англ. - М.: Лабиринт, 1994. - 449 с.

Дю Морье Д. Королевский генерал: Роман / Пер. с англ. Л. Бондаренко. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 413 с. - ("Автограф") .

Дюморье Д. Мери Энн: Роман; Не оглядывайся. На грани: Рассказы / Пер. с англ. - М.: Панорама, 1993. - 464 с. - (Б-ка любовного и авантюрного романа).

Дю Морье Д. Моя кузина Рейчел. Таверна "Ямайка": Романы / Пер. с англ. Н. Шалыгина. - Ростов н/Д: Гермес, 1993. - 576 с.

Дю Морье Д. Правь, Британия!: Роман / Пер. с англ. С. Таранова. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 320 с. - ("Автограф").

Дю Морье Д. Трактир "Ямайка": Роман / Пер. с англ. Е. Калининой. - М.: ВАГРИУС, 1995. - 318 с. - (Афродита).

Дю Морье Д. Французов ручей: Роман. Рассказы / Пер. с англ. - М.: Радуга, 1993. - 384 с.

Дюморье Дж. Трильби: Роман / Дж. Дюморье; Новеллы: Пер. с англ. / Д. Дюморье. - М.: Недра, 1992. - 383 с. - (Женский роман. Приключения. Мелодрама. Детектив).

Дюморье Дж. Трильби: Роман / Пер.с англ. Т. Лещенко-Сухомлиной; Золя Э. Творчество: Роман / Пер. с фр. Т. Ивановой и Е. Яхниной. - М.: Искусство и мода, 1993. - 636 с.

Жене Ж. Богоматерь цветов: Роман / Пер. с фр. Е. Гришиной, С. Табашкина. - М.: ЭРГОН, 1994. - 316 с.

Жене Ж. Дневник вора: Роман / Пер. с фр. Н. Паниной. - М.: Текст, 1994. - 254 с. - ("Коллекция 2").

Жене Ж. Дневник вора: Роман (журнальный вариант) / Пер. с фр. Н. Паниной // Иностр. лит. 1993. - № 1. - С.170-240.

Крутая биография французского прозаика, драматурга и поэта Жана Жене (1910-1986) нашла отражение в его книгах. Парижский сирота, познавший приют, колонию для малолетних преступников, бродяжничество и тюрьмы, привнес в утонченный мир культуры историю своей жизни. В 1942 г., отсиживая за очередную кражу (предчувствуя литературную славу, подтибрил книжку), Жене написал поэму "Приговоренный к смерти" и роман "Богоматерь цветов", посвященный обитателям парижского дна - сутенерам и шлюхам, бродягам, ворам и убийцам. Образ проститутки и одновременно святой по имени Дивина (в Дивину, Божественную, превращается главный герой по имени Лу Кюлафруа) однозначно навеян Прустом, которого Жене в ту отсидку впервые довелось прочесть. Одаренного писателя открыл Жан Кокто. В самом своем известном произведении - "Дневнике вора" (1949) - Жене откровенно поведал читателю о том периоде своей жизни, когда он бродяжничал по Испании и Франции, добывая на пропитанием воровством. Особое место занимает тема любви: гомосексуалист Жене не без удовольствия торговал собой (в "Богоматери цветов" теме любви, особенно к убийцам, уделяется немалое внимание). Жене без прикрас раскрывает мир уголовников с его своеобразной романтикой и кодексом чести. Роман посвящен Сартру и Симоне де Бовуар, которые принимали горячее участие в судьбе писателя-изгоя и буквально спасли его от ссылки в 1948 г. "Жене говорит здесь о Жене без посредников; он рассказывает о своей жизни, ничтожестве и величии, о своих страстях; он создает историю собственных мыслей; можно подумать, что он, подобно Монтеню, вынашивает простодушный и безыскусный замысел написать автопортрет. Однако Жене никогда не бывает простым, даже наедине с собой. Разумеется, он говорит все. Всю правду, ничего, кроме правды, но это святая правда. Его автобиография - это не автобиография, а лишь видимость таковой: это священная космогония"- так рассуждает о романе Сартр, написавший вместо заказанного предисловия к собранию сочинений целый психоаналитический труд под названием "Святой Жене, комедиант и мученик". Жене - автор романов "Кверелл из Бреста" (1945; в 1981 экранизирован Фассбиндером) и "Чудо о розе" (1946), очерков и статей, но настоящую славу принесли ему пьесы, из которых наиболее известные - "Служанки" (1947), "Балкон" (1959) и "Негры" (1958). Одна из ранних пьес - "Похоронные торжества"(1944) - посвящена памяти коммуниста Жана Декарнена, любовника Жене. О необычном писателе, с которым, разумеется, мы лишены были возможности познакомиться в свое время, можно прочесть в предисловии к "Богоматери цветов" и статье С.Зенкина "Писатель в маске монстра. Имморализм в литературе" (Иностр. лит.- 1993. - С.138-149). Восхищенная рецензия Д. Стахова "Святой? Комедиант? Мученик?" (Новый мир. - 1995. - № 2. - С. 236-239) снабжена небольшим послесловием А. Василевского, который полагает, что слава Жене незаслуженно раздута.

Журек Е. Казанова: Роман / Пер. с пол. К. Старосельской // Дружба народов. - 1995. - № 10. - С. 108-137; № 11. - С.52-84; № 12. - С. 93-27.

Филолог и журналист, автор двух романов, сборника рассказов и значительного количества пьес, поляк Ежи Журек (р. 1946) явно отдает предпочтение историческим сюжетам. Причем, его интересуют "вечные", бродячие сюжеты, с политической окраской и с потенциальной возможностью быть спроецированными на сегодняшние дни. На счету Журека рискованная попытка продолжить "Гамлета" в одной из своих пьес. Представленному в журнальном варианте роману "Казанова" также предшествовала одноименная пьеса, неоднократно срывавшая овации в лодзинском Новом театре. Тема пьесы и романа (факт, засвидетельствованный в "Дневниках" Джиакомо Казановы, знаменитого венецианца - любителя приключений) - его кратковременное пребывание в Польше. В романе, впрочем, этот визит значительно растянут и включает в себя мучительные воспоминания о пребывании в России (отправной точкой путешествия был Санкт-Петербург) и надежды на благополучное возвращение в Европу. Итак, перед читателем стареющий, разменявший пятый десяток, любвеобильный проказник с очередной своей авантюрой - распространение новой сельскохозяйственной культуры в России - картофеля, небольшое, драгоценное количество которого он везет с собой. Но, увы, в стране, где все замешано на крови и политической интриге, нужен не Казанова, нищий предприниматель, пытающийся раздобыть хоть немного денег на свои похождения, а слава этого кавалера, члена масонской ложи, светского угодника и придворного интригана. Джиакомо, неисправимый ловелас, заглатывает наживку в образе белокурой красотки, ловушка захлопывается, но вместо постели блондинки он оказывается в тюрьме перед лицом ужасного следователя Куца и каверзного Астафьева. Ценой свободы стало предательство. Кавалера заставляют отправиться в Польшу, представиться нынешнему польскому королю Станиславу Августу и ... разделаться с неугодным Екатерине II, проявляющим признаки непослушания правителем Польши. Так Казанова становится русским агентом, хотя не по собственной воле, но где-то как-то по своему желанию: стремление получить много денег легким путем оказывается роковым для неуязвимого легендарного авантюриста. События, происходящие на страницах произведения польского писателя, очень похожи на фарс, и героическая фигура венецианца в подобном полусатирическом контексте порой смахивает на карикатуру, но чаще вызывает жалость. Нелепый неудачник, Казанова всегда оказывается бит, в любовных передрягах его ждет сплошной конфуз - чего стоит рандеву с Екатериной II, сексуально-маниакальным чудовищем с подачи Ежи Журека. Всегда без денег, окруженный детьми и собаками, блестящий Казанова во всех областях терпит фиаско - вся его жизнь в этот период - merde (дерьмо). Таков лейтмотив романа о русском шпионе Джиакомо Казанове. Впрочем, чего другого можно ждать в Польше, в этом проклятом месте, убогом захолустье. "Хуже было только в Петербурге, но на те края господня власть уже не распространяется, - с них и спросу нет. Все здесь чудовищно, все". Таково резюме Джиакомо Казановы, написанное пером польского писателя Ежи Журека.

Зюскинд П. Контрабас: Пьеса-монолог / Пер. с нем. Е. Том // Дружба народов. - 1995. - № 1. - С. 49-66.

Патрик Зюскинд, родившийся в семье профессионального литератора в 1949 г. в Германии, живущий в Париже и Мюнхене, редко появляющийся на публике и принципиально не дающий интервью, в этом году представлен в новом жанре. В 1992 г. мы получили перевод удивительного романа "Парфюмер" (1985), в 1994 - познакомились с повестью "Голубка" (1987) и, наконец, перед нами очень своеобразное драматическое произведение: пьеса-монолог "Контрабас" (1980), премьера которого состоялась 22 сентября 1981 г. в Мюнхене и давшее название первой книге писателя. Произведение полно трагического очарования, свойственного привычному герою Зюскинда - одинокому маленькому человеку, в данном контексте живущему в звукоизолированной, непроницаемой для окружающего квартире в центре шумного города со своим единственным спутником - контрабасом. В небольшом произведении, состоящем сплошь из монолога и музыкальных заставок Брамса, Моцарта, Шуберта, перед зрителем проходит вся жизнь тридцатипятилетнего контрабасиста, служащего госоркестра. Мечущийся, как в клетке, в переплетении любви и ненависти, сексуальных желаний и боязни выйти из дома, изменить монотонное существование, человек, то поднимается до высот осознания своей неповторимости и значимости: "невозможно представить себе оркестр без контрабаса", то падает до полного уничижения и отчаяния: "Контрабас - самый уродливый, самый бесформенный, самый неэлегантный инструмент, который когда-либо был изобретен". Попутно мы узнаем его отношение к музыке, метафизичной и вечной, которая вне истории, вне времени, вне политики; к женщине, играющей в музыке второстепенную роль; к отмирающему психоанализу, поднимающему проблем больше, чем может решить; и, наконец, к гению Бетховена, Вагнера, Шуберта. Отношение, впрочем, не всегда корректное. Собираясь на концерт и выходя из комнаты, маленький человек клянется изменить свою жизнь, выкрикнув из оркестровой ямы имя любимой им певицы. Но сам же автор заставляет читателя сомневаться в намерении своего героя: осмелится ли?

Ирвин Р. Арабский кошмар: Роман / Пер. с англ. В. Когана. - М.: Планета, 1995. - 288 с.

Роберт Ирвин (р. 1946) - английский ученый-медиевист, профессор, специалист по Арабскому и Ближнему Востоку, автор нескольких книг, из которых на русский переведена самая известная. Роман "Арабский кошмар", вышедший в свет в 1983, сразу же вызвал множество откликов и сравнений с "Именем розы" У. Эко (между тем сейчас вернее было бы сказать, что "Маятник Фуко" того же Эко гораздо больше похож на "Арабский кошмар", нежели "Арабский кошмар" - на "Имя розы"). Похоже, что обремененным ученостью современным прозаикам средневековье представляется уютной нишей, ибо именно туда предпочитают они относить действие своих занимательных сюжетов. Действие романа Ирвина происходит в 1486 г. в Каире. В центре событий - юный английский паломник Бэльян, подцепивший странную экзотическую болезнь под названием Арабский Кошмар. Согласно одной из многочисленных историй, составляющих канву романа, страдание это причиняет одно таинственное насекомое, которое пожирает мысли умерших, а в мир живых оно проникло вместе с воскресшим Лазарем, который, как известно, провел в могиле десять дней и ночей. Бедолага Бэльян видит жуткие красочные сны, в которых чего только нет: и цветистые восточные притчи, и прокаженные рыцари святого Лазаря, и говорящие обезьяны, и джинны. Сны обретают форму законченных, переплетенных друг с другом историй, чему сильно способствует еще один герой - профессиональный рассказчик Йолл, творец "Тысячи и одной ночи", рассказывающий самому Бэльяну и читателю историю его, Бэльяна, жизни. Прелесть видений героя в том, что он не в состоянии отличить сна от яви, и все больше и больше вместе с читателям запутывается в снах, представляющих собой смесь эротических фантазий, таинственных погонь, арабских сказок. Сквозь призму этой смеси несложно различить и более современные детективные сюжеты, например, историю заговора вокруг одного человека. Главную прелесть книжки составляет ее восточный колорит, выражающийся в умении автора преподнести чисто восточный взгляд на мироустройство. Рец.: Стрешнев Е. Любите ли вы кошмары? // Неделя. - 1995. - № 35. - С.30.

Кальвино И. Невидимые города: Роман / Пер. с ит. Н. Ставровской // Юность. - 1995. - № 7. - С. 70-94.

Камю А. Первый человек: Главы из романа // Пер. с фр. и вступл. И. Кузнецовой // Иностр. лит. - 1995. - № 5. - С. 5-44.

Нет нужды представлять нашему читателю французского писателя, драматурга, эссеиста, лауреата Нобелевской премии (1957), автора романов "Чума" (1947, русский перевод - 1969), "Счастливая смерть" (русский перевод - 1992), повестей "Посторонний" (русский перевод - 1968), "Падение" (русский перевод - 1969), пьесы "Калигула" (русский перевод - 1969). Но вот неоконченный роман Альбера Камю "Первый человек", главы из которого предлагает журнал "Иностранная литература", и его удивительная история заслуживают отдельного разговора. В 1960 г., когда писателя настигла нелепая смерть в автокатастрофе на скользком зимнем шоссе, из-под обломков автомобиля в буквальном смысле слова увидели свет сто сорок четыре страницы, написанные неразборчивым почерком, без точек и запятых, без какой-либо правки, испещренные комментариями и заметками на полях. Это была рукопись романа "Первый человек", упоминание о котором появляется в записях Камю уже в 1951 году. Роман должен был быть о любви, об Алжире (к рукописи были приложены материалы об алжирской войне, собранные автором) и состоять из трех частей, как свидетельствуют записи из блокнота с планом романа. Читателю остается довольствоваться только первой частью, посвященной поискам отца и описывающей рождение и детство героя, и куском второй, рассматривающей политическую борьбу, Сопротивление, арабскую проблему - отрочество и любовь, Судьба Запада. Зрелость - третья часть романа остались лишь замыслом автора. Видно, что произведение задумывалось эпическое, автор называл будущую книгу своей "Войной и миром", хотя по сути оно автобиографично и посвящено матери, фигуре драматической и не менее интересной, чем отец писателя. Впрочем, уже и первая часть представляет собой целостное повествование, в котором зрелый талант автора проявился в полную силу. Несмотря на это, роман увидел свет лишь в 1994 г. Тогда тридцать с лишним лет назад, друзья единодушно решили не публиковать машинописную копию рукописи, сделанную вдовой Камю Франсин. Они боялись не сырого, неправленного автором текста, а возможности дать лишние аргументы в руки недоброжелателям писателя, именно в эти шестидесятые годы, в разгар алжирской войны. В той ситуации, когда общественность клеймила колониальную войну, и отношение к происходящему среди левой интеллигенции, с бывшим другом и единомышленником Ж.-П. Сартром на переднем фланге, было однозначным и непримиримым, публикация "Первого человека" с его ностальгией и трагическим осмыслением алжирских событий, могла усилить атмосферу враждебности, окружавшую в последнее время имя Камю, уже долгое время ничего не публиковавшего, купившего на деньги от Нобелевской премии дом в Провансе и занимающегося вдали от Парижа новым, целиком поглотившим его, романом. Человек, выросший в Алжире, причислявший себя к североафриканским "французам", прозванным "черноногими", которых не жаловали в метрополии, куда они были вынуждены бежать, спасаясь от резни на возделанных ими землях в Алжире; человек, оставивший там, на африканском континенте, мать; человек, осудивший в своем трактате "Человек бунтующий" (1951) историческую утопию Маркса, обернувшуюся сталинским террором (а именно это и послужило причиной разрыва с Сартром), упорно не желал присоединять свой голос к печатным протестам против деятельности Франции в Алжире. Лишь спустя тридцать четыре года, когда кончилась "холодная война", алжирская независимость обернулась кровопролитием, диктат левой прессы во Франции смягчился, после долгой кропотливой работы над текстом, проделанной дочерью Камю Катрин, не только стала возможной публикация рукописи "Первого человека", но и принесла ошеломляющий успех: за две недели был распродан во Франции весь первый тираж - 125 000 экземпляров, около двух десятков зарубежных издательств запросили права на перевод этого удивительного романа - истории конца целого мира, арабо-французской цивилизации в Алжире. Истории, пронизанной у Альбера Камю сожалением о "годах света", тех годах детства писателя, когда французы и арабы спокойно уживались рядом. Эта земля в Алжире стала столь трудно обретенной родиной для миллионов европейцев - французов в середине девятнадцатого века, о чем также повествует писатель, и была так безвозвратно потеряна для их потомков. Именно этот "момент потери" драматически представлен писателем в первой части романа, когда сорокалетний герой, в поисках "своей собственной истории" приезжает из Парижа в Алжир, и застает последние дни этого царства "нищеты и света", в котором прошло его детство. Не ведущий своих корней Жак Кормери, начинает путь от могилы почти неизвестного ему отца Анри Кормери; долгий путь познания своей судьбы и признания братства происхождения и судьбы с несметной толпой вытесненных из Алжира колонистов, чей мир так тщательно и любовно описан в "Первом человеке".

Киш Д. Энциклопедия мертвых: Фрагменты из книги / Пер. с сербскохорват. И. Юферева; Предисл. А. Шекшен // Иностр. лит. - 1995. - № 5. - С.125-151.

Публикация глав из "Энциклопедии мертвых" знакомит читателя с творчеством писателя, имя которого в нашей стране до сих пор неизвестно. Данило Киш, по признанию критики, один из самых ярких представителей послевоенной сербской и европейской прозы, привлекал внимание и специалистов, и широкой публики. Причина этого кроется не только в необычности и значимости для большинства людей темы, которую разрабатывал на протяжении всей своей творческой деятельности автор, - темы смерти, мрачной трактовки именно в этом ключе общеевропейской истории, проблемы столкновения личности и тоталитарной системы, - но и обстоятельств биографии писателя. Данило Киш родился в 1935 году в городе Суботица на границе Сербии и Венгрии. Трагический "национальный" фактор определил личную и писательскую судьбу Киша – сына венгерского еврея и черногорки. В 1942 году мальчик стал свидетелем ужасной резни евреев и сербов в Нови-Саде. Семья Кишей, в том числе и крещеный в православной церкви матерью Данило, выжила, но отец, как и большинство новосадских евреев, погиб позднее в Освенциме. После войны Д. Киш и его мать перебрались к родственникам в Черногорию, потом был филологический факультет и аспирантура Белградского университета, проба сил в литературной критике, прозе, драматургии, художественном переводе с французского и русского, которыми рано лишившийся матери и живущий в постоянной нужде будущий писатель подрабатывал себе на жизнь. Именно тогда состоялось знакомство Д. Киша с русской литературой. Кстати, писатель постоянно подчеркивал, что несмотря на свою любовь к Борхесу, он ученик русской литературы, и особенно выделял творчество Ф. Достоевского, Б. Пильняка, И. Бабеля, А. Солженицына, В. Шаламова и др. Уже в 70-е годы Данило Киш, автор романов "Псалом 44" (1962), "Сад, пепел" (1965) много экспериментировал на ниве литературного творчества. Его, признанного одним из наиболее заметных постмодернистских писателей, интересовала не только сама тема смерти, но и то, как исторический документ становится органической частью художественного текста. Киш широко применяет приемы новой прозы: цитирование, использование литературных произведений, мемуаров, подтасовку фактов. Именно эти постмодернистские новшества доставили писателю крупные, вплоть до судебного процесса, неприятности после выхода в свет в 1976 году книги "Могила для Бориса Давидовича". Этот роман, который автор определил как "семь глав одной повести", привлекает внимание не только критикой сталинизма, но и ассоциациями с происходящим в собственной стране писателя, мыслями о жертвах политических репрессий 1948 г. в Югославии. Он был высоко оценен Иосифом Бродским, считавшим, что Д. Киш - великий стилист и его писательская манера близка Ф. Кафке и Б. Шульцу. Роман остается известнейшей из книг Киша наряду с написанной в 1985 году "Энциклопедией мертвых", последним самым глубоким и зрелым произведением писателя, отмеченным на родине в Югославии премией им И. Андрича. "Энциклопедия" состоит из девяти новелл с разными сюжетами и представляет собой как бы документальное повествование о событиях и людях, которых никогда не было, но которые удивительно реальны. Христианская легенда о семи гонимых христианах, уснувших на триста лет в пещере, соседствует с притчей о мастере и предавшем его ученике, фантастическая история о девочке, увидевшей в зеркале убийц своего отца и сестер - с злободневным повествованием о Сергее Нилусе и истории появления и распространения "Протоколов сионских мудрецов". Нашему читателю предлагаются четыре новеллы из "Энциклопедии мертвых" и авторское послесловие, в котором Д. Киш разъясняет свой замысел и ссылается на некоторые используемые им документы, не давая точного ответа, существовали ли в действительности подобные бумаги или это очередная мистификация. Вариацию на тему одной из гностических легенд "Симон Чудотворец", навеянный фламандскими мотивами Рубенса и Рембранта рассказ о "цветочных" похоронах портовой проститутки в Гамбурге "Последние почести", повествование о любви еврейского поэта Менделя Осиповича "Красные марки с портретом Ленина", написанное под впечатлением воспоминаний Н. Мандельштам, связаны новеллой, давшей название всему сборнику. Новелла эта опубликована была отдельно в 1981 году в одном из белградских журналов и посвящена удивительному архиву, где хранятся имена 18 миллиардов людей, живых и мертвых, записанные на 1250 тысячах микропленок мормонами, и где героиня романа нашла историю жизни своего умершего отца. "Моим идеалом была и остается книга, которую можно читать и как книгу, и как энциклопедию - быстрая смена имен и понятий в алфавитном или каком-нибудь еще порядке... Любопытно устанавливать между ними связь, найти закон соприкосновения", - отмечал Данило Киш, которому действительно удалось представить на суд современного читателя опыт такого сочинения, подобного реквиему по всем людям, именитым и безымянным, когда-либо жившим на Земле; сочинения, главная героиня которого - Смерть.

Когоут П. Палачка: Роман / Пер. с чеш. Е. Вихревой и В. Прусакова. - М.: Текст, 1994. - 446 с.

Когоут П. Мерзость: Пьеса / Пер. с чеш. В. Каменской // Иностр. лит. - 1994. - № 5. - С. 185-208.

Творчество чешского драматурга, поэта и прозаика Павла Когоута (р. 1928) известно российскому читателю в основном по пьесам "Хорошая песня" и "Такая любовь", которые ставились на сценах известных театров в 50-е годы. Но во время "пражской весны" Когоут активно поддержал новый курс Дубчека, а в 1976-м вместе с Вацлавом Гавелом составил "Хартию-77", за которую побывал в пражской тюрьме. Столь близкое знакомство писателя-диссидента с органами чехословацкой госбезопасности дало материал для пьесы "Мерзость" (1981) (с ней тематически связаны также одноактные пьесы "Аттестация" и "Сафари"). В центре - писатель Фердинанд Ванек, которого придумал Вацлав Гавел (см. пьеса "Протест", "Иностр. лит.", 1990. № 7). В пьесе Ванека забирают в следственное управление чешского КГБ якобы для проверки его знания правил автодорожного движения, а на самом деле - с целью запугивания и шантажа. В 1978 году Когоут закончил свой шедевр - роман "Палачка", опубликованный на родине лишь в 1990 (вынужденная эмиграция Когоута продолжалась с 1978 по 1989). Это произведение, вышедшее под рубрикой "фантастическая проза", - глубокое, насыщенное размышление о современном мироустройстве, преподнесенное в форме истории. Прелестная юная Лизинка, дочь профессора филологии, не обладающая достаточными способностями, чтобы получить образование, попадает в школу палачей, где получает обширное "гуманитарное образование", необходимое для сей почетной профессии. Мрачный и одновременно гротескный мир романа обильно уснащен сценами насилия и разнузданного секса, которому активно предаются палачи. Одновременно читатель знакомится с историей палачества и огромным количеством цитат из художественных произведений, связанных с казнями и обязанностями палача. Увы, палачество - в человеческой природе, делает вывод автор, составитель "Хартии-77", которая по сути есть программа борьбы за права человека. "Я хотел бы по мере своих скромных сил содействовать тому, чтобы мы однажды утром не проснулись в мире без палачей" - такими словами предуведомляет автор читателя. Это произведение следует отнести к той череде неореалистических романов, где речь идет о людях-монстрах, воплощающих какую-либо малоизведанную сторону человеческой жизни (пример тому "Парфюмер" П. Зюскинда). Когоут также автор книги "Из дневника контрреволюционера" (1969) и ряда романов, среди которых - "Где зарыта собака" (1987) и "Урок танца и любви" (1989). Все это пока осталось непереведенным.

Рец.: Блажнова Т. Палачка, ангел смерти // Кн. обоз. - 1995. - 25 апр.; Новый мир. - 1995. - № 9. - С. 230-233.

Лайтман А. Сны Эйнштейна: Повесть / Пер. с англ. В. Харитонова, Послесл. А. Гениса // Иностр. лит. - 1995. - № 3. - С.5-38.

Маккейб Ю. Жертвы. Ферманагская история: Повесть / Пер. с англ. А. Ливерганта // Иностр. лит. - 1995. - № 2. - С.109-160.

Несмотря на свою прозаическую форму, повесть "Жертвы", вышедшая в Англии в 1976 году, произведение однозначно драматическое. Это первый прозаический опыт североирландского писателя, сценариста, журналиста и прежде всего драматурга Юджина Маккейба (род. 1930), в 1964 г. получившего премию за лучшую пьесу из ирландской жизни ("Король замка"). Основные события повести разворачиваются на одной сцене - в Инвер-холле, где пятеро террористов, членов ИРА, захватывают в заложники Армстронгов - хозяев поместья, и их гостей, с целью обменять пленных на сидящих в тюрьме троих лидеров ИРА, и выливаются в бесконечное драматическое ожидание развязки, в течение которого через каждые шесть часов по заявлению захватчиков должен быть расстрелян один из заложников. В центре острых психологических коллизий трагическая фигура террористки Беллы Лайнем. Молодая женщина, активист ИРА и один из ее теоретиков, впервые сталкивается непосредственно с убийством "вживую". Она родилась в буржуазной семье и училась в университете вместе с дочерью хозяев Армстронгов. Заложница в положении, захватчица недавно потеряла ребенка. Кроме того, недавняя вдохновительница активной деятельности боевиков теперь сама на подозрении не только у фанатичного убийцы Джека Галлахера и профессионала боевика Ленарда, возглавляющего организации, но и у слабо понимающих происходящее, неистово подталкиваемых одержимой матерью, недавно вступивших в ИРА братьев Макалир. В душе Лайнем уже рождено сомнение, и на вопрос о ее чувствах, заданный странной, спивающейся, но удивительно проницательной хозяйкой особняка, террористка отвечает, что испытывает жалость ко всем участникам конфликта. Причем, отношения обостряются между всеми героями, независимо от того, по какую сторону баррикад они находятся: между Ленардом и Галлахером, между матерью и дочерью, мужем и женой Армстронгами, хозяевами и гостями, налетчиками и заложниками - социальными, политическими, психологическими антиподами. Атмосфера острого конфликта постоянно и умело подогревается Юджином Маккейбом и выливается в драматические диалоги между героями и скрупулезное описание мизансцен, похожее на ремарки в пьесе. Четкое, недвусмысленное авторское отношение ко всем без исключения героям: и заложникам, и "временным", беспощадным бойцам ИРА, получило отражение в заглавии повести-пьесы - "Жертвы".

Мердок А. Время ангелов; Единорог: Романы / Пер. с англ. И. Балод. - СПб.: Библиополис, 1995. - 547 с.

Метерлинк М. Жизнь пчел: Роман / Пер. с фр. // Юность. - 1995. - № 10. - С. 70-84; № 11. - № - С. 68-82.

Ярчайший представитель французского символизма бельгийский поэт и драматург Морис Метерлинк (1862-1949), лауреат нобелевской премии 1911 г., ассоциируется прежде всего с "Синей птицей". У нас практически не переводились его философские и эссеистические книги - "Жизнь пространства" (1928), "Перед лицом Бога" (1937), "Другой мир, или Звездные часы" (1942) и проч. В девятисотые годы Метерлинк создал ряд натурфилософских трактатов о жизни растений и насекомых ("Разум цветов", 1907; "Жизнь термитов", 1926; "Жизнь муравьев", 1930). Переведен небольшой трактат "Жизнь пчел", представляющий собой интересные наблюдения над жизнью этих общественных созданий, которая сопоставляется с жизнью человеческого сообщества. Идея книги - любовь и уважительное отношение к живой природе. Метерлинк также написал мемуары "Голубые пузыри (счастливые воспоминания)" (1948).

Миллер Г. Сексус: Роман / Пер. с англ. А. Хохрева; Предисл. А. Яковлева. - СПб: ЛИК, 1994. - Т.1. - 560 с.

Миллер Г. Тропик Козерога: Роман / Пер. с англ. М. Козловой, Предисл. Н. Мейлера. - СПб, ЛИК, 1994. - Т.2. - 560 с.

Миллер Г. Избранное: Романы; Повести; Эссе; Рассказы; Автобиография: Пер. с англ. / Сост. Н. Пальцев. - Вильнюс: Полина, 1995. - 749 с. - (Короли литературных скандалов).

Содерж.: Размышления о писательстве: Пер. А. Зверева; Тропик Козерога: Пер. А. Куприна; Тихие дни в Клиши: Пер. Н. Пальцева; Мара из Мариньяна: Пер. Н. Пальцева; Мадемуазель Клод: Пер. Н. Казаковой; Дьеп - Нью Хэвен: Пер. Н. Казаковой; Астрологическое фрикасе: Пер.Н. Казаковой; Мудрость сердца: Пер. В. Минушина; Черная весна: Пер. П. Зарифова; Моя жизнь и моя эпоха: Пер. З. Артемовой.

Миллер Г. Время убийц: Этюд о Рембо / Пер. с англ. И. Стам // Иностр. лит. - 1992. - № 10. - С. 140-201.

Миллер Г. Дьявол в раю: Роман / Предисл. и пер. с англ. И. Куберского // Звезда. - 1995. - № 9. - С. 69-123.

Миллер Г. Дьеп - Ньюхейвен: Рассказ / Пер. с англ. А. Ливерганта // Иностр. лит. - 1995. - № 7. - С. 176-188.

Первое знакомство с творчеством Генри Валентина Миллера (1891-1980) состоялось в 1990-м, когда в "Иностранной литературе" был напечатан перевод романа "Тропик Рака" (1931) с известным эссе о Миллере Нормана Мейлера (см. "Литература и искусство", 1990). Один из ярчайших представителей американской литературы первой половины ХХ столетия, отчасти вместе с Мейлером по своим взглядам примыкавший к битникам, Генри Миллер в начале своего творческого пути шокировал отечественную аудиторию эпатажностью и дерзостью своей поэтики, однако во второй половине жизни достиг славы и материального благополучия и умер членом Национальной академии искусств и литературы. Его творчество насквозь автобиографично, его раблезианство, укрупненные натуралистические метафоры, переданные богатейшей лирической прозой, вышиваются по канве собственной жизни автора. Трилогия, состоящая из двух "Тропиков" и "Черной весны", отражает разные периоды непростой биографии Генри Миллера. Он родился в семье американизированных немцев, отец содержал ателье. Детство провел в Бруклине, в юности много путешествовал по американскому западу, перепробовал множество профессий: от почтового курьера до наемного работника на ранчо. В 1930-м, имея за плечами два брака и одну дочь, а также два законченных романа, приехал в Париж, где отважно пытался пристроить свои труды, голодал, жил на деньги очередной жены, подрабатывал корректором и учителем английского. В "Тропике Рака" отражен парижский период жизни Миллера. За время написания романа писатель умудрился в очередной раз жениться и развестись. "Черная весна" (1933) - собрание эссе и автобиографических скетчей. "Тропик Козерога"(1938) - откровенное повествование от лица героя, в основу эмоционального рассказа легли события бруклинского детства Миллера и жизни в Нью-Йорке в 20-х годах с первой женой и дочерью. Это и первый его сексуальный опыт, и его отношение к интимной стороне жизни, изложенное в форме сложного, метафорически насыщенного философского монолога. В книгу "Избранное" вошли также замечательные повести, посвященные преимущественно парижскому периоду жизни, эссе, о которых речь пойдет ниже, а также основные даты жизни и творчества Г. Миллера и послесловие "Бессмертие плоти и величие духа", написанное Н. Пальцевым. Еще одна автобиографическая трилогия Миллера, посвященная его юности и жизни в США и во Франции, состоящая из романов "Sexus" (1949), "Plexus" (1953) и "Nexus" (1960), написана также в чисто миллеровском жанре откровенной мемуарно-хулиганской эссеистики (общее ее название - "Благостное распятие"). Переведен пока только первый. Вообще в эссеистике Миллер больше всего похож на самого себя, ибо здесь ему не требуется перевоплощаться. В 1956 году опубликована небольшая книжка "Время убийц", посвященная жизни Артюра Рембо, впрочем, сильно насыщенная автобиографическими элементами. Тема этого "этюда" (как определил свой жанр автор) - тесная духовная связь, которую он ощущает с ушедшим поэтом, их жизненные аналогии. В предисловии он называет поэта мальчиком, который "ухватил мир за шиворот и встряхнул хорошенько". Рассказ о Рембо строится на истории познавания автором жизни и творчества поэта. Во многих произведениях Миллера порой звучит ностальгия по эпохе Рембо, близость к которой так ярко переживал писатель. В 1957 г. Миллер закончил трилогию под названием "Большой Сур и апельсины Иеронима Босха", где в виде дневниковых заметок и эссе развернул панораму своей жизни в живописном местечке Калифорнии с молодой женой и дочкой Вэл. Опубликована лишь последняя книга трилогии - "Дьявол в раю"; в центре - странный парижский знакомый Миллера, астролог Конрад Морикан, которому писатель дал приют в своем доме. Нищий, больной, полусумасшедший вампир очень быстро становится центром небогатой семьи, заставляя писателя и его жену ухаживать за собой как за ребенком, но книга, впрочем, даже не об этом, а так, о жизни вообще... Здесь удивительным образом раскрывается поздний Миллер: эротические приключения сменяются массой психологических наблюдений. Это развернутое в сюжет эссе о разных людях: поразительно емкие портреты друзей и соседей писателя. Автобиография "Моя жизнь и моя эпоха" (1971) - рассуждение о себе и своем писательстве, об одиночестве и религии, а религиозность Миллера - особая сфера: одно из его краеугольных рассуждений - мысль, что человек спасет сам себя, а ступень к спасению - искусство. Он рассказывает о литературе и живописи (в которой отнюдь не был профаном: его акварели неоднократно успешно выставлялись), о кино, о своей жизненной философии. Все это перемежается с трогательными рассказами о его женах и детях, о браках, о мужчине и женщине вообще, о соседях. Сексуальный гигант, которым можно представить себе автора, если отождествлять его с его героем, искал в женщине прежде всего душу. Трогает рассказ о том, как жена ушла от него, оставив двоих малолетних малышей, и писатель выполнял всю работу по уходу за ними. Когда-нибудь на русском будет издано полное собрание сочинений этого удивительного прозаика, считавшего, что "писательство, как сама жизнь, есть странствие с целью что-то постичь. Оно - метафизическое приключение: способ косвенного познания реальности, позволяющей обрести целостный, а не ограниченный взгляд на Вселенную". Кстати, в 1988 г., спустя восемь лет после смерти Миллера, опубликован его затерявшийся ранний роман "Сумасшедший член", написанный в 1927 г. и посвященный жизни писателя в Нью-Йорке.

Мундт Т. Царь Павел: Исторический роман: Пер. с нем. / Документальное приложение: Воспоминания участников цареубийства 11 марта 1801 года. - М.: Современник, 1995. - 480 с. - (Государи Руси Великой).

Немецкий писатель и критик Теодор Мундт (1808-1861), автор нашумевшей книги "Мадонна. Беседы со святой" (1835), в юности примкнул к литературному течению "Молодая Германия", представители которого проповедовали бунтарство, атеизм и социальное направление в искусстве. В 1835 г. сочинения литераторов "Молодой Германии" были запрещены. После 1840-го г. Мундт обратился к историческому жанру; романы "Томас Мюнцер" (1841) и "Граф Мирабо" (1858) принесли ему истинный успех. А незадолго до смерти он опубликовал роман "Царь Павел" (1861), написанный на основе Прусских архивов. В конце ХIХ в. "Граф Мирабо" и "Царь Павел" были переведены в России. Данная книга - лишь переиздание старого перевода, к которому приложены воспоминания участников убийства Павла. Мундт также автор трудов по литературоведению и эстетике.

Платт С. Под стеклянным колпаком: Повесть, стихотворения / Пер. с англ. В. Топорова. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 342 с. - ("Автограф").

Эта книга - первое знакомство русского читателя с творчеством американской поэтессы Сильвии Платт (1932-1963). Слава пришла к ней уже посмертно. Вот основные вехи ее короткой жизни: обнаруженная чуть не в детстве склонность к литературе, первая публикация в семнадцать лет, далее - поступление в один из самых престижных женских колледжей Америки, блестящие успехи и вынужденная погоня за всевозможными стипендиями и премиями - ведь Сильвия была из бедной семьи. Летом 1952 г. ее пригласили на месячную стажировку в Нью-Йорк. Эта стажировка и последующие события жизни поэтессы легли в основу повести "Под стеклянным колпаком" (1963). Как и ее героиня, Сильвия переутомилась от собственных успехов и ожидания еще больших (они так к ней и не пришли при жизни). У нее развилось тяжелое психическое заболевание. Она подверглась шокотерапии, и наступившая ремиссия позволила ей доучиться. Далее она вышла замуж за английского поэта Теда Хьюза и стала матерью, но шаткое материальное положение, отсутствие возможности посвятить себя творчеству и многое другое привело поэтессу к самоубийству. Темы разорванной болезненной лирики Платт - боль, смерть, ненависть; во многих стихотворениях появляются образы, навеянные больницей:

Лирические герои Платт - сплошь убийцы или самоубийцы, или, на худой конец, психически больные. Глубина и четкость метафор, туманно-мистическое содержание, химерическая жуть - вот чем полна ее лирика. Это - модернистская поэзия, несмотря на графичность образов и отражение всем близкой женской судьбы, порой достаточно сложная для понимания:

В 1962 г. вышел лирический сборник "Колосс", а в 1963 - повесть, суровые отзывы на которую и довели Сильвию до стойкой депрессии, кончившейся уходом из жизни. Слава пришла почти сразу же: один за другим выходили поэтические сборники: "Ариэль" (1965), "Переправа" (1971), "Зимние деревья" (1972). В 1975 и 1977 опубликованы прозаический сборник и переписка, а в 1981 - "Полное собрание стихотворений", удостоенное Пулицеровской премии.

Ренье де А. Собрание сочинений в семи томах / Пер. с фр.; Вступ. статья А. Смирнова; Под общей ред. М. Кузмина, А. Смирнова, Ф. Сологуба. - М.: ТЕРРА, 1992.

Содерж.: Т.1. Яшмовая трость: Рассказы; Дважды любимая: Роман. - 919 с. Т.2. Необыкновенные любовники; По прихоти короля; Полуночная свадьба: Романы. - 985 с. Т.3. Каникулы скромного молодого человека; Встречи господина де Брео; Живое прошлое: Романы. - 967 с. Т.4. Страх любви; Дымка времени; Первая страсть: Романы. - 1127 с. Т.5. Амфисбена; Лаковый поднос; Ромэна Мирмо: Романы. - 427 с. Т.6. Героические мечтания Тито Басси; Загадочные истории; Грешница: Романы. - 827 с. Т.7. Провинциальное развлечение; Эскапада: Романы. - 620 с.

Ренье де А. Грешница; Первая страсть: Романы / Пер. с фр.; Предисл. М. Львовой. - М.: Сов. спорт, 1993. - 432 с. - (Интимный роман).

Рот Й. Иов: Роман / Пер. с нем. Ю. Архипова // Иностр. лит. - 1995.- № 8. - С.123-190.

Рот Й. Исповедь убийцы, рассказанная однажды ночью: Роман / Пер. с нем. Г. Ноткина // Нева. - 1995. - № 6. - С. 60-127.

Творчество австрийского журналиста и писателя Йозефа Рота (1894-1939), высоко ценимое его современниками Стефаном Цвейгом, Германом Гессе, Генрихом Бёллем, оказалось вне фокуса внимания нынешнего издателя, а следовательно, и читателя, впрочем, как и его трагическая биография. Родившийся в конце девятнадцатого века на Западной Украине, в Галиции, Йозеф Рот изучал германистику и философию в университетах Лемберга (теперь Львов) и Вены. Затем, во время первой мировой войны участвовал в боях и побывал в русском плену. После войны работал корреспондентом в австрийских и немецких газетах, в 1933 г. эмигрировал во Францию, где и умер в парижской больнице для бедных. Славу писателю принес вышедший в 1932 г. роман "Марш Радецкого". Предлагаемый журналом "Нева" роман "Исповедь убийцы, рассказанная однажды ночью" (1936) - попытка дать выговориться непонятной и мятущейся русской душе. Национальность героя, место его работы и способ зарабатывания денег, наконец, раскаяние и стремление исповедаться предполагает хорошее знание автором материала: война, плен, эмиграция, парижские ночлежки и русские ресторанчики во Франции. Да и сюжет свидетельствует о бесспорном знакомстве автора с русской классикой девятнадцатого века. Скучающий в Париже немец стечением обстоятельств оказывается частым посетителем русского ресторана "Тары-Бары" и с интересом наблюдает похожую на сознательную демонстрацию против расчетливого духа Запада жизнь эмиграции, старающейся не просто оставаться настоящими русскими, но и соответствовать тем представлениям о "настоящих русских", которое создал себе европейский Запад. Однажды в приливе симпатии один из посетителей, представившийся Семеном Семеновичем Голубчиком, бывшим агентом царской охранки, рассказывает немцу трагическую историю своей любви и своего падения. Незаконное рождение (а герой - один из побочных сыновей князя Кропоткина), нелепость фамилии, данной приемным отцом - Голубчик, унизительная бедность заставляют совсем молодого героя воспылать ненавистью к конкуренту - законному наследнику князя, а сам дьявол, явившийся вынашивающему план мести юноше в облике вездесущего венгерского господина Ене Лакатоша, подталкивает простака на стезю предательства. Рьяно достулжившийся до определенного чина в охранке, с легкостью втиравшийся в доверие и с легкостью же предававший своих друзей, охваченный непонятной страстью к французской модистке Лютеции, Голубчик решается на убийство конкурента и изменяющей с конкурентом же любовницы. Чтобы совершить задуманное, ему нужны деньги, те самые тридцать серебреников, которые он получает за последнее, самое страшное предательство... Наказанием герою, по версии автора, стала глубочайшая трагедия, трагедия банальности, которую пережил Голубчик, не только не убивший ни Лютецию, ни Кропоткина, но и вынужденный жить с неумной и сварливой бывшей возлюбленной. Таков эпилог этой русской драмы, пересказанной на немецком языке, в спокойной, описательно-фактографической манере, без излишней аффектации и истинно русской глубины, австрийским писателем Йозефом Ротом. (Русской драмы на европейский лад.). Если "Голубчик" - плод кочевой жизни Рота по европейским столицам, то роман "Иов" (1930) представляет совсем иную картину. Хотя по цивилизованности, эмансипированности писатель был вполне европейцем, в душе он, родившийся в городке Броды, оставался галицийским евреем, тесно связанным со специфической местечковой еврейской культурой. Этот очаг, пограничье двух последних средневековых империй (а восточноевропейское местечко представлялось Роту единственно возможной отчизной для народа вечных париев: дряхлая австрийская монархия была достаточно интернациональной и консервативной, чтобы хранить еврейское гетто) великолепно воссоздан в романе "Иов" - истории нищего, глубоко верующего учителя - толкователя Библии для малышей - Менделя Зингера, эмигрировавшего с семьей в Америку. Спасая дочь, руководствуясь непоколебимыми заповедями, Мендель уезжает в новую "обетованную землю", оставляя на родине лишь маленького сына Менухима - кретина с водяночной головой. Старый еврей не может прижиться в Америке, хотя соплеменников там, по его словам, больше, чем в родном галицийском Цухнове. Он страдает, жена выговаривает ему, называет "русским евреем", а затем, на Менделя Зингера, как на ветхозаветного Иова, обрушиваются несчастья: гибель сына, смерть жены, сумасшествие дочери... И когда он уже отчаялся, восстал против так почитаемого прежде Бога, нарек Его урядником, свершилось чудо: Менухим выздоровел, стал знаменитым музыкантом и разыскал отца. Роман "Иов" - несомненно, притча, но эту историю, похожую на ностальгическую сказку, к идиллиям причислить невозможно, настолько она многомерна, иронична и человечна. В этом проявление не столько веры Рота в миф о старой, способной возродиться Австрии, дававший силы жить, сколько воплощение доброго и мудрого таланта писателя.

Рот Ф. Болезнь Портного. Профессор желания. Прощай, Коламбус! Романы / Пер. с англ. Ш. Куртишвили, Ж. Баскаковой; Предисл. Н. Пальцева. - Вильнюс: Полина, 1994. - 511 с. - (Короли литературных скандалов).

Рот Ф. Грудь: Повесть; Реуж П. История О: Повесть / Пер. с англ. и фр. - Вильнюс: Полина, 1993. - 347 с.

Апдайк Дж., Рот Ф. Романы / Пер. с англ.; Предисл. А. Мулярчика. - М.: Физкультура и спорт, 1991. - 448 с. - (Жизнь и спорт).

Впервые на русский язык переводятся скандально известные романы американского филолога и прозаика Филипа Рота (р.1933). Один из его ранних романов "Она была такая хорошая" (1967) почитался в нашей стране наряду с творениями Драйзера как разоблачительный. Это грустная история провинциалки со Среднего Запада, чье несчастливое детство и неудачное замужество наводит на мысли, что вверять свое благополучие мужчинам никак нельзя. Прочее творчество Рота замалчивалось. Между тем еще в 1959 году он дебютировал повестью с нехитрым сюжетом "Прощай, Коламбус!", в которой сразу же раскрыл иронично-язвительным тоном мир секса и страстей, так раздражавший своей неприличностью американскую критику. В небольшой повести, собственно, рассказана всего лишь история первой любви, но любви сугубо плотской. Одни из лучших романов Рота "Болезнь Портного" (1969) построен в форме исповеди еврейского юноши на приеме у психотерапевта. Жизнь Александра Портного в семье, с чересчур запуганными и правильными родителями, ежедневно и ежеминутно наполняет его таким чувством вины, что свободным он чувствует себя лишь во время мастурбации. Повесть "Грудь" (1972) - совершенно кафкианская история некоего американского словесника Дэвида Кепеша, неожиданно превратившегося в женскую грудь. Сей "гормональный казус", как это называет автор, разумеется, многое изменил в жизни словесника, но основные его помыслы - удовлетворение секусуального инстинкта - остались теми же. Тематически связана с ней повесть "Профессор желания" (1977), в центре которой - становление и искания некоего литературоведа Кепеша, специалиста по Чехову. Впрочем, чеховеда больше всего интересуют собственные сексуальные прихоти и взаимоотношения с женщинами. Если в повести "Грудь" мало чего известно о прошлом Кепеша, то здесь выясняется, что его трудный сексуальный путь обусловлен нелегкой биографией, столь сходной с тяготами Алекса Портного, ибо словесник - тоже выходец из небогатой еврейской семьи. На русский переведены далеко не все озорные творения американского филолога, который, продолжая традиции Франсуа Рабле и Генри Миллера, норовит рисовать окружающий мир исключительно с точки зрения материального низа.

В нашей стране достаточно широко известно имя французского философа, писателя и публициста Жана-Поля Сартра (1905-1980) и факты его биографии, вкупе с весьма неординарными поступками: в 1929 г. окончил Высшую нормальную школу; в 1933-1934 гг. стажировался во Французском институте в Берлине, преподавал философию в лицеях ряда городов; в 1940-м после захвата Франции сидел в лагере для военнопленных, откуда был освобожден по состоянию здоровья; затем участвовал в Движении Сопротивления; в 1945 г. возглавлял журнал "Новые времена"; неоднократно посещал Советский Союз и страны социалистического лагеря. Наконец, в 1964 г. отказался от Нобелевской премии. Не менее интересна его философская деятельность. Сартру вменяется построение под влиянием М. Хайдеггера "феноменологической онтологии", в основе которой - противопоставление объективности и субъективности, свободы и необходимости. Он обвинялся в попытках дополнить марксизм экзистенциальной антропологией и в создании учения "атеистического экзистенциализма". С конца 60-х г. (именно тогда произошел его разрыв с А. Камю) Ж.-П. Сартр выступает как идеолог леворадикального экстремизма. Гораздо хуже наш читатель знаком с деятельностью этого знаменитого француза в сфере литературного творчества. Публикуемый в журнале "Октябрь" роман "Возраст зрелости" - первая часть незаконченной тетралогии "Дороги свободы" (1945-1949). Заглавной идеей романа стал поиск героями абсолютной свободы. Основной темой - одиночество. Этим пороком снедаемы не только двадцатилетние русские эмигранты, мученики молодости, брат и сестра Борис и Ивиш, страдающие от безделья, или красавец-гомосексуалист Даниель, но и абсолютно нормальный, тридцатичетырехлетний, достигший возраста зрелости - возраста нравственности Матье Деларю. Желание быть свободным у преподающего философию Матье постоянно вступает в конфликт то со стремлением быть порядочным и жениться, наконец, на беременной от него Марсель, то с нелепой страстью раболепно любить холодную и странную Ивиш. Он вдруг хочет вступить в Коммунистическую партию, затем неожиданно задумывает отправиться воевать в Испанию. События романа вертятся вокруг попыток Матье достать у друзей денег для того, чтобы Марсель с помощью подпольного еврейского доктора избавилась от ребенка. Все герои Сартра, жизнь которых изо дня в день бесконечно и однообразно повторяется в их замкнутом мирке, постоянно говорят о никчемности своего бытия и желании его изменить. Но проходят дни, а Борис так и живет с постаревшей и нелюбимой певицей Лорой, Даниель стыдится своего порока, Марсель не может решить, хочет она этого ребенка или нет. Сам Матье прекрасно понимает, что эта жизнь дана ему не для чего, он сложился окончательно и стал ничем. "Испытанная мораль уже скромно предлагала ему свои услуги: искушенное эпикурейство, смешливую снисходительность, покорность судьбе, отрешенность, строгость, стоицизм - все, что позволяет подобно лакомке, минута за минутой дегустировать свою неудавшуюся жизнь". Так заканчивает свой роман о поисках абсолютной свободы Сартр. "Возраст зрелости", несмотря на философские выкладки и мрачный колорит происходящих событий, читается удивительно легко, так как подобен одному бесконечному, четкому, красивому, профессионально сделанному диалогу между героями или между автором и читателем.

Сент-Экзюпери А. де. Сочинения: В 2 т. / Пер. с фр.; Послесл. Б. Губмана. - М.: Согласие, 1994. Т.1. Южный почтовый. Ночной полет. Планета людей. Военный летчик. Письма заложнику. Маленький принц. Пилот и стихии. Воспоминания о некоторых книгах. Письмо г-же Н. Письмо генералу Х. Письмо г-же Франсуа де Роз. - 544 с. Т.2. Цитадель: Роман. - 558 с.

Творчество и биография французского писателя и авиатора Антуана де Сент-Экзюпери широко известны; во всем мире популярна и любима его аллегорическая сказка "Маленький принц". Но двухтомника на русском писатель удостоен впервые: второй том целиком занял его неоконченный, доселе не переводившийся роман "Цитадель", изданный посмертно, в 1948 г. Противник технократии и чрезмерной рационализации жизни, Экзюпери задумал создать величественную утопию - построение идеального государства, Цитадели Духа. В центре - берберийский князь Великий Каид, философ на троне, чьи размышления о счастье своего народа и составляют основную ткань произведения. Цепь притч, воспоминаний, размышлений Князя - так построен этот философский трактат в форме романа. Наделенный абсолютной властью, Великий Каид железной рукой хочет привести людей к счастливой, духовно богатой жизни - удивительно, но именно такое решение всех человеческих проблем предлагает антифашист и аристократ Экзюпери. "Цитадель" и "Маленький принц" - последние работы писателя. В первый том вошли также малоизвестные письма Экзюпери.

Жорж Сименон (1903-1988) необычайно популярен во всем мире как автор бесконечного сериала о комиссаре Мегрэ, но несколько менее известен как автор "трудных" романов, один из которых предлагается вниманию читателей журналом "Нева". Эта странная история происходит в Нью-Йорке: немолодой французский актер Комб потерпел крах в семейной жизни и покинул Париж. В Америке он страдает от одиночества и не может отделать от ощущения, что жизнь пошла прахом. И вдруг - неожиданная встреча: рядом с ним в забегаловке оказывается женщина, еще более одинокая, чем он. Любовь с первого взгляда непросто дается этим двум людям. Комб ревнует женщину к ее сложному прошлому, мучительно переживает новое чувство. Собственно, весь роман состоит из описания метаний влюбленной пары по барам Нью-Йорка для поспешного создания общего прошлого.

Стоун И. Страсти ума, или Жизнь Фрейда / Пер. с англ. И. Усачева. - М.: Мысль, 1994. - 748 с.

Стоун И. Страстное путешествие, или Жизнь художника / Пер. с англ. И. Усачева. - М.: Мысль, 1995. - 272 с.

Стоун И. Любовь вечна, или Мэри Тодд и Авраам Линкольн: Роман / Пер. с англ. И. Усачева. - М.: Мысль, 1994. - 475 с.

Частная жизнь самого знаменитого президента США Авраама Линкольна (1809-1865), как водится, обросла огромным количеством легенд и домыслов. Борец против рабства, один из инициаторов гражданской войны между Севером и Югом (1861-1865), Линкольн был женат на южанке Мэри Тодд, представительнице одного из знатнейших рабовладельческих семейств. Истории о плохом обращении Мэри с мужем, о ее грубости, алчности и болезненной ревности передавались из уст в уста. Более того, во время войны южане обвиняли ее в измене, а северяне - в шпионаже. Между тем честолюбивой аристократке, вышедшей замуж за представителя низов, сумевшего стать первым лицом Америки, достался очень нелегкий жребий. В беллетризированной биографии, посвященной более Мэри Тодд, нежели Линкольну, Ирвинг Стоун (1903) сделал попытку более объективно обрисовать семейную жизнь Линкольнов, так очерненную современниками. Он сфокусировал внимание на более благополучной стороне их жизни. И попытка реабилитировать Мэри удалась. Уютные картины нравов тогдашней Америки не раз возбуждают ассоциации с "Унесенными ветром"; как-никак Мэри Тодд принадлежала к той самой южной аристократии, сметенной волной гражданской войны. Название роману ("Любовь вечна", 1956) дали слова, выгравированные на внутренней стороне кольца Мэри Тодд. Роман справедливо считается жемчужиной творчества Стоуна. Прочие вновь переведенные опусы писателя не столь интересны. Роман "Страстное путешествие" (1949) - история Джона Нобля, вымышленного американского художника рубежа веков, написан спустя 15 лет после "Жажды жизни". Источниками образа послужили, видимо, художники У. Хомер, Т. Эйкинс. А. П. Райдер и многие другие. Любовные и творческие искания Джона Нобля, три большие любви, бесславная смерть в состоянии запоя - все достаточно типично, и не только для американской творческой элиты. Нечто подобное уже однажды описал Драйзер в романе "Гений"(1915). Зато интерес представляет помещенная в приложении лекция И. Стоуна "Биографическая повесть", где он раскрывает свои воззрения на жанр. "Страсти ума" (1971) - роман о жизни и деятельности изобретателя психоанализа З. Фрейда (1856-1939), написанный на основе его личной переписки и бесед с людьми, знавшими его. Массивное повествование позволяет весьма обстоятельно познакомиться со всеми подробностями жизни психоаналитика.

Сейерс Д. Смертельный яд: Роман; Рассказы / Пер. с англ.; Предисл. С. Белова. - М.: СЛОВО/SLOVO, 1994. - 271 с. - (Английский детектив).

Английская писательница Дороти Л. Сейерс (1893-1957) выпустила первый стихотворный сборник в 1916-м, а первый детективный роман - в 1923 г. ("Чей труп?"). Ее любимый герой - аристократичный лорд Питер Уимзи со своим верным камердинером. В предлагаемом романе "Смертельный яд" (1939, пер. И. Архангельской) лорд Питер с первого взгляда влюбляется в женщину, обвиненную в преступлении. В книгу также вошло четыре рассказа (пер. М. Мушинской). Сейерс - крупный специалист по медиевистике, автор переводов на английский "Песни о Роланде" и "Божественной комедии", а также создательница литературной биографии Уилки Коллинза.

Стюарт М. Лунные пряхи: Роман / Пер. с англ. Л. Девель, А. Девель // Звезда. - 1995. - № 4. - С. 98-131; № 5. - С. 85-131; № 6. - С. 68-104.

"Лунные пряхи" (1962) - прекрасный образец прозы известной английской писательницы Мэри Стюарт. Флоренс Элинор, леди Стюарт, родившаяся в 1916 г. в семье викаря и окончившая Дармеский университет, по образованию литературовед и историк. Кроме того, она автор романов "Гром справа", "Вас ждет девять экипажей", "Мой брат Майкл", "Гончие Габриэля", исторической трилогии о Мерлине. Действие романа "Лунные пряхи" также отдаленно связано с историей - события происходят на острове Крит, в древнейшей, затерянной в горах деревушке Айос Георгиос, куда главная героиня, молодая англичанка Никола, едет на отдых во время отпуска. И кроме желания отдохнуть в этом отдаленном уголке дикой природы, да встретиться со своей старшей кузиной Франсис, иных желаний не испытывает. Но любопытство, искреняя попытка помочь ближнему и целомудренная любовь - джентльменский набор умной, утонченной молодой девушки, героини романов Дафны Дюморье, Коллет, и продолжательницы традиций женского романа Мэри Стюарт, толкает Николу в водоворот приключений. Стремление помочь попавшему в беду обаятельному молодому человеку, и его друзьям (англичанину с Уолл-стрит Марку, его малолетнему брату Колину и отважному греку Ламбису) толкает острожную девушку на опасное расследование совершенного в Лондоне громкого преступления - ограбления Кэмфорд Хауса, заставляет сражаться с жестоким противником - скупщиками краденного, прячущими добычу в Айос Георгиос. Марк, сначала нечаянный свидетель ссоры преступников, ставший затем их жертвой, и послужил причиной героических поступков влюбленной англичанки, от лица которой ведется повествование. В романе леди Стюарт есть все признаки детективного произведения: убийства, погони, кулачные бои. Но так как все происходящее пропускается через призму восприятия героини, события приобретают иронический характер, что наряду с легкой блестящей манерой письма, романтическим пафосом произведения, прекрасным знанием писательницей местного греческого колорита и "Греческого травника Диоскорида" Е. Гантера, который она постоянно цитирует, делает произведение удивительно приятным для чтения и оставляет впечатление добротной английской классической литературы.

Американский писатель Джером Дейвид Сэлинджер (р. 1919), ветеран второй мировой войны, кумир Америки 60-х годов, широко известный у нас в стране как автор повести "Над пропастью во ржи" (1951), поныне здравствующий, хранит молчание с 1965 г. Именно этим годом датировано его последнее произведение, напечатанное в еженедельнике "Нью-Йоркер" в США и для нашего читателя оставшееся практически недоступным. Жанр "16-го дня Хэпворта 1924 года" неопределим, развитие сюжета почти отсутствует, хотя временная и событийная соотнесенность обозначена автором бескомпромиссно: в 1965 году младший из двух братьев Глассов - Бади, ставший впоследствии известным писателем, получает письмо из прошлого - из 1924 года от своего старшего брата Саймона, в котором тот не только предсказывает судьбу любимого брата, момент получения письма, свое самоубийство, но и объясняет все "Почему?" Итак, летний лагерь Хэпворт. Среди абсолютно обычных детей и более чем обычных воспитателей два маленьких мальчика семи и пяти лет, дети известных артистов, одаренные поразительными способностями к языкам, скорочтению, запоминанию, умением не чувствовать боль и прочими талантами, отстаивают "божественное право человека оставаться никем", т.е. скрывают свои возможности, две не очень удавшиеся предыдущие жизни, два перевоплощения. Поврежденной ноге Саймона, прикованного к постели обязаны появлением этого бесконечно длинного письма родители мальчика и их младшие дети, знающие истину. Письмо представляет собой своего рода манифест, жизненное кредо взрослого человека, список принимаемых или не принимаемых несомненно самим Сэлинджером нравственных и литературных ценностей. Некоторых вопросов, таких как неравнодушие к красоте, чувственность или пристрастие к алкоголю, автор касается мимоходом. На проблемах воспитания останавливается подробно: например, в виде советов родителям, отношения с которыми более чем фамильярные, и братьям с сестрой. На идеях, касающихся Провидения - Бога - "...безымянного знака совершенства", присутствующего в жизни каждого человека "кивком головы" в знак согласия или несогласия, на приоритетной роли сердца перед бедными и трогательными мозгами, с их неосновательными критериями, героическим принятием всего на веру, необоснованным стремлением к аристократизму - ставит особый акцент. И, конечно, именно литературному опыту Сэлинджера читатель обязан краткой галерее художественных портретов деятелей культуры, представленных в виде списка любимых или отвергаемых книг и авторов: тут и "несравненный упадочный гений" Пруст, и Монтень, "симпатичный неглубокий обаятельный француз" и его соплеменник Мопассан, "процветающий за счет беспощадной иронии"... Похоже, что "Хэпворт", осколок современного романа воспитания, произведение несомненно дидактическое, несет на себе отголосок увлечения Сэлинджера Дзэном (одно из направлений, школ буддизма). Семилетний ребенок, с его опасными видениями будущего и интуицией, верой в возможность обретения высшей мудрости путем размышлений, призывами к доброте и терпимости, отстраненно рассматривающий окружающих его взрослых людей, не заслоняет, и, по замыслу автора, не должен заслонять собой умудренного опытом и отягощенного уже сказанным писателя. А оговорки малыша о его критическом отношении к тексту, как средству передачи истинного знания, что тоже отнесем на счет дзен-буддизма, не противоречат чрезвычайно богатой текстуре произведения.

Уайлдер Т. Каббала: Роман / Пер. с англ. А. Гобузова // Новый мир. - 1995. - № 11. - С.121-155; № 12. - С.117-158.

Когда первый американский лауреат Нобелевской премии по литературе Синклер Льюис произносил торжественную речь, он в ряду наиболее заметных младших своих соотечественников - Фицджеральда, Фолкнера, Хемингуэя, Томаса Вулфа, Дос Пассоса - назвал Торнтона Уайлдера, подчеркнув, что войдя в литературу одновременно с прочими, этот писатель стоит в ней особняком, т.к. "в наш реалистический век видит старые, прекрасные и вечно романтические сны". В особое положение Торнтона Уайлдера (1897-1957) поставили прежде всего семейные обстоятельства, воспитание, образование. Он принадлежал к довольно обеспеченной и влиятельной американской элите: отец писателя занимал пост генерального консула в Китае. После возвращения на родину - лучшая школа, лучший колледж, обучение в Йельском университете, где Уайлдер серьезно занимается древними языками и античностью, и, наконец, как венец научной деятельности - обдуманное преподавание. Жизнь поставила этого образованного и внимательного человека в положение удобно устроенного, просвещенного наблюдателя. Даже соприкоснувшись с событиями двух войн (в первую мировую войну Уайлдер служил в артиллерийской береговой охране, а во время трехлетней службы офицером разведывательного штаба союзных военно-воздушных сил во второй мировой войне - получил Почетную медаль конгресса и чин подполковника) писатель, в отличие от многих своих сверстников-соотечественников, ни после первой, ни после второй войны, не вернулся домой нравственно изломанным и не собирался, как представители "потерянного поколения", вступать в конфликт со своей средой и всем обществом. Вместо гневного обличения действительности, прекрасно знающий материал историк-профессионал талантливо реконструировал давно ушедшие эпохи, сознательно приближал их к читателю настолько, что отдаленные и реальные события как бы переплетались между собой. Уайлдер не писал исторических романов в общепринятом смысле этого слова. Нетрадиционное истолкование вечных сюжетов, смешение действительности с фантастикой, нескрываемая условность событий лишь подчеркивали интерес писателя к повседневной жизни, к каждому ее мигу как единственной ценности. Моментом озарения в своем развитии, осознания тесной взаимосвязи прошлого и настоящего Уайлдер считал участие в археологической экспедиции в окрестностях Рима. Раскапывая развалины города, построенного этрусками, среди руин, оставленных в Европе первой мировой войной, писатель как бы нашел незримые нити, соединяющие цивилизации и культуры, эпохи и события, повторяющиеся снова и снова. Раскопки закончились осенью 1920 года. К этому же времени и к этому же месту - Италия, отнесено действие первого романа молодого прозаика "Каббала" (1926). Уже это раннее произведение отличает характерный, и проявившийся во всех последующих известных творениях Уайлдера, своеобразный, свойственный лишь этому писателю тип художественного мышления. Композиция "Каббалы" отрывочна, эпизодична, действие не главенствует, финал остается открытым. Молодой, неискушенный американец проявляет интерес к деятельности странной и, по слухам, могущественной группы высокопоставленных людей, называющих себя "Каббала" и беспомощно пытающихся в опустошенной войной Италии остановить разрушительное движение времени, реставрировать обреченные на гибель формы жизни, к которым они привыкли. Княгиня, д'Эсполи, мисс Грие, Кардинал, мадемуазель де Морфонтен воспринимают современность как непрерывную деградацию, угрозу всему, чем они дорожат. Аристократы смыкают свои ряды в борьбе с неприемлемыми ими событиями, но, увы, их союз - каббала обреченных, неизбежно будет разрушен временем. Этот сюжет окажется очень важным для Торнтона Уайлдера и воплотится у него "то в формах близких к гротеску, то в лирическом контексте, то с явственным оттенком трагедийности", - пишет в предисловии к роману Алексей Зверев. "И по своей главной коллизии, и по сложной изменчивой тональности "Каббала" как бы открывает цикл, увенчанный несколькими шедеврами", такими как прославивший автора в 1927 г. "Мост короля Людовика Святого", "Мартовские иды" (1948), "День восьмой" (1967), пьеса "Наш городок" (1938).

Уэстлейк Д. Полицейские-гангстеры: Роман / Пер. с англ. В. Вебера. - М.: "Ритм", 1994. - 127 с. - ("Мокренькое дельце").

Уэстлейк Д. Дайте усопшему уснуть; "361"; Белая ворона / Пер. с англ. - М.: "Сантакс - Пресс" - 1994. - (Серия остросюжетного детектива).

Уэстлейк Д. Мокрушники на довольствии; "361"; Дайте усопшему уснуть: Романы / Пер. с англ. А. Шарова, Д. Павленко. - М.: Пресса, 1995. - 476 с. - (Hot Gun - Дымящийся пистолет).

Зарубежный криминальный роман / Пер. с англ. - М.: "Грегори-Пэйдж". - 1995. - 450 с.

Содерж.: Уэстлейк Д. Лазутчик в цветнике / Пер. А. Шарова; Томас Р. Хочешь жить - не рыпайся / Пер. В. Вебера; Бумеранг: Ч. Уильямс. Смертельное прикосновение; Дж. Коттон. Бумеранг; Д. Уэстлейк. Проклятый изумруд / Пер. с англ. Н. Щитова и др. - Минск: Интердайджест, 1995. - 382 с. - (Суперкриминальный клуб).

Дональд Эдвин Уэстлейк (р. 1933) - плодовитый американский прозаик, автор более 60-ти романов, а также массы сценариев и двух сборников рассказов. Прошел суровую жизненную школу от службы в ВВС США до службы литературным секретарем у С.Мередита. В 1960 опубликовал роман "Наемники", принесший ему известность. Писатель работает в разных жанрах под разными псевдонимами: он и Такер Кой, и Ричард Старк (крутые триллеры), и Курт Кларк (научная фантастика), а детские книжки и комические детективы подписывает своим именем. Детективные пародии Уэстлейка - изящное сочетание продуманной интриги с традициями плутовского романа, порой просто пособие по ограблению банков и прочих мест. Как правило, все они отличаются крутым зачином. "Полицейские-гангстеры" - забавная история о двух приятелях-копах, умудрившихся выманить у крестного отца мафии два миллиона долларов за украденные ими государственные облигации, ловко используя свои полицейские полномочия. Роман "Дайте усопшему уснуть" начинается с похорон члена мафиозной банды. Сразу после печальной церемонии робкий помощник главаря должен откопать мертвеца и снять пиджак, в котором зашиты наркотики. Но могила пуста: кто-то уже подсуетился и забрал мертвеца... В центре "Белой вороны" - молодой гангстер, которого непонятная организация похищает и нанимает в шпионы. "Лазутчик в цветнике" - о молодом человеке, члене пацифистского "Союза борьбы за гражданскую независимость", к которому проявляет излишний интерес ФБР (эта известная организация изящно именуется "кровавым цветником", а герой, соответственно, в нем лазутчик). Среди уже переведенных есть и серьезные детективы, например, "361" - история американского дембеля, на глазах у которого убивают его отца.

Феллини Ф. Джульетта: Повесть / Пер. с ит. Э. Двин; Послесл. К. Долгова // Иностр. лит. - 1995. - № 4. - С. 5-44.

Итальянец Федерико Феллини воспринимается нами прежде всего как кинорежиссер с мировым именем, создатель фильмов "Дорога", "Казанова", "Репетиция оркестра", "Восемь с половиной", "Амаркорд" и др. Но у себя на родине творческий авторитет писателя и драматурга Феллини никогда не подвергался сомнению. Начало литературной карьеры Маэстро было положено на страницах журнала "Марк'Аурелис" многочисленными сатирическими рассказами и карикатурами, затем авторство текстов для варьете, на радио, в кинематографе, с которым по традиции и совершенно обоснованно продолжают связывать писательский труд режиссера. Так и повесть "Джульетта", изданная лишь в 1989 г., не воспринимается отдельно от неоправдавшего зрительских надежд фильма "Джульетта и духи" (1985), и по предположению кинокритика, драматурга, давнего друга Феллини и автора предисловия к повести Туллио Кезича, представляет собой первый вариант сюжета к фильму, со слегка искаженными, раздутыми, окарикатуренными образами знакомых, окружавших в то время Феллини. Основной, опять же кинематографический вопрос, который поднимает итальянский автор предисловия и русский - послесловия к этой небольшой повести - "списывал" ли Феллини образ героини со своей жены. Однозначного ответа, пожалуй, не существует. Роль, как обычно, писалась для Джульетты Мазины, и сама она наиболее точно ответила на вопрос о простодушной, недалекой, даже чем-то примитивной, робкой и закомплексованной героине: достоверность персонажа могла родиться как раз из их полной несовместимости и несходства. Джульетта в повести именно то, чем могла стать Джульетта-актриса, не будь у нее сильного характера, - "поглощенный" другими человек. Родители были для нее предметом поклонения и восхищения, муж же стал абсолютно всем: женщина живет его интересами, без него чувствует себя потерянной, скрашивая часы разлуки опекой над бездомными котами. Раздавленную изменой мужа героиню, впечатлительную и склонную к фантазиям, автор вводит в совершенно новый мир экстрасенса Бишмы, призраков Казановы, дедушки, его любовницы и дьяволенка-соблазнительницы Ирис. А затем приводит её к спасению, которое по Феллини (а он сам признавался, что, создавая повесть, исходил из учения Юнга, в частности из психоаналитического истолкования ученым субъективных и объективных данностей брачных отношений) во внутреннем освобождении от оков семейного рабства, уныния и страхов, в выходе во внешний мир, в отстраненном взгляде на свои тревоги с высоты монгольфьера (в фильме - самолета). Фильм "Джульетта и духи" называли "женским вариантом "Восьми с половиной". Самому режиссеру его фильмы представлялись чем-то единым. По свидетельству же Мазины, все роли, которые она играла, по большей части сам Федерико - его автопортреты. В повести Феллини делает попытку, трансформируя идеи Юнга, проникнуть в "сложный, почти не поддающийся мужской интерпретации, мир женской психологии", тонко ставит вопрос о подлинном освобождении, эмансипации женщин. Но несмотря на утонченность и все изящные ухищрения, маэстро, на мой взгляд, делает это по-мужски: умно, изобретательно и... прямолинейно. Отмечая все сложности и нюансы, открывает для героини единственную, изначально открытую дверь.

Фолкнер У. Дикие пальмы: Роман / Пер. с англ. Г. Крылова // Звезда. - 1994. - № 11. - С. 69-125; № 12. - С. 62-115.

Осуществлен новый перевод романа Уильяма Фолкнера "Дикие пальмы", написанного в 1939 г., сюжет которого - две истории, случившиеся во время разлива Миссисипи. Одна из них - о застигнутых наводнением каторжниках, посвященные им главы называются "Старик". Вторая история проходит под заголовком "Дикие пальмы"; она о любви молодого врача и скульпторши, оставившей ради своего чувства семью и погибшей от аборта, сделанного руками любовника. Помимо типичной мрачности и текучей неотвратимости фолкнеровского мира, в романе звучит какая-то жуткая предопределенность событий. У героев полностью отсутствуют желания - они как будто плывут по течению реки, повинуясь ее непредсказуемым извивам... Миссисипи - страшная метафора рока, неотвратимо настигающего всех. Роман выходит отдельной книгой в серии "Библиотека нового перевода".

"Круговорот" (1993) заявлен в жанре документальной прозы. Но искренний тон воспоминаний, доверительная, а не исповедальная, манера изложения, сама жизнь автора, подобная занимательнейшему сюжету и дар прекрасного рассказчика, присущий Милошу Форману и его соавтору Яну Новаку, ставят жизнеописание великого режиссера в один ряд с произведениями романтического жанра. Беря итоговым моментом своей творческой биографии получение в 1985 году премии "Оскар" за режиссуру "Амадея", фильма по пьесе Питера Шеффера "о благоговейной ненависти, которую испытывал придворный композитор Габсбургов по фамилии Сальери, к Вольфгангу Амадею Моцарту", родившийся в Чехословакии в 1932 году и считающийся ныне американским, режиссер и киносценарист Милош Форман посвящает читателя в святая святых своей жизни, рассказывает о детстве, юношеских годах, о неудачах и взлетах в жизни, безраздельно посвященной кинематографу. Пришедший в кино в середине 50-х гг. Форман, представитель чехословацкой "новой волны", снимает на родине фильмы "Черный Петр" и "Любовные похождения блондинки". Уехавший в 1967 г. сначала работать, а затем окончательно эмигрировавший в США, режиссер прошел нелегкий путь к славе, продираясь через неприятие его Америкой, через свое неумение быть американцем. Каждый новый фильм Форман воспринимает как своего ребенка и в "Воспоминаниях" подробно описывает не только его первые шаги: создание сценария, соавтором многих сценариев для своих фильмов выступает сам режиссер, подбор актеров и команды; но и творческий успех или неуспех, постигшие фильм. Читатель узнает истории любимых, почитаемых в том числе и нашим зрителем фильмов: "Кто-то пролетел над гнездом кукушки" (по роману Кена Кизи, 1975, премия "Оскар"), мюзикла "Волосы" (1979), "Рэгтайм" (экранизация романа Э. Л. Доктороу, 1981), "Вальмонт" (по роману Ш. де Лакло "Опасные связи", 1989). Нужно отметить, что авторам удивительно удаются портретные зарисовки героев, будь то родители режиссера: отец и мать, погибшие в фашистских лагерях, его сотоварищи по школе, среди которых будущий президент Вацлав Гавел, известные артисты и продюсеры (Майкл Дуглас, Денни Де Вито, с неизменной теплотой Форман вспоминает Джека Николсона), или просто случайные люди, снимавшиеся в массовках, становившиеся помощниками режиссера во время создания того или иного фильма, его жены, дети. Воспоминания полны подробных, но далеких от занудных профессиональных комментариев, описаний непосредственно съемок и творческого процесса создания фильма, лишены всяческого хвастовства и позерства, выглядят абсолютно не американскими для преподавателя кинофакультета Колумбийского университета Милоша Формана, выдержаны в жизнеутверждающем ключе и посвящены "всем родителям" кинорежиссера.

Франк А. Убежище: Дневник в письмах / Пер. с нидерланд. С. Белокриницкой, М. Новиковой; Вступ. ст. Вяч. Иванова. - М.: Рудомино, 1994. - 332 с.

Эта книжка - уникальный документ второй мировой войны, дневник еврейской девочки Анны Франк. Она начала его в возрасте тринадцати лет и вела два года, которые ее семье пришлось провести в убежище в старинном доме Амстердама. Это - живое свидетельство страданий, бегства, и вместе с тем становления молодой девушки, ее "все шире разраставшаяся жизнь духа". Анна подробно описывает быт и разговоры семейств, с которыми Франки разделяли тесное пространство хозяйственной пристройки. Два года они провели вместе, никогда не выходя на улицу. В 44-м эти семьи по доносу забрали в концлагеря. Анна Франк и ее старшая сестра умерли от тифа в Берген-Бельзене, не дожив месяца до освобождения концлагеря. Из всей семьи остался в живых лишь ее отец, посвятивший остаток жизни изданию дневника Анны. Предыдущий перевод, осуществленный в 60-е гг., отличался значительными купюрами.

Хласко М. И все отвернулись: Повесть / Пер. с пол., вступ. заметка Д. Гадаскиной // Звезда. - 1995. - № 10. - С. 76-131.

Творчество польского писателя Марека Хласко принято делить на два периода: "польский" и "эмиграционный". Как, впрочем, и его короткую жизнь, распавшуюся на два трагических этапа, до времени скитаний и после. Родившийся в 1934 г. в Варшаве, юный Марек оказался свидетелем раздела Польши, страшных лет немецкой оккупации, борьбы Сопротивления. Его дебют в 1951 году, а затем первый сборник рассказов в 1956 и премия Польского общества Книгоиздателей в 1958 - это все, что вместил в себя скоротечный "польский" этап литературной карьеры, уехавшего во Францию двадцатичетырехлетнего писателя. После публикаций в Париже своих признанных в Польше "очернительскими" произведений Марек Хласко был заклеймен как предатель и лишен гражданства. Интересно, что произведения второго, "эмиграционного" периода писателя можно назвать более узко - "израильскими", так как католик Хласко, помотавшись по Европе, своим пристанищем избрал о Израиль, любовь и привязанность к которому объясняет тем фактом, что именно люди этой страны спасли ему жизнь. В автобиографической повести "Красивые двадцатилетние" ("Иностранная литература" № 12, 1993) он пишет: "Мне спасли жизнь люди, которых преследовали мои единоверцы" и добавляет, что нелепо требовать от него объективности по отношению к своим спасителям. Написанная в 1963 году в Мадриде, и вышедшая в это же время там же отдельным изданием повесть "И все отвернулись", - творческий плод поездки писателя в Эйлат (и именно там происходит ее действие), должна была быть экранизирована. Последнее, что сделал перед смертью Марек Хласко, - подписал контракт на съемки в Германии фильма по этому своему произведению. Он умер в доме друга в Висбадене в возрасте 35 лет. Через шесть лет, в 1975, мать перевезла гроб с телом сына на варшавское кладбище, где на могильной плите высекла надпись: "Жил недолго. И все отвернулись". Герои повести "И все отвернулись" - такие же, как и подавляющее большинство людей в произведениях Марека Хласко, неприкаянные и бездомные. Дов Бен Дов, сорокалетний нарушитель закона, последний раз условно освобожденный из тюрьмы, и его более молодой приятель Израель Берг, слабый, нуждающийся в защите Бен Дова, высланы из Тель-Авива и уезжают в Эйлат. Там, в Эйлате, живет отрекшийся от старшего сына больной и дряхлый отец и Другой Дов, младший брат Бен Дова с красивой молодой женой Эстер. Приезд брата Другой Дов воспринимает с надеждой, наконец-то признанный воинствующий правдоискатель Бен Дов защитит его бизнес, рыбную ловлю, от рэкета. Но старший брат намерен мирно зарабатывать на жизнь извозом туристов. Произведение пронизано трагическим ожиданием неминуемой катастрофы. Безысходное положение, в котором оказываются герои, обусловлено скорее не обстоятельствами, а сложными, тяжелыми характерами, странными, словно перевернутыми представлениями о долге и чести, привычкой отвечать злом на зло. В повести постоянно ощущается фатальное присутствие женщины. Причем, женское начало выступает, как необходимый, но отрицательный, даже нечистый, элемент, вобщем, неизбежное зло. Изменившая Бен Дову и тем самым погубившая его жена, беременная от другого человека, но, как наваждение, присутствующая в мыслях героя, немецкая туристка Урсула, приехавшая на историческую родину своего мужа и влюбившаяся в Израеля, который в свою очередь постоянно подсовывает ее своему более сильному товарищу, наконец строящая козни всем и вся жена младшего брата героя, в свою очередь мечтающая оказаться возлюбленной самого Бен Дова... События запутываются все больше вокруг не желающего бороться, сопротивляющегося окружающим, втягивающим его в неприятности, Дова Бен Дова. Он хочет помочь, но как выясняется, мирным путем никто не желает разрешать свои проблемы. Герой с самого начала оказался обречен на смерть. Самое страшное то, что он принял смерть от руки своего единственного друга - Израеля. Отец, жена, брат, друг - и все отвернулись от него... Марек Хласко как-то сказал, что единственное, о чем он умеет писать, это "преступление, отчаяние и тому подобные вещи", именно о том, чем с лихвой наградила его короткая и жестокая к писателю жизнь.

Хиллерман Т. Темный ветер: Роман / Пер. с англ. Л. Жданова. - М.: Текст, 1994. - 254 с. - ("Коллекция - 1").

Никаких новых специфических придумок в сюжете романа известного американского детективщика Тони Хиллермана нет: все та же надоевшая история о противостоянии федеральной и еще какой-нибудь полиции, о торговцах наркотиками, подкупивших коррумпировнных копов. Книжке придает прелесть раскрытие преступления на основе иного качества знаний о мире: главный герой, сыщик Джим Чи, офицер племенной полиции индейцев навахо, настоящий носитель индейской культуры: он племянник и ученик знаменитого шамана и врачевателя. Именно ему удается раскрыть странное убийство, используя свой особый, индейский, взгляд на вещи. К тому же из романа можно узнать массу интересных подробностей о племени навахо: например, в их языке основная смысловая нагрузка лежит не на существительных, а на глаголах. Особый индейский менталитет пронизывает книгу: навахо не мстят друг другу, не творят сознательно зло. Если человек делает что-то дурное, значит, в него вселился "темный ветер", нарушающий гармонию духа. Неспроста уже несколько десятилетий индейская культура возбуждает особый интерес в Америке и Западной Европе. Книга снабжена небольшим словариком сугубо индейских слов.

Шкема А. Вариации на тему Апокалипсиса: Повесть / Пер. с лит. А. Воробьевой; Послесл. А. Бучиса // Дружба народов. - 1995. - № 1. - С. 18-44.

Творчество одного из наиболее интересных литовских писателей-эмигрантов Антанаса Шкемы (1910-1961), работавшего в жанре драматургии, писавшего прозу, в России, как впрочем и в Литве, в том числе и по причине цензуры, практически неизвестно. Естественно не знаком читатель и с биографией Шкемы, которая наряду с его литовским происхождением сформировала неординарное мироощущение писателя. Его отец, родившийся в Каунасском уезде, закончивший семинарии в Тифлисе, учительствовал в Польше, где женился на польке, затем в Воронеже, откуда революционные события и болезнь жены, не выдержавшей происходящего, погнали его в Литву. Десятилетний Антанас обрел историческую родину, где долгое время искал свое место в жизни: сначала изучал медицину, затем - право; не имея возможности из-за своей неблагонадежности устроиться на службу, зарабатывал на хлеб и увеселения сомнительными путями, пробовал свои силы в литературе (в 1921 г. опубликована первая новелла "Страх"). В 1935 г. Шкема поступает в драматическую студии, и еще учась в ней, становится актером Каунасского государстенного театра, в котором работает до 1940 г. В 1938 г. уходит с головой в театральную деятельность уже в Вильнюсе, что позволило будущему драматургу изнутри постичь тайны сценического и режиссерского мастерства. После значительного перерыва, вызванного приходом большевиков и в связи с этим переменой места жительства (в конце второй мировой войны Шкема перебирается в Германию, а в 1949 г. - в Америку), он наряду с попытками создать свой, новый театр, отвечающий послевоенной эстетике драматурга, вместе с другими энтузиастами театра пытается поддержать литовский профессиональный театр в Монреале, самостоятельно сочиняя, ставя и играя пьесы. Но даже завидная эрудиция и кругозор в вопросах театра, а в своих спорах с оппонентами Шкема опирается на опыт античного и современного театра, не спасает его от осознания того факта, что писать для театра в данный момент бессмысленно. Драма уступает место прозе. В 1947 г. в Германии уже вышел первый сборник рассказов Шкемы "Головешка и искра", в 1952-1954 гг. написан роман "Белый саван", в 1961 - закончена повесть "Исаак". К драматургии он вернулся лишь незадолго до гибели в автокатастрофе. Одним же из самых потрясающих и горьких произведений в литовской литературе считают созданную А. Шкемой в Америке в 1951 г. повесть "Солнечные дни", его первое крупное произведение в прозе, посвященное послереволюционным событиям в России, в котором отчетливо просматриваются два основных философских постулата творчества писателя: первый - мир бессмыслен и жесток, его жестокость абсурдна; второй - равнодушие бога к миру и человеку. Брошенный в мир механической цивилизации, оторванный от своих корней человечек, а в творчестве Шкемы тема эмиграции, перемещение людей из разоренных домов, через убогие лагеря, на чужбину, в страну бездушных небоскребов Америки, вырастает до символа вселенской катастрофы, маленький обезличенный человечек невольно забивается "в единственный спокойный угол - он уходит в себя". Так постепенно внимание писателя концентрируется не на абсурдно жестокой действительности, а на хрупком внутреннем мире человека, на поиске в людях запасов человечности, энергии, потаенных сил духовной жизни, наиболее способных к сопротивлению против безжалостного давления отчужденного мира. Утверждение приоритета внутреннего мира над миром неживых вещей и традиций, изменение понятий времени и пространства привело Шкему к разрушению основных постулатов реализма, к отказу от традиционного добросовестного описания внутренних переживаний героя к осознанному новаторскому смешению литературных видов и жанров, слиянию поэтического и прозаического слова. Все вышесказанное бесспорно можно отнести к произведению “Вариации на тему Апокалипсиса" (1952) из цикла "Святая Инга", в котором герои не только "говорят" своими и чужими стихами, но и сюрреалистический фон этой полуфантастической, полудетективной повести позволяет сосуществовать одинаково активно и живым, и ушедшим. Почти документальная фиксация событий внешнего мира из окна, у которого в инвалидной коляске сидит шестнадцатилетняя Дороти Браун с парализованными ногами, показывает как бессилен человек перед бездушным настоящим, зато жизненная энергия девушки и ее богатое воображение позволяют обрести крылья и полететь навстречу мечте. Критика отмечала, что, если бы Шкема писал по-английски, то годами бы не ждал переводов своих книг и, вне всякого сомнения, стоял в ряду авторов мировых бестселлеров благодаря своим экспериментаторским и стилистическим достоинствам. Но он писал на литовском языке и, несмотря на довольно скептические взгляды писателя на литовский литературный процесс и его истоки, сочинения Шкемы рассматриваются в контексте литовской литературы, не приемлющей, по словам самого автора того, что в своем творчестве он пользуется "не косметикой, а хирургическим ножом". Впрочем, и герой Антнаса Шкемы признается Альгимантасом Бучисом в работе "Введение в мир Шкемы" человеком этническим, "литовским", чистым и поэтому очень хрупким.

Шедевры английского готического рассказа: В 2-х т.: Пер. с англ. / Сост. и авт. предисл. И. Васильева. - М.: СЛОВО/ SLOVO, 1994. Т.1: Голос в ночи (1870-1913).- 620 c. Т.2: Демон-любовник (1914-1960).. - 558 с.

В этом прекрасно изданном двухтомнике английской прозы, представляющем готическую тематику ХIХ-ХХ вв., не представлены классики собственно "готической прозы" - Радклифф, Мэтьюрин и др. Составители сосредоточились на жанре готического рассказа, который возник примерно в середине ХIХ в. с подачи Шеридана ле Фаню. Готическими рассказами “баловались” такие известные писатели, как Конан Дойль, Г. Уэллс, Д. С. Лоуренс, Г. Грин, М. Спарк. Для этого жанра характерно частое воссоздание болезенных состояний личности, интерес к тайнам человеческой психики, описание всяческих кошмаров и ужасов, нагнетание страха и, конечно, усиленное детективное начало. Двухтомник создан усилиями высококлассных переводчиков: особую ценность составляет то, что почти все переводы осуществлены в 1994 году. Среди авторов - Вернон Ли, У. Б. Йетс, У. Джейкобс, Брэм Стокер, Хью Уолпол, Э. Боуэн и другие.

Эко У. Маятник Фуко: Роман / Пер. с ит. Е. Костюкович // Иностр. лит. - 1995. - № 7. - С. 6-134; № 8. - С. 12-72; № 9. - С. 14-66.

Давно обещанный перевод романа Умберто Эко (р. 1932), чья книга "Имя розы" (1980) обрела всенародную любовь. К сожалению, текст украшают, точнее, не украшают, многочисленные купюры, сделанные в угоду журнальному варианту: особенно горько делается, когда от главы остается лишь манящий эпиграф. Правда, книжка уже, в нарушение авторского права, вышла целиком на Украйне милой без всяких купюр и без имени переводчика. Итальянский романист, Великий магистр семиотики, снова радует читателя детективно-приключенческим сюжетом, с мощным, разумеется, философским подтекстом. Центром притяжения, тайной, здесь является историко-культурная информация, так что в роли сыщика (и рассказчика) выступает господин Казобон, молодой интеллектуал, специалист по тамплиерам. В руки юному медиевисту и его приятелям-эрудитам, Бельбо и Диотталеви, таким же игрокам в бисер, попадает один таинственный документ, разумеется, неправильно прочитанный владельцем. Высокоученая троица играючи (правда, с двух попыток) расшифровывает непростой документик: речь идет о всемирном заговоре тех самых сил, которые тайно управляют человечеством Бог весть с каких времен... Приятели узнают о периодических "слетах" Верховников Мира, последний из которых должен состояться в конце двадцатого столетия. Тут не обходится, конечно, без поисков (интеллектуальных) Грааля, который представляется тайным оружием посильнее атомного, без массы подземелий и замков, а также всевозможных сведений из истории, астрологии и алхимии. Вообще текст романа перенасыщен культурологическими сведениями; герои ведут бесконечные беседы о предмете, залезают с целью извлечения информации в компьютер (и читателю предстоит прочесть все, что туда вносил обезумевший Бельбо), а господин Казобон вообще профессиональный сыщик от филологии: он открывает детективное агентство по розыску культурной информации. За интересными расследованиями и дискуссиями приятели не сразу заметили, как интеллектуальные игры обернулись действительностью: при таинственных обстоятельствах исчез полковник, принесший документ, тяжело заболел Диоталлеви, а Бельбо и Казобона вот-вот настигнут духовные наследники тамплиеров. Перед изумленным читателем разворачивается захватывающая история Ордена рыцарей Храма, который, оказывается, был движущей силой множества известных поворотных событий истории, получающих вдруг новое освещение. С разных сторон расшифровываются связи храмовников с мальтийскими рыцарями, с масонством, с деятельностью таких полуфантастических личностей, как граф Сен-Жермен. Если в "Имени розы" в фокусе сюжета было все-таки нечто материальное, вещественное (книга-убийца), то здесь оживает чистая информация, лишенная, казалось бы, полюсов добра и зла, и вдруг организуется в чудовищный План, вызывающий к жизни те дремавшие страшные силы, которые и впрямь жаждут всемирного заговора... Эпиграфы, предпосланные каждой главе (а их 120), расширяют и без того чрезмерно обширное поле романа. Множество тем и подтекстов не позволяют однозначно охарактеризовать его тематически: это роман-предостережение (и во многом предсказание), информационный и темпоральный, антифашистский и гуманистический, он же и роман воспитания, исторический и психологический... Не покидает ощущение, что писателя настораживает чрезмерная увлеченность интеллектуальными играми, стремление окончательно разгадать всю мировую символику. Пугают и завораживают исторические совпадения и загадки, так ловко и правдоподобно разрешенные автором. Многие исторические явления (вторую мировую войну, создание атомной бомбы) Эко увязывает с Планом Верховников, и часто его художественный вымысел имеет серьезные реальные предпосылки. Общеизвестно, что суровая идеология рыцарских орденов очень импонировала Гитлеру и свою символику он отчасти позаимствовал у тевтонцев, что на начальном этапе ему споспешествовали некоторые члены масонских лож, астрологи и известные ученые. Самые болезненные и глубинные проблемы затрагиваются в развлекательном романе-фэнтези, и одна из них - роль тайных духовных коропораций в истории человечества. "Маятник Фуко" написан в 1988, а на дворе уже середина 90-х, и кое-что из сочиненного ученым остроумцем сбывается. Например, из романа выясняется, что метро во всех крупнейших столицах мира прорыто согласно Плану Верховников: они намеревались использовать его по назначению примерно так, как это сделал в 1995-м Асахара. Недавно весь мир узнал и о чудовищном самосожжении членов тайной организации, которые называли себя наследниками тамплиеров. Так что высказывание Уайльда о том, что жизнь норовит подражать литературе, уже в который раз выглядит не изящной эстетской фразой, а глубоким предвидением...

Энквист П. У. Библиотека капитана Немо: Роман / Пер. с швед. А. Афиногеновой; предисл. Н. Колобкова. - М.: АО Издательство "Радуга", 1994. - 192 с. - (Новое имя).

Шведский прозаик Пер Улов Энквист (р. 1934) - автор романов "Пятая зима магнетизера" (1964), "Легионеры" (1968), "Марш музыкантов" (1978), а также пьес "Ночь трибад" (1975), "К Федре" (1980), "Из жизни дождевых червей" (1981). Перед нами - философский роман "Библиотека капитана Немо" (1991), в центре которого - мучительные переживания мальчика, на чью долю выпали неимоверно тяжкие испытания. В детстве героя и его друга Юханнеса перепутали в роддоме. По решению суда в возрасте шести лет мальчиков поменяли местами, что, естественно, обернулось драмой для них и для их семей. В одночасье лишившись всего, герой вынужден круто переменить жизнь и приспособиться к новым условиям. Но в его сознании живут образы, вселяющие надежду: это Иисус и любимый герой капитан Немо, Благодетель, как называет его мальчик. Однако впереди - новое испытание, обернувшееся для мальчика нервным срывом: он влюблен в удочеренную сестру Юханнеса, присутствует при родах ее незаконного ребенка, которого она поручает ему похоронить. Этого сознание мальчика не выдерживает: вымысел и действительность смешиваются в его сознании. Жутковатый сюжет помогает автору выстроить свою философскую игру, замешанную на мифах и символах, бреде и реальности, пронизанную тем мрачным настроением, которое навевает суровая природа Скандинавии. Реалии быта способствуют общему трагическому настрою книги. Ее светлое начало - преодоление, взросление через самые трудные испытания.

Юханссон Ч. Лицо Гоголя: Роман / Пер. с швед. А. Афиногеновой; Предисл. Л. Клеберга. - М.: Худож. литература, 1993. - 222 с.

Шведский прозаик Чель Юханссон (р. 1941) - автор трилогии, в которой он весьма оригинально исследует проблему человеческого одиночества, нестандартности, неспособности к обычному существованию. В центре "Рассказа испуганного человека" (1984) - разочарованный писатель. "Цветок папоротника" (1986) - о юной девушке, не справляющейся с жизнью в этом мире. Вниманию читателя предлагается третья часть трилогии - "Лицо Гоголя" (1989), посвященная понятно кому. Советник по культуре шведского посольства в предисловии объясняет читателю, что это, мол, "маска, за которой мы угадываем современного шведа, исследующего свое подсознание и подсознание своей культуры". Действительно, современного шведа там куда больше, чем тогдашнего Гоголя, которого, кажется и вовсе нет. Хотя автор явно изучал документы эпохи (наверное, со скандинавской тщательностью), ее воспроизведение не очень удалось. Чего стоит одна только сцена, когда Гоголь на званом обеде, дабы ближе познакомиться с Пушкиным или хотя бы с Жуковским, которого называет "неоспоримым главой романтической школы", запирается в сортире, в надежде, что рано или поздно один из поэтов туда придет, и вот тогда он, Гоголь, в щелочку угадает его по животу... Поток сознания Гоголя (а роман написан именно в этом ключе) переполнен снами и видениями, а также сценами всякого рода раздевания и обнажения, без которых не обходится ни один себя уважающий постмодернистский текст. Разумеется, такое детство, какое было у романного Гоголя, волей-неволей приводит к соответствующей сексуальной ориентации. По поводу романа недоумевает критик Д. Бак (История с биографией. // Новый мир. - 1995.- № 2. - С. 240-242): "нелегко с разбегу решить, чуткость ли это и деликатность в обращении с материалом иной культуры или, может быть, беспомощная фактография". Конечно, Гоголь и вообще ХIХ век тут ни причем - речь в романе исключительно о современном шведе и его интимных проблемах.

Войтыла К. Крипта: Избранная поэзия, 1939-1978 / Сост. и пер. с пол. А. Базилевский; Предисл. С. Аверинцева. - М.: Вахазар, 1994. - 96 с. - (Коллекция польской литературы)

Войтыла К. Стихи / Пер. с пол. и предисл. А. Махова // Юность. - 1995. - № 7. - С. 47-53.

Творчество Иоанна Павла II известно в основном по его скупо переводившимся пьесам, фрагментам книги "Любовь и ответственность" (Иностр. лит. 1991. № 7. С. 228-236, пер. В. Бурякова), да аннотациям еще не переведенного труда "Шагнуть навстречу надежде". Журнальная подборка и тоненький стихотворный сборник знакомят с поэзией Папы. Кароль Войтыла (р. 1920) получил филологическое образование в Ягеллонском университете, был актером Рапсодийного театра, в период немецкой оккупации работал в каменоломнях и на химическом заводе, одновременно обучаясь в подпольной духовной семинарии. Далее, после рукоположения, преподавал философию в Люблинском католическом университете, был епископом и архиепископом Кракова, в возрасте сорока семи лет стал кардиналом, а с 1978 г. - Папой. Стихи Войтыла писал с детства, но основная часть написанного приходится на 40 - 70-е гг. Пишет только по-польски, хотя свободно владеет многими языками и читает на них проповеди. В своей лирике он неоднократно объясняется в любви детским воспоминаниям, Польше и польскому языку:

или:

Это одновременно очень автобиографичная, почти интимная, и вместе с тем явно теософская, глубоко духовная поэзия, которую два переводчика представили совершенно по-разному. У А. Махова она чище и звучнее:

Или трогательное рифмованное стихотворение:

Переводы А. Базилевского более торжественны, тяжеловесны и молитвенны. В сборник "Крипта" полностью вошли циклы "Рождение последователей", "Профили Киринеянина" и "Размышления о смерти". Вот начало стихотворения, давшего заглавие сборнику:

Крипта - это подземная часовенка, место моления первых христиан, для Войтылы - метафора связи мирского и духовного. Его стихи - это небанальные размышления о человеке и человечестве, о страхе смерти и чаянии воскресения, о таких удивительных свойствах личности, как мышление, воля и интеллект. Одновременно лирика верховного понтифика молитвенно обращена к Богу. Рец.: Твердислова Е. Над поэтической бездной // Лит. газ., 1995.- 17 мая. - С.7.

Донн Д. Избранное из его элегий, песен и сонетов, сатир, эпиталам и посланий в пер. Г. Кружкова с добавлением гравюр, портретов, нот и других иллюстраций, а также с предисл. и коммент. переводчика. - М.: Моск. рабочий, 1994. - 174 с.

Донн Д. Ревность; Анаграмма: Два стихотворения. Из английской поэзии XVI века / Пер. с англ. Г. Кружкова // Иностр. лит. - 1993. - № 12. - С.103-105.

Творчество английского поэта-метафизика Джона Донна (1572-1631), обогатившего поэзию елизаветинской эпохи барочными метафорами и образами, давно известно и любимо. Редкая хрестоматия по английской поэзии обходится без Донна, к чьей лирике обращались лучшие отечественные переводчики. Достаточно известна и его биография, в которой сыграли роль сильные страсти и духовные искания: влюбившись в племянницу лорда-канцлера, он тайно вступил с ней в брак, и за это был заточен в Тауэр. Был в его жизни и серьезный религиозный компромисс: Джон Донн происходил из католической семьи (среди его предков - Томас Мор), но из-за необходимости вступить на государственную службу перешел в англиканство. В 1615 г. он принял духовный сан, а через шесть лет был назначен настоятелем собора Святого Павла. Религиозный поэт и философ, автор поэм "Путь души" (1601) и "Анатомия мира" (1611), Джон Донн считается основателем метафизической школы (термин был придуман литератором-классицистом Дж. Драйденом как ругательный). Впрочем, никто из поэтов-метафизиков, последователей Донна (а это Дж. Херберт, Р. Крэшо, Г. Воген), за исключением, может быть, А. Марвелла, не поднялся до его высот. На протяжении последних трех столетий к творчеству Донна неоднократно возникал пристальный интерес: им страстно увлекались такие крупные личности ХХ в. как Т. С. Элиот и И. Бродский.

Г. Кружков собрал свои переводы за 15 лет, снабдив увлекательным предисловием и информативными комментариями с иллюстрациями. Одно из поэтических новаторств Донна - насыщение лирики образами из тогдашних наук (вместо привычных мифологических). Вот шутливое "математическое" стихотворение "Подсчет":

Переводчик-составитель собрал лишь раннюю, жизнерадостную любовную и сатирическую лирику Донна: элегии, песни и сонеты, сатиры, эпиталамы, послания. Высоко оценивая ее качество, рецензент успокаивает нас, что "...при переводе читательского усилия из непосредственного сопереживания в регистр сопоставлящей и анализирующей мысли подлинность эстетической эмоции не исчезает" (Бак Д. Тихий Донн. Стихотворения Джона Донна в переводах Григория Кружкова // Лит.газ., 1995. - 9 авг.). Напоследок - самые цитируемые строки раннего Донна из песни "Прощание, возбраняющее печаль":

Платт С. Под стеклянным колпаком: Повесть, стихотворения / Пер. с англ. В. Топорова. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 342 с. - ("Автограф")

Аннот. см. на стр. 107.

Поэзия трубадуров: Антология галисийской литературы / Пер. с галисийск.; Предисл. Шесуса Алонсо Монтеро; Вступ. слово Мануэля Регейро Тенрейро; Подгот. текстов, справки об авторах и послесл. Е. Голубевой. - СПб.: Центр галисийских исследований Санкт-Петербургского гос. ун-та, 1995. - 237 с.

Галисия - испанская провинция Пиренейского полуострова, где говорят на близком к португальскому романском языке. Стихотворцы средневековой Европы, обитавшие при королевских дворах Португалии, Кастилии и Леона, сочиняли на галисийском (точнее, старо-галисийском, или галисийско-португальском) куртуазную лирику, практически неизвестную за пределами Испании и Португалии, способную по своему качеству соперничать с провансальской куртуазной поэзией. Среди трубадуров Галисии - благородные рыцари и священники, выходцы из низов (жонглеры), а также короли, как, например, Альфонс Х Мудрый (1221-1284), писавший на галисийском лирику, а на португальском - ученые труды. Там процветали четыре основных жанра: любовные песни, песни о друге (эти не имели аналога в провансальской трубадурской лирике, уходя корнями в местный фольклор), а также песни о Святой Марии и сатирические "песни насмешки и злословия". Качественные переводы сохраняют простую прелесть средневековой любовной лирики, неизменно обращенной к всепоглощающему возвышенному чувству:

- это начало стихотворения короля Португалии Дона Дениса (1261-1325), внука Альфонса Х (кстати, попали в сборники и опусы трубадура Афонсо Санчеса, незаконного отпрыска самого Дона Дениса). Основными источниками галисийской трубадурской лирики являются рукописные сборники ХIV в., переписанные с более древних рукописей. Это "Песенник Ажуда", "Песенник Колоччи-Бранкута" (включает трактат о стихосложении) и "Ватиканский песенник". Особую ценность представляют четыре сборника ХIII в., где Альфонсом Х собраны песни о Святой Марии с нотной записью мелодий (многие принадлежат ему самому), а также составленный в конце ХV в. "Песенник Баэна". Расцвет галисийской поэзии пришелся на ХIII в. и закончился примерно в середине ХV-го, с присоединением Галисии к Кастильскому королевству.

До настоящего издания средневековая галисийская лирика лишь мелькнула в двух антологиях. Книга издана чрезвычайно качественно, снабжена справками о поэтах, в послесловии изложена история Галисии, где смешались культуры кельтов, римлян, германцев и арабов. Особенно интересно то, что сборник продолжает традицию двуязычных изданий: скорей всего, это первый общедоступный текст на галисийском языке. Предполагается издать еще три книги: вторая и третья будут посвящена поэтам ХIХ и ХХ вв., четвертая же - галисийскому фольклору.

Элиот Т. С. Избранная поэзия. Поэмы, лирика, драматическая поэзия / Пер. с англ.; Сост., вступ. ст. Л. Аринштейн. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 446 с.

Томас Стернз Элиот (1888-1965) родился в США, обучался филологии в Гарвардском университете, по окончании занимался восточной философией. В 1910 г. отправился в Европу, в Сорбонну, где слушал лекции А. Бергсона. С 1914 г. осел в Англии. На русском произведения Элиота звучали очень мало: он чрезвычайно труден для перевода, поскольку поэзия его характеризуется многослойностью речевых пластов и включает огромное количество цитат и ассоциаций, которые не могут быть узнаны русским читателем. Тем не менее в данном издании, наиболее полной книжке Элиота, сделана попытка ввести его в нашу культуру. Параллельно дан английский текст, а в конце - обширный грамотный комментарий буквально к каждой строке поэта. Представлены произведения всех трех периодов творчества Элиота, вносившего в лирику свои философские искания. Через атеизм и увлечение экзистенциализмом он пришел к католичеству. Впервые целиком опубликованы поэмы Элиота, среди них - "Бесплодная земля" (1922), посвященная духовному упадку современного поэту мира, где рисуется гибель западной цивилизации в водах потопа. Цитатная перенасыщенность, многочисленные реминисценции и аллюзии не позволяли даже самой образованной части читателей Элиота прочесть ее без комментариев, из-за чего все издания поэмы, кроме первого, выходили с авторскими пояснениями. Русскому читателю, который, разумеется, не всегда помнит наизусть Чосера, Шекспира, Мильтона, Данте, придется сверять с комментарием буквально каждую строку, но поэма того стоит:

Вошли также "Полые люди" (1925): поэма продолжает тему "Бесплодной земли". "Пепельная среда" (1930) - религиозно-мистическая поэма, названная по первому дню Великого Поста у католиков. Четыре квартета - это четыре поэмы, написанные Элиотом между 1934 и 1942 гг.; каждая из них соотнесена с определенным временем года, периодом человеческой жизни и одной из четырех стихий. Цикл состоит из поэм "Бернт Нортон", "Ист Коукер", "Драй Сэлвейджез" и "Литтл Гиддинг" (все поэмы в переводе С. Степанова). Далее представлена лирика Элиота от 10-х до конца 30-х гг., проиллюстрированная в предисловии примерами из Бродского и Кибирова. Несмотря на метафорическую переусложненность и неуловимую смену речевых пластов, переводчикам удалось сохранить красоту этой поэзии:

Рец.: Шульпяков Г. ...Ветер умеренный, "северо-западный"// Кн. обоз., 1995. - 14 февр., С.6.

Биэн Б. Говоря о веревке: Трагикомедия в трех актах / Пер. с англ. И. Бродского // Иностр. лит. - 1995. - № 2. - С. 161-198.

Пьеса ирланского прозаика и драматурга Брендана Биэна (1923-1964), написанная в 1956-м, публикуется в переводе И. Бродского, который с семидесятых хранился у его друзей (впрочем, поэт его переработал для настоящей публикации). Настоящее название пьесы - "Смертник", ее герои, обитатели ирландской городской тюрьмы, всю дорогу решают одну проблему: как бы чуточку скрасить свое существование. Основным развлечением является обсуждение участи смертника, которого вот-вот должны казнить. Примерно те же проблемы волнуют и надзирателей этого заведения. Все действующие лица разговаривают прекрасным языком русско-американского литератора, к тому же знающего тюрягу не понаслышке, а иногда переходят на ирландский. Брендан Биэн еще написал несколько повестей ("Парень из Борстала", "Исповедь ирландского мятежника") и автобиографические книги "Остров Брендана Биэна" (1962) и "Нью-Йорк Брендана Биэна" (1964).

Виткевич С. И. Безумный Локомотив ( Пьеса без "морали" в двух действиях с эпилогом). Из книги "Наркотики" / Пер. с пол. и предисл. А. Базилевского // Иностр. лит. - 1994. - № 11. - С. 135-166.

Станислав Игнаций Виткевич, родившийся в Польше в 1885 г. и покончивший с собой в белорусском Полесье в сентябре 1939 г., сегодня известен далеко за пределами своей страны под автопсевдонимом Виткаций (лигатура имени и фамилии). Автор предисловия и переводчик представленных "Иностранной литературой" произведений А. Базилевский отмечает, что в нашей стране Виткевич может быть воспринят как "свой", близкий проблематикой и темами творений. Багаж российских впечатлений позволяет писателю бросить не только пристальный и проницательный взгляд извне на нашу суть, но и на этом "русском" фоне понять польскую специфику. В России Виткевич провел четыре года - с осени 1914 до лета 1918. Он, окончивший Павловское военное училище, доброволец первой мировой, сражался на фронте, был контужен, награжден орденом, мыкался по лазаретам. Затем жил в Петрограде, бывал в Москве, Киеве, много работал как художник и писатель. С грузом картин и рукописей бывший царский офицер вернулся в Польшу, чтобы никогда ее не покинуть. Многогранно одаренный человек, серьезный и принципиальный Виткаций больше всего боялся скуки и монотонности. Стремление к игре и мистификации стали основной чертой творческой деятельности этого, по собственному определению, "деклассированного" художника. Экстровагантные выходки и трюки, нацеленные на то, чтобы ошеломить приличное общество, давали повод не принимать Виткевича всерьез. Непризнанность бесила его, но и давала толчок к творческим поискам. Основав "Портретную фирму", Виткаций занялся фотографией. "Беря на аппарат" других, он старался создать у клиента настроение органичное для душевного склада фотографируемого. Многочисленные же автопортреты - фототеатр, документирующий психологическую драму его жизни - позволяли художнику "выпускать двойников из его души". Картины Виткевича, которого острота видения и интенсивность выражения сближают с экспрессионизмом, - то же отражение двойственности мира, попытка запечатлеть поток изменений бытия. С середины 1910 гг. Виткевич увлечен "рисованием чудовищ". Эти рисунки отражают мир сдвинутых пропорций, монстров, человеко-предметов и человеко-растений, страну подсознания, где также рождаются герои литературных сочинений - дети кошмара и рефлексии. Герои почти всех пьес Виткевича, кстати и большинства его романов, во власти маниакально-депрессивных психозов, у них нет свободы выбора, их действия жестко детерминированы и в первую очередь - сексуальным инстинктом как непреодолимой жизенной силой, опьянением абсолютной идеей, манией своей исключительности. Угнавшие "Безумный Локомотив" философствующие уголовники - одновременно и герои уголовного романа, и персонажи истории. В этой пьесе не только пародийно разворачивается роковая схема посрамления титана, но и представляется "жизненный абсолютизм" как воплощенное зло. Крушение жизни - праздник для героев пьесы, их страстная тоска о смерти символизирует конец прежней цивилизации и присущей ей культуры. В 1926-1931 гг. Виткевич экспериментировал с наркотиками, стремясь изучить их галлюциногенные свойства и влияние на творческие силы. Воздействию наркотиков на человека он посвятил особый трактатец - "Наркотики" (алкоголь, никотин, кокаин, пейотль). Эта опубликованная в 1932 г. книга, в которой автор выступает в роли наставника и призывает соотечественников к отказу от дурманящих средств, должна была, по замыслу автора, поставить крест на слухах о его наркомании. Однако она лишь подогрела обывательские страсти, что и не удивительно. Хотя Виткевич разочарованно констатировал, что духовный эффект наркотического транса ничтожен по сравнению с необратимыми разрушениями организма, тем не менее, на исключительное место он ставит пейон (пейотль) - психоделик, которому в ХХ в. отдавали должное многие художники. Писатель приписывает ему "стойкое позитивное воздействие на психику", дающее сильнейший толчок сознанию и, как это ни странно, пробуждающее совесть. Реакция на художественное творчество Станислава Виткевича была, за редким исключением, раздраженно-враждебной или снисходительно-игнорирующей. Он не был своим ни в одном лагере. "Со мною в жизни приключилось два несчастья - то, что я родился художником, и то, что я родился поляком", - печально шутил, прекрасно понимая, что такова участь людей его типа в любой стране, Виткевич, автор пьес "Дюбал Вахазар" и "Водяная курочка", романа "Ненасытимость", ряда философских сочинений.

Гельдероде М. де. Прекрасный день для путча и затмения: Грустный водевиль в трех действиях, девяти картинах с эпилогом / Пер. с франц. И. Волевич // Театр. - 1994. - № 7-8. - С. 161-191.

Бельгийский драматург Мишель де Гельдероде (1898-1962) всю жизнь прожил в Брюсселе в полном одиночестве, поскольку тяжелая болезнь не позволяла ему обзавестись семьей. Его произведения только сейчас подвергаются внимательному изучению, а при жизни публиковались и ставились мало. Он создал оригинальные пьесы, где действующие лица - не характеры, а маски наподобие героев комедии дель-арте, но содержание в них часто трагическое. Предлагаемая пьеса - грустный водевиль - посвящен революции. Она начинается как забавный и остроумный фарс, но в потоке кровавых событий погибают симпатичные главные герои: эсквайр-философ Пантаглейзе, его слуга-шут негр Бамбула и поэт-модернист Ликвидам. Своеобразие марионеточного жанра в том, что он позволяет полностью сосредоточиться на действии, ибо куклы-маски ведут себя так, как им и полагается: философ философствует, главнокомандующий отдает команды, солдаты расстреливают... Пьеса написана до 1936 г.

Йейтс У.Б. Единственная ревность Эмер: Пьеса для танцовщиков / Пер. с англ. Г. Кружкова; Вступл. В. Ряполовой // Иностр. лит. - 1995. - № 2. - С. 221- 232.

Лауреат Нобелевской премии ирландец Уильям Батлер Йейтс (1865-1939), чья лирика публиковалась на русском в ряде сборников и антологий, выступает здесь в качестве драматурга. В течение тридцати лет он был директором Ирландского Национального театра и создавал для него философские пьесы, ориентируясь на эстетику японского театра "Но". В 1921 г. он выпустил сборник "Четыре пьесы для танцовщиков" (это "У родника ястреба", 1916; "Единственная ревность Эмер", 1916 -1917; "Призраки прошлого", 1917; "Голгофа", 1920), основанные на материале кельтских саг и Библии. Первые две - о герое ирландского эпоса Кухулине. Вниманию читателя предлагается вторая; в центре сюжета - жена Кухулина королева Эмер, которая должна отказаться от надежды вернуть любовь мужа. Лишь принеся эту жертву, она возвратит его к жизни. Пьесу начинает и заканчивает хор, герои выступают в масках при почти полном отсутствии декораций. Лирическая драма была впервые поставлена в 1922 г. в Амстердаме. Во вступлении рассказано о личной драме Йейтса, отразившейся в пьесе.

Когоут П. Мерзость: Пьеса / Пер. с чеш. В. Каменской // Иностр. лит. - 1994. - № 5. - С. 185-208.

Павич М. Вечность и еще один день: Меню для театрального ужина / Пер. с сербск. Н. Вагаповой, Л. Савельевой; Вступл. Я. Михайлович // Иностр. лит. - 1995. - № 7. - С. 145-175.

Штраус Б. Время и комната: Пьеса / Пер. с нем. В. Колязина // Соврем. драматургия. - 1995. - № 1-2. - С. 143-160.

Отрицание порядка и бунт против установившейся житейской логики - в центре пьес драматурга из ФРГ (теперь уже просто немецкого) Бото Штрауса. Его персонажи - несостоявшиеся художники, неодаренные талантами поэты, перепутавшие сны и фантазии, грезы и явь. Только действие большинства пьес Штрауса ограничено стенами комнаты и происходит, на первый взгляд, во вполне обычной обстановке. Пьесы этого драматурга приобрели популярность в начале 70-х годов, в эпоху безвременья: "Ипохондрики", "Трилогия встреч", "Париж", "Знакомые лица, запутанные чувства", "Финальный аккорд" - трагикомедия, написанная после крушения Берлинской стены, "Семейство Шроффенштейн". Публикуемая в журнале "Современная драматургия" "Время и комната" вопреки национальной традиции, не жалующей комедии, именно комедией и названа. Штраус здесь остался верен себе, создавая полуреальный, полупризрачный, как бы двоящийся мир. Персонажи утрачивают имена, вдруг становятся многоликими, останавливается время, пульсирует пространство, прошлое меняется местами с настоящим. Вполне реальные персонажи рассказывают обычные истории из своей жизни - а потом все оборачивается неким зазеркальем, и одна из главных героинь пьесы, Мария Штойбер, перестает быть сама собой и превращается в совершенно разных женщин. Либо она разыгрывает все новые и новые роли уже не перед персонажами пьесы, а перед зрителями будущего спектакля. Раскручивается нескончаемая импровизация. Это дало критикам основание писать о "новых Арлекинах и Пульчинеллах", населяющих комнату, где время то ли остановилось, то ли разворачивается по каким-то вселенским законам. Таким образом Бото Штраус предлагает своим героям и зрителям альтернативу: либо действительная жизнь, призрачная и детерминированная одновременно, либо безоглядные грезы души - фантазии, не ограниченные ничем.

Элиот Т.С. Избранная поэзия. Поэмы, лирика, драматическая поэзия / Пер. с англ.; Сост., вступ. ст. Л. Аринштейн. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 446 с. Из содерж.: Убийство в Храме / Пер. И. Юрьевой; Суини-агонист: фрагменты Аристофановой мелодрамы / Пер. А. Сергеева.

Дедков И. “Девятого мая обязательно вспомню Вас...” / Публ. Т. Ф. Дедковой // Дружба народов. - 1995. - № 3. - С. 169-188; № 4. - С. 172-187.

Дедков И. Любить? Ненавидеть? Что еще?..: Заметки о литературе, истории и нашей быстротекущей абсурдной жизни. - М.: “АИРО-ХХ”, 1995. - 259 с.

Игорь Александрович Дедков (1934-1994) был одним из ведущих критиков из поколения “шеестидесятников”. В публикации журнала “Дружба народов” собрана небольшая часть его переписки 1980-х гг. с писателями, широко известными военной тематикой своего творчества - В. Быковым, Г. Баклановым, Д. Граниным, В. Кондратьевым и др.

Книга статей, вышедшая уже после смерти автора, называется “Любить? Ненавидеть? Что еще?..” И, наверное, подразумевается ответ: “Помнить”. Она, подобно кардиограмме, зафиксировала потрясения эпохи, в которую жил ее автор.

Первый очерк “По ту и эту стороны надежды” посвящен Костроме, второй духовной родине Игоря Дедкова (он родился в Смоленске). Здесь он жил, работал, писал - тридцать лет были связаны у Дедкова с провинциальной глубинкой. Проблема русской провинции, “провинциальной литературы” была ведущей в его творчестве.

Со страниц книги встает человек пытливого ума, решительных действий и сострадательной души.

Корецкая И. Над страницами русской поэзии и прозы начала века. - М.: Радикс, 1995. - 377 с.

Статьи, собранные в книге, печатались в “Литературном наследстве”, “Известиях АН”, “Контексте” и других академических изданиях начиная с 1970-х гг., когда возобновлялось после более чем полустолетнего забвения изучение культуры “Серебряного века”.

В книге преобладает аспект связи времен, преемственности этой литературы по отношению к классическому наследию. Все материалы сгруппированы в главы “Под знаком Гоголя и Достоевского” (А. Белый, О. Мандельштам); “Из этюдов о Вячеславе Иванове” (И. Анненский, М. Горький и др.); “Две версии будущего” (Брюсов, Мережковский); “В пространстве стилей” (им-прессионизм в поэзии); “Новый тип русского журнала” (“Мир искусства”, “Аполлон”).

Лакшин В. Берега культуры: Сб. статей / Сост. С. Н. Лакшин. - М.: МИРОС, 1994. - 376 с.

В сборнике представлены статьи, опубликованные в последние пять-восемь лет в различных изданиях. Лакшин предстает в них крупным литератором, критиком, редактором, общественным деятелем. Основная тема сборника - сохранение и развитие отечественной культуры, традиций русской интеллигенции в современном мире. Среди материалов: “Самоубийство совершает общество, загоняя в тупик культуру”, “Берега культуры”, “Булгаков и Солженицын”, “Зачем литература школе?” и др.

Михайлов О. Литература русского зарубежья. - М.: Просвещение, 1995. - 432 с.: ил.

Сегодня мы можем уже говорить о великой, единой и неделимой русской литературе ХХ столетия, объединившей как произведения подцензурной метрополии, так и эмиграции. Истоки этой литературы восходят к концу прошлого века. С началом октябрьского переворота произошло разделение литературы на две составные части, в каждой из которых происходили и происходят свои специфические процессы. В центре внимания автора - литература русского зарубежья. Подробно исследуется творчество Бунина, Куприна, Мережковского, Шмелева, Зайцева, Замятина, Алданова, Тэффи, Набокова.

Аннот. см. на с. 32.

Рассадин С. Русские, или Из дворян в интеллигенты. - М.: Книжный сад, 1995. - 415 с.: портр.

“Книга с начала и до конца о том, кто мы с вами такие. Откуда вышли. Как шли. И хотя я не задаюсь вопросом, куда пришли, ибо ответ слишком уж недвусмыслен, то не вечно же нам пребывать в нынешнем положении...”, - этими словами автор предваряет свою новую книгу, посвященную сложной проблеме формирования русской интеллигенции. Через конкретные образы выдающихся представителей русской культуры от Екатерины II до А. Чехова (каждому из них посвящена отдельная глава-исследование) прослеживается тернистый путь восхождения человека к недостижимому идеалу. Что сегодня эти люди для нашей культуры? Хорошо ли мы их знаем? Что заимствовали от них, что получали в наследство? Чем руководствуемся в своей жизни? На эти и многие другие вопросы, важные для осмысления себя, своего места в обществе, Рассадин дает ответы, которые порой рождают новые вопросы.

Седых А. Далекие, близкие. - М.: Моск. рабочий, 1995. - 320 с.: ил.

Автор книги - эмигрант первой волны, уникальный свидетель былого: за семьдесят с лишним лет существования русской эмиграции не было в ее среде события, с которым не соприкоснулся бы Андрей Седых, сотрудник “Парижских новостей”, главный редактор нью-йоркского “Нового Русского Слова”.

В настоящее издание вошли воспоминания автора об “изгнанниках родины”, покинувших ее в годы революции, гражданской войны, большевистского террора.

В этой книге нет ничего вымышленного. Перед читателем предстают как живые А. Куприн, И. Бунин, М. Алданов, К. Бальмонт, А. Ремизов, Ф. Шаляпин, Б. Поплавский и многие другие, с кем судьба свела ровесника века, свидетеля трех русских революций Андрея Седых.

Аннот. см. на с. 17.

“Конармия” Исаака Бабеля / Белая Г.А., Добренко Е. И., Есаулов И. А. - М.: Российский университет, 1993. - 120 с.

В центре внимания авторов произведение, признанное классическим не только в русской, но и в мировой литературе ХХ в. Трагическая судьба Бабеля на многие годы превратила “Конармию” в запретную вещь, даже публичное упоминание которой расценивалось как крамола. Авторы обращаются к поэтике бабелевского цикла, выявляют существенные особенности авторского видения мира. Такой подход позволяет взглянуть на произведение с разных исследовательских точек зрения и положить начало его подлинно научному изучению.

Воспоминания об Андрее Белом / Сост. и вступ. ст. В. М. Пискунова. - М.: Республика, 1995. - 591 с.: ил.

“Воспоминаний о Белом сравнительно немного, несоизмеримо меньше, чем о Блоке”, - этими словами открывается мемуарный очерк Д. Максимова. Чем вызван такой парадокс? Скорее всего тем, что для многих современников Белого, вынужденных эмигрировать после 1917 г., он как бы перестал существовать после того, как принял решение вернуться в 1923 г. в Советскую Россию. Он стал “чужим на других берегах” и “живым мертвецом” на родине. Были, конечно, и другие причины, по которым друзья и недруги Белого написали о нем сравнительно немного. Тем ценнее настоящий сборник, включающий воспоминания и эссе о Белом М. Цветаевой “Пленный дух”, П. Зайцева “Московские встречи”, Н. Кузьмина “Андрей Белый”, М. Чехова из книги “Жизнь и встречи” и др.

Бродский И. Полторы комнаты: Автобиогр. проза. Пер. с англ.

Аннот. см. на с. 80.

Н. С. Гумилев: pro et contra / Сост., вступ. ст. и примеч. Ю. В. Зобнина. - Спб.: РХГИ, 1995. - 672 с. - (Русский путь).

Это своеобразное учебное пособие в первой части содержит собрание текстов Н. Гумилева, во второй - статьи известных деятелей русской культуры, в которых дана оценка творчества и личности русского поэта-философа. Среди авторов: В. С. Срезневская, С. К. Маковский, К. И. Чуковский, В. С. Ходасевич, Н. А. Оцуп, И. В. Одоевцева и др. (все они представлены своими воспоминаниями о Гумилеве). В третьей - критические статьи В. Брюсова, И. Анненского, В. Жирмунского, Л. Рейснер, А. Блока, Г. Иванова, М. Цветаевой и многих других (всего 34 имени). В заключительной, четвертой - исследования Ю. Айхен-вальда, Ю. Верховского, В. Ермилова, Г. Струве, Р. Плетнева, Е. Вагина. Книга снабжена подробными комментариями.

Сергей Есенин в стихах и жизни: Письма. Документы / Общ. ред. Н. И. Шубниковой-Гусевой; Сост. С. П. Митрофановой-Есениной и Т. П. Флор-Есениной. - М.: Республика, 1995. - 607 с.

Третья книга трехтомника (первая книга - “Стихотворения”, вторая - “Поэмы. Проза”) содержит письма Сергея Есенина с 1911 по 1923 г. разным адресатам, письма к Есенину с 1914 по 1925 г.; письма, в которых имеются сведения о Есенине с 1915 по 1984 г., а также документы. В основном эти материалы извлечены из архивов; значительная часть публикуется впервые. Даны подробные комментарии. Помещены малоизвестные и известные фотографии поэта и его окружения.

Куняев Ст., Куняев С. Сергей Есенин. - М.: Мол. гвардия, 1995. - 571 с.: ил. - (Жизнь замечат. людей).

Аннот. см. на с.28.

Аннот. см. на с. 21.

Осип Мандельштам и его время / Сост., авт. предисл. и послесл. В. Крейд и Е. Нечепорук. - М.: Наш дом, 1995. - 480 с. - (Художник и его время).

Перед читателем первый сборник воспоминаний о крупнейшем русском поэте Осипе Мандельштаме. В книге представлены воспоминания людей разных поколений, принадлежавших к разным литературным группам, людей разных идеологических воззрений, разных индивидуальностей. Естественно, их материалы не только дополняют друг друга, но и спорят. Составители намеренно дают возможность читателям познакомиться с порой полярными представлениями о Мандельштаме, о котором Волошин сказал, что он был “нем, как настоящий поэт”.

Мемуары расположены в хронологической последовательности. Все они печатались в зарубежной периодике или в авторских книгах. Среди авторов: А. Ахматова, А. Блок, К. Мочульский, З. Гиппиус, М. Цветаева, В. Шкловский, И. Эренбург, М. Булгаков, Г. Адамович, Р. Ивнев, Н. Чуковский, В. Катаев, В. Рождественский, Л. Гинзбург, С. Липкин, Н. Мандельштам и др.

Аннот. см. на с. 33.

Масленикова З. Портрет Бориса Пастернака. - М.: Русслит, 1995. - 384 с.: ил.

В основу книги лег дневник скульптора Зои Маслениковой, который она вела в период работы над скульптурным портретом поэта. Читатели познакомятся с записями ее бесед, хроникой событий двух последних лет жизни поэта, свидетелем которых она была.

Первый вариант книги вышел в 1987 г. Настоящее издание существенно дополнено материалами, которые по весьма понятным причинам дошли до читателей только сегодня. В книгу также включены воспоминания автора о встрече с А. Ахматовой во время работы над ее скульптурным портретом. Фотодокументы органически вплетаются в канву повествования.

Аннот. см. на с. 38.

Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер. с фр. Ф. А. Перовской. - Спб.: Академический проект, 1995. - 471 с.

Монография швейцарского филолога Жана Филиппа Жаккара - своеобразный путеводитель по творчеству одного из оригинальнейших явлений российской словесности 20 - 30-х годов ХХ в. Загадочное творчество Д. Хармса исследовано и прокомментировано с научной основательностью, в доступной форме. Каждая из глав - своеобразный экскурс не только в творчество писателя, но и в эпоху, в литературный мир того времени. В первой главе автор обращается к творчеству футуристов Алексея Крученых, Велимира Хлебникова и особенно Александра Туфанова, рядом с которым молодой Хармс делал свои первые шаги. Вторая глава о Казимире Малевиче и Михаиле Матюшине, их размышлениях об абстракции. Третья посвящена анализу неопубликованных произведений друзей Хармса - философов Якова Друскина и Леонида Липавского. В центре четвертой главы - Игорь Берентьев, чья театральная деятельность во многом повлияла на творчество молодого Хармса.

Козлова Л. Безумье всех тысячелетий. К истокам Марины Цветаевой. - М.: Агентство “Док”, 1994. - 192 с.

“Так может быть Марина в одном из воплощений была Сапфо?..” - восклицает автор в предисловии своего исследования, посвященного инкарнации Цветаевой, - последовательном ее воплощении в веках.

Самой Марине Цветаевой на свое прошлое был “дарован взгляд”, и она об этом постоянно твердила в своих стихах и прозе. Ясное видение тревожило ее то яркими причудливыми картинами, то невнятными ощущениями смутных ассоциаций, явно когда-то бывших с нею:

Автор исследования предлагает читателям двинуться в глубь веков в то, что было до Марины, погружаясь в заоблачность Духа и состоявшейся души, которую мы знаем у зрелой Цветаевой. В этом поиске автору помогает сама Цветаева - так много знавшая и ведавшая о себе.

Аннот. см. на с. 44.

Аннот. см. на с. 46.

Колодный Л. Кто написал “Тихий Дон”: Хроника одного поиска. - М.: Голос, 1995. - 448 с.

Этот риторический вопрос уже не первое десятилетие время от времени задается не только нашими, но и зарубежными исследователями творчества М. Шолохова. Перед нами еще одна попытка утвердиться в подлинности таланта писателя.

Известный московский журналист Лев Колодный в течение многих лет собирает материалы и свидетельства друзей и знакомых Шолохова ( примечательно, что заниматься этим он начал еще при его жизни), очевидцев создания “Тихого Дона”, нашел рукописи первого и второго томов романа, черновики, варианты, написанные рукой Шолохова. Цель настоящей книги не столько доказать подлинность авторства, сколько показать громадную творческую работу самого Шолохова при создании своей неподражаемой эпопеи.

Лотман Ю. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства ХVIII - начала ХIХ века. - М., 1995. - 460 с.

Последняя книга Юрия Лотмана - психологический, общекультурный, бытовой “портрет” поколения, которое мы называем декабристским. Современники Чаадаева, Рылеева, Пестеля, Кюхельбекера, Раевских, Грибоедова, Пушкина составляли дворянское общество, которое имело свои законы и принципы. В работе автор касается таких сторон их жизни, как чины и награды, праздники и будни, любовь законная и незаконная, брак и развод. Интересны и бытовые моменты, например, как тогда играли в карты, как дрались на дуэлях, танцевали на балах и т.д. В главах “Люди 1812 года” и “Декабристы в повседневной жизни” дан наиболее полный портрет двух поколений - отцов и детей, подданных Павла I, Александра и Николая Павловича.

Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский / Сост. и послесл. В. М. Толмачева. - М.: Республика, 1995. - 607 с. - (Прошлое и настоящее).

Читатель впервые получает возможность познакомиться с лучшими произведениями ученого, критика и философа К. Мочульского (1892-1948), издававшимися ранее за рубежом. Написанные в жанре творческой биографии, они стали своеобразной трилогией, раскрывающей религиозно-философское понимание творчества.

“Духовный путь Гоголя” - это психологический этюд. Для автора нет двух Гоголей - до “Избранных мест” и после них. Писатель показан в развитии своего таланта.

В работе “Владимир Соловьев” Мочульский попытался свести все соловьевские лики воедино.

Триптих о “пророческих” фигурах русских писателей завершает книга “Достоевский”, где автор в очередной раз констатирует, что творчество в ХIХ в. - слепок духовной биографии творца.

В этих трех работах Мочульский находит такой путь исследования литературного материала, который позволяет оценить религиозность применительно к художественному мастерству.

Топоров В. “Бедная Лиза” Карамзина. Опыт прочтения: К двухсотлетию со дня выхода в свет. - М.: Изд. центр. Российск. гос. гуманит. ун-та, 1995. - 512 с.

Повесть Карамзина исследуется в разных аспектах. В центре внимания автора образ и функции рассказчика. Топоров касается также организации персонального уровня, взаимоотношений “исторического” и “пейзажного” фона. Повесть рассматривается на широком историческом, культурном и историко-литературном фоне, в соотношении с русской литературой последующих поколений. Несомненный интерес представляет очерк истории издания “Бедной Лизы” и текстологические проблемы, с этим связанные.

Касаткина В. “Здесь сердцу будет приятно...”: Поэзия В. А. Жуковского. - М., 1995. - 184 с.

Автор не ставит перед собой задачи изучения и всестороннего освещения всего созданного писателем. Его интересует ведущая тенденция творчества Жуковского - поиск синтеза поэзии и нравственности. Жуковский сам провозгласил принцип своего творчества: “Живи, как пишешь”. Будучи моралистом в самом высоком смысле этого слова, он как бы призывал своих читателей свято соблюдать христианские законы бытия, следовать старинной национальной традиции. Автор обращается к истокам творчества Жуковского, к его юности, отношениям в семье, его взаимоотношениям с окружающими, ко всему тому, что формировало будущего мастера, способствовало созданию его школы, через которую прошли А. Пушкин, Ф. Глинка, К. Рылеев, В. Кюхельбекер, А. Одоевский.

Ивинский Д. Князь П. А. Вяземский и А. С. Пушкин. - М.: Филология, 1994. - 172 с.

Большая часть документальных материалов, касающихся этих непростых отношений, связана с именем Вяземского. Его обширная переписка, печатные статьи, дневниковые записи содержат гораздо больше сведений, чем немногочисленные, но безусловно не менее значимые свидетельства Пушкина. Поэтому повествование строится в первую очередь о Вяземском. Исследователь отмечает, что круг Пушкина и круг Вяземского в значительной степени пересекались, но никогда не совпадали.

В книге как бы два фона, две судьбы в их отношении к действительности, к эпохе, к творчеству, к критике, наконец, друг к другу. Обширные примечания помогают лучше разобраться в именах и событиях, упоминаемых в тексте.

Васильев Б. Духовный путь Пушкина. - (Катакомбы ХХ века). - М.: Sam Sam, 1995. - 360 с.

Книга известного катакомбного священника, ученого, этнографа, историка и антрополога Бориса Васильева (1899-1976) открывает новую серию “Катакомбы ХХ века”, в которой будет представлено творчество российских христиан, сумевших в годы сталинских гонений не только сохранить веру и культуру, но и воспитать следующее поколение в духе христианской любви.

Васильев впервые на большом биографическом и поэтическом материале прослеживает духовную эволюцию Пушкина. “Душа человека раскрывается во времени. Рассматривая этапы развития пушкинского мировоззрения, начиная с юношеских лет, мы убедимся в том, что Пушкин постепенно пришел не только к признанию положительного значения христианства для культуры европейских народов, но и живой личной вере во Христа”, - отмечает автор в предисловии. Он ставит перед собой задачу: попытаться выяснить, каков был духовный путь русского поэта на самом деле и к чему он пришел.

Аннот. см. на с. 41.

Воропаев В. Духом схимник сокрушенный...: Жизнь и творчество Н. В. Гоголя в свете Православия. - М.: Моск. рабочий, 1994. - 159 с.

Гоголь - одна из самых аскетических фигур нашей литературы. В сознании большинства - он классический тип писателя-сатирика, обличитель пороков. Другого Гоголя - религиозного мыслителя и публициста, автора молитв, современники так и не узнали. Вопросами духовной биографии Гоголя в основном занималось русское зарубежье: профессор В. В. Зеньковский - автор исследования “Н. В. Гоголь”, К. В. Мочульский, исследовавший “Духовный путь Гоголя”. Сегодня нет исследователя, способного осмыслить судьбу писателя и его зрелую прозу, во всем многообразии аспектов. Настоящая работа - попытка наметить вехи духовного пути Гоголя, особенно в его связи с русским монашеством.

Отрадин М. Проза И. А. Гончарова в литературном контексте. - СПб.: Изд-во С.-Петербург. ун-та, 1994. - 168 с.

Монография посвящена процессу становления и развития романного искусства Гончарова. В центре внимания автора три произведения писателя. Жанр первого - “Иван Саввич Поджабрин” - сам Гончаров обозначил как “очерки”. Это самое раннее из всех произведений писателя, которое он опубликовал. Далее идут романы “Обыкновенная история” и вершина его творчества - “Обломов”. В каждом из трех произведений представлен “в высшей степени идеалист” - так сам Гончаров характеризовал главных героев этих произведений.

Особенности художественного метода Гончарова-романиста показаны в связи с его историко-философскими взглядами, в контексте с такими авторами, как Карамзин, Пушкин, Гоголь, Жуковский, Лермонтов, Шатобриан, Жорж Санд и многие другие. Значительное место в работе занимают критические отклики на произведения Гончарова, опубликованные в ХIX - начале ХХ века.

Найдич Э. Этюды о Лермонтове. - СПб.: Худож. лит., 1994. - 254 с.

“Нас долго учили, что гений рождается историей и обстоятельствами времени. И все-таки появление гения всегда неожиданно и загадочно”, - этими словами начинает автор свою новую книгу - итог многолетних разысканий, содержащую порою неожиданные сведения о замыслах, творческой истории, адресатах многих стихотворений и поэм Лермонтова. До сих пор не написана научная биография поэта, которая бы охватили основные вехи его творчества. Восстановить облик поэта, узнать, как создавались его творения, что он хотел ими сказать, - задача увлекательная, трудная, но вполне решаемая.

Кузнецов О., Лебедев В. Достоевский о тайнах психического здоровья. - М.: Изд. Российского открытого ун-та, 1994. - 168 с.

“Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой”.

Психологическое здоровье во взаимодействии с биологическими, социальными, нравственными, воспитательными, медицинскими и политическими аспектами длительное время оставалось “запретной зоной”.

Известный исследователь творчества Достоевского Г. Фридлендер считает “неправомерным и опасным”, что его произведения представляются всего лишь блестящими психологическими иллюстрациями различных сложных случаев душевных болезней, ценными прежде всего со специальной - медико-психиатрической или криминалистической точки зрения. У Достоевского проблема психического здоровья разрабатывается всестороннее и диалектически во всей глубине социально-психологических, философских и морально-этических проблем.

В предлагаемой книге систематизированы рассыпанные в наследии Достоевского гениальные прозрения о подходах к совершенствованию психического здоровья. Его наблюдения и обобщения сегодня звучат чрезвычайно актуально и помогают приблизиться к задачам нравственного оздоровления нашего общества.

Скатов Н. Некрасов. - М.: Мол. гвардия, 1994. - 327 с. - (Жизнь замечат. людей)

Книга Николая Скатова дает возможность прочесть судьбу поэта как нечто личное, тебе причастное, живое, развивающееся. В судьбе Некрасова явственно прослеживаются драматические линии отрыва от родной почвы, покаяния, возвращения - обретения поэтических сил, божественной настройки таланта с запасом на вечность. Скатов сосредоточивает свое внимание на диалектике души Некрасова, чей жизненный путь, по мнению автора, цепь парадоксов, перемещение из одной крайности в другую.

Всем ходом повествования автор подводит читателя к мысли о том, что острозлободневные для своего времени стихи Некрасова пророчески предсказали историческую перспективу Руси вплоть до нашего времени.

Михайловский Н. Литературная критика и воспоминания / Вступ. ст., сост. М. Г. Петровой и В. Г. Хороса; Коммент. М. Г. Петровой и В. В. Хороса. - М.: Искусство, 1995. - 289 с.

Николай Константинович Михайловский - философ, экономист, историк, психолог, литературный критик, идеолог народничества, был просветителем по убеждению. Человек беспокойный и бескомпромиссный, он много лет находился в центре идейных споров русского общества. Как последовательный и убежденный оппонент марксизма он был подвергнут резкой критике Лениным. В послереволюционные годы идеи Михайловского, естественно, не привлекал внимания издателей. После ХХ съезда официальное отношение к Михайловскому изменилось, появились сборники избранных статей. Но возникла новая опасность - нивелировка позиции Михайловского, причисление его к расплывчатому лагерю “революционных демократов”. Появилась и еще одна опасная тенденция - причисление Михайловского к “леворадикальному народничеству”, ведущему к “военному коммунизму”. Сборник составляют в основном статьи, не публиковавшиеся в советский период. Среди них - работы о Ф. Достоевском, Л. Толстом, И. Тургеневе, А. Чехове, Д. Мережковском, Л. Андрееве, Н. Шелгунове, Ф. Ницше.

Линков В. Скептицизм и вера Чехова. - М.: Изд-во МГУ, 1995. - 80 с.

Монография посвящена малоизученным проблемам творчества А. Чехова - скептицизму и вере. У писателя был свой круг проблем, ставших особенно актуальными в мировой литературе ХХ в. Чехов писал об одиночестве, о взаимном непонимании близких людей, о недоразумениях в человеческих отношениях. Видимо, отмечает автор, Чехов был первооткрывателем темы абсурдности действительности. Недаром устами своих героев он неоднократно восклицает: “страшно то, что непонятно”. Автор останавливается подробно на повестях “Огни”, “Скучная история”, “Дуэль”, “Черный монах”, произведениях, в центре которых наиболее остро стоит проблема внутренней свободы героев.

Штейн А. История испанской литературы. - М.: Филология, 1994. - 604 с.

Испанская литература - одна из самых богатых литератур Европы. О ее вкладе в европейскую культуру свидетельствует хотя бы тот факт, что два самых знаменитых общечеловеческих типа - Дон Кихот и Дон Жуан созданы испанцами. Русский национальный характер очень далек от испанского, однако в историческом развитии двух стран и их культур есть сближающие моменты. Испанская литература ХVII-XVIII вв. оказала огромное влияние как на мировую, так и на русскую литературу.

Чтобы определить своеобразие испанской литературы и ее место в мировой культуре, необходимо прежде всего представить ее развитие от истоков до современности. Эту задачу и поставил перед собой автор книги. Среди глав: “Средние века”, “Литература предренессанса”, “Эпоха Возрождения”, “Литература барокко”, “Романтизм”, “Современная литература” и др. В каждой из глав Штейн обращается к творчеству наиболее известных писателей того или иного направления.

Базен Ж. История истории искусства: от Вазари до наших дней / Пер. с фр. К. Д. Чекалова; Общ. ред. и послесл. Ц. Арзаканяна. - М.: Прогресс-Культура, 1995. - 525 с.

Книга крупнейшего французского историка искусства нашего времени, выдающегося ученого и эрудита Жермена Базена не имеет аналогов в мировой литературе. В ней автор рассматривает, как на протяжении нескольких столетий, начиная с ХVI в., возникла и развивалась история искусства как наука. Он прослеживает, когда и почему в западной цивилизации возникла идея ретроспективного анализа художественного творчества, выявляет роль и взаимодействие искусства с другими сферами знаний и с обществом, показывает, с помощью каких познавательных средств искусствоведы и историки искусства пытались раскрыть тайны прекрасного, его эстетические, общечеловеческие и национальные формы. Энциклопедическая по характеру книга в доступной форме излагает знания, которые помогут всем интересующимся постичь природу искусства. Поскольку автор лично знаком со многими видными историками искусства XX в., то характеристика той или другой знаменитой личности приобретает живые черты. В примечаниях содержится обширная библиография на иностранных языках.

Вельфлин Г. Основные понятия истории искусств. Проблема эволюции стиля в новом искусстве / Пер. с нем. А. А. Франковского. - СПб.: Мифрил, 1994. - XVIII; 427 с.: ил. - (Классика искусствознания).

"Основные понятия истории искусств" (1915) - итоговое сочинение Генриха Вельфлина (1864-1945), одного из крупнейших искусствоведов ХХ столетия. Работа эта в известном смысле завершает становление западноевропейского искусствознания как самостоятельной научной дисциплины. Она - классический образец формально-стилистического и сравнительного анализа художественных произведений, сочетающий глубину и зоркость наблюдений с блеском, изяществом и емкостью стиля, четкостью формулировок. Книга до сих пор используется на искусствоведческих факультетах российских вузов и остается одним из учебников по курсу "Введение в искусствознание". На русском языке работа последний раз публиковалась в 1930 г. в издательстве "Academia".

Паррамон Хосе М. Как писать маслом: История живописи маслом, материалы и приспособления, первые упражнения, теория цвета и гармония красок, практическая работа: Пер. с исп. - СПб.: Аврора, 1995. - 112 с.: ил. - (Путь к мастерству).

С этой книги "Аврора" совместно с испанским издательством "Парамон Эдисьонес" начинает публикацию серии работ, посвященных рисунку, живописи маслом, пастели, акварели и др. Следуя изложенным в книге рекомендациям, читатель сможет самостоятельно овладеть той или иной техникой. Настоящая работа открывается с краткого экскурса в историю масляной живописи и позволяет проследить за эволюцией техники великих мастеров, затем рассказывается о материалах и инструментах, предлагается серия практических упражнений в живописи маслом, излагается теория цвета и гармонии красок.

Вилинбахов Г., Вилинбахов Т. Святой Георгий Победоносец: Образ Святого Георгия Победоносца в России. - СПб.: Искусство, 1995. - 157 с.: ил.

В хорошо полиграфически выполненной и богато иллюстрированной книге (около 100 репродукций) рассматриваются вопросы истории, иконографии, геральдики, связанные с образом Св. Георгия Победоносца. Авторами собраны ранее широко не публиковавшиеся сведения о символике образа Св. Георгия, о его распространении в искусстве, архитектуре, геральдике, о его бытовании в народных поверьях, фольклоре. Показаны древние иконы, шитье и образцы российской геральдики.

Гиппенрейтер В. Гармония вечного: Древнее искусство Карелии / Текст В. Платонова, дизайн В. Лобанова. - Петрозаводск, Карпован сизарексет, 1994. - 239 с.: ил.

Прекрасно полиграфически выполненный крупноформатный фотоальбом содержит обширные ценные материалы о произведениях древнего искусства Карелии, начиная от петроглифов, найденных на восточном побережье Онежского озера до памятников деревянного зодчества, иконописи, народного и декоративно-прикладного искусства ХIX в. Среди них ансамбль Кижского погоста, церковь Воскресения Лазаря из Муромского монастыря, Успения в Кондопоге, Св. Варвары в деревне Яндомозеро. Авторы стремятся отразить глубокую взаимосвязь природы этого северного края и родившихся здесь шедевров искусства.

Кирсанова Р. Костюм в русской художественной культуре 18 - первой половины 20 вв.: (Опыт энциклопедии) / Под ред. Т. Г. Морозовой, В. Д. Сиюкова. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1995. - 383 с.: ил.

Авторская энциклопедия посвящена костюму как средству психологической характеристики в произведениях русской живописи и литературы ХVIII-XX вв. Все статьи (они содержат эпиграф, толкование термина, сведения этимологического характера и, наконец, текст, раскрывающий сам предмет) расположены в алфавитном порядке. Каждая - законченное целое и посвящена костюму или его аксессуарам. Издание иллюстрировано репродукциями живописных полотен XVIII-ХХ вв., образцами модной графики из периодической печати, фотографиями предметов из музеев. "Энциклопедия - неоценимый источник для исследования бытового поведения и этикета разных эпох", - пишет автор предисловия академик М.Панченко. Она необходима специалистам всей науки о культуре и может войти в круг домашнего чтения. Книга включает именной и предметный указатели, списки периодических изданий, торговых фирм, мастерских и магазинов Москвы и С.-Петербурга, упоминаемых в литературных произведениях.

Русь Святая: Краткая иллюстрированная история православия на Руси / Авт.-сост. Ю. Малков; Худож. Е. Никитин. - М.: Панорама, 1995. - 312 с.: ил.

История государства Российского, его народа неотделимы от тысячелетней истории Русской Православной Церкви. Многие страницы этого крупноформатного, полиграфически прекрасно выполненного альбома посвящены истокам и содержанию русской национальной культуры, ее архитектуре, живописи, прикладному искусству, письменности, книгопечатанию, литературе. В этом издании воспроизведены многие уникальные памятники церковного искусства - живописные монастырские ансамбли и величественные храмы, древние образцы декоративно-прикладного искусства, редкие иконы и стенные росписи, уникальные книжные миниатюры.

Автор знакомит с историей конструктивизма и предлагает свою интерпретацию этого направления искусства ХХ в. как полнокровного и многомерного, не имеющего однозначных оценок. Действующие лица работы - творцы русского авангарда 1910-1920 гг.: М. Ларионов и В. Кандинский, В. Татлин и К. Малевич, братья А. и В. Веснины, А. Родченко и Л. Попова, А. Экстер и В. Степанова, В. Маяковский и В. Мейерхольд, М. Гинзбург и И. Леонидов и др. Текст предназначался для альбома с таким же названием, но в настоящем издании иллюстрации отсутствуют. Список литературы приводится в примечаниях. В 1994 г. вышла книга Е. Сидориной "Сквозь весь двадцатый век: Художественно-проектные концепции русского авангарда".

Современная православная икона / Авт. и сост. С. В. Тимченко; Худ. В. С. Комаров. - М.: Ключ, 1993. - 224 с.: ил.

Для этого крупноформатного, хорошо выполненного альбома, выпускаемого по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, из множества иконописных работ последнего десятилетия отобрано более ста произведений. Вошли лучшие произведения архимандрита Зинона, наиболее ярко отразившие духовную мощь и красоту православия, а также священника Вячеслава Савиных, Александра Чашкина, Георгия Черкасова, Игоря Кислицына, Елены Матэеско и других. Текст знакомит с биографиями и творческой индивидуальностью каждого мастера.

Грабарь И. Петербургская архитектура в XVIII и XIX веках. - СПб.: Лениздат, 1994. - 384 с.: ил. - (Архитектура. История искусства).

Книга посвящена петербургскому зодчеству нового времени, начиная с момента основания Петербурга и до второй половины ХIХ в. Автор подробно анализирует творчество крупнейших зодчих этого времени - как иностранцев, живших и работавших в России, так и русских мастеров, их наиболее значительные сооружения, преимущественно в Петербурге и его окрестностях (многие показаны в иллюстрациях). Среди зодчих - Д. Трезини, А. Шлютер, Г. Шедель, Ж.Б. Леблон, М. Г. Земцов, В. В. Растрелли, А. Ф. Кокоринов, Ж. Б. Валлен-Деламот, А. Ринальди, Ю. М. Фельтон, В. И. Баженов, И. Е. Старов, Ч. Камерон, Дж. Кваренги, В. Ф. Бренна, А. Н. Воронихин, Тома де Томон, А. Д. Захаров, В. И. Стасов, К. И. Росси, П. С. Платов, А. П. Брюллов, А. А. Монферран. В 1906-1915 гг. И. Грабарь предпринял первое научное издание "Истории русского искусства", которое не было завершено. Третий его том рассказывает о петербургской архитектуре в XVIII и XIX вв., он вышел в издательстве Кнебель. С него и перепечатан текст настоящего издания.

Каганов Г. Санкт-Петербург: образы пространства. - М.: Индрик, 1995. - 223 с.: ил.

Ни один русский город не изображали так много и так разнообразно, как Петербург. И это не только потому, что он более чем два столетия был столицей, но и в силу его непохожести на традиционные русские города. Непохожим было многое: и положение у моря, и плоская, как стол, местность, и страшная река, вечно грозящая наводнениями, и удивительные белые ночи. Непохожим было и само "телосложение" Петербурга, и его внутреннее пространство. Художественной интерпретации этих особенностей города в графике и живописи несколькими поколениями русских художников и посвящена книга. Она не ставит цели дать обзор длительной традиции портретирования города на Неве. Речь идет о тех изменениях художественного "пространствопонимания" Петербурга, которые были внутренне связаны с развитием отечественной культуры и проявились одновременно в литературе, в архитектуре и костюме, в убранстве интерьеров и станковом искусстве.

Памятники архитектуры Москвы: Замоскворечье / Гл. ред. Г. В. Макаревич. - М.: Искусство, 1994. - 317 с.: ил.

"Замоскворечье" - четвертая книга, изданная под общим названием "Памятники архитектуры Москвы". Она открывается очерком градостроительной истории района. В нем изложены основные этапы формирования планировки Заречья, эволюция его застройки, особенности сложения и развития замоскворецкого городского ландшафта. Далее идут краткие исторические очерки, открывающие каждый из разделов книги, составленных на основе условного деления территории Замоскворечья на участки, имеющие ясно выраженную внутреннюю общность. Все очерки сопровождаются архивными изобразительными материалами: чертежи, рисунки и т.д., а также современными фотоснимками наиболее сохранившихся участков исторической застройки. Памятники внутри разделов описаны в хронологическом порядке. Излагаются основные моменты их строительной истории, характеристики стилистических особенностей, оценки художественных качеств. Эта часть разделов иллюстрирована натурными фотографиями представленных памятников в их современном виде и планами. Книга снабжена топографическим указателем, а также перечнем использованных архивных источников и списком основной литературы.

Соловьева Т. Парадные резиденции Дворцовой набережной. - СПб.: Европ. дом, 1995. - 176 с.: ил.

Книга, основанная на архивных материалах, мемуарной и эпистолярной литературе, посвящена истории строительства и жизни зданий парадной набережной Петербурга - Дворцовой. Она состоит из глав, в которых рассказывается о фасадах, интерьерах зданий, об их наиболее известных владельцах. Выделены главы об императорском Большом дворе, о находившихся на набережной в конце XIX - начале ХХ в. Английском и Новом клубах.

Сорок сороков: Краткая иллюстрир. история всех московских храмов / Авт.-сост. П. Паламарчук; Фото П. Паламарчука и А. Демченко. Т. 3. Москва в границах 1917 года. - М.: АО "Книга и бизнес": АО "Крон", 1995. - 586 с.: ил.

Юсупов Э. Словарь архитектурных терминов. - СПб.: Фонд "Ленинград. Галерея", 1994. - 432 с.: ил.

Популярный архитектурный справочник включает более 1100 терминов архитектуры и смежных с ней областей, а также краткие биографические справки о зодчих, строителях, скульпторах-монументалистах, работавших преимущественно в Петербурге. Принцип систематизации материала - алфавитный. Издание иллюстрировано фотографиями и рисунками, многие из которых запечатлели город на Неве. В конце помещен список основной литературы, перечень терминов и имен.

Комелова Г. Русская миниатюра на эмали XVIII - начала XIX века. - СПб.: Искусство - СПб., 1995. - 336 с.: ил.

Искусство миниатюры на эмали, особенно широко распространившееся в России XVIII в., наследовало богатые национальные традиции русских мастеров финифти. Парадные и интимные портреты, античные и библейские сюжеты, исполненные на эмали такими художниками-миниатюристами, как Г. С. Мусикийский, А. Г. Овсов, А. И. Чернов, П. Г. Жарков, Д. Б. Евреинов, представляют собой подлинные шедевры. Об этих мастерах, а также о наиболее значительных художниках-иностранцах, работавших в России, идет речь в очерках, составивших книгу. Это первое обобщающее исследование по истории русской миниатюры, в котором рассказывается о большом и сложном пути развития этого искусства более чем за сто лет, начиная со времени появления на рубеже XVII и XVIII вв. и до 1820-х гг.

Русакова А. Символизм в русской живописи. - М.: Искусство, 1995. - 451 с.: ил.

В основе символизма, как направления в искусстве, лежит идея двойственности мира, цель символизма - в поэзии, музыке, живописи - познать "подлинные сущности" предметов и явлений интуитивным путем. Русский живописный символизм - явление сложное, в процессе своего развития он выработал особый, присущий только ему изобразительный язык и не имел стилевого единства. Художников-символистов традиционно делят на "старших" и "младших". К первым относятся М. Врубель, мирискуссники - К. Сомов, Л. Бакст, М. Добужинский, Н. Рерих. Ко вторым - В. Борисов-Мусатов, мастера "Голубой розы" во главе с П. Кузнецовым, а также К. Петров-Водкин. Искусству этих мастеров посвящено настоящее капитальное исследование. У символистов в России были предшественники, которых автор называет "протосимволистами". Их работы разбираются в специальной главе. В заключении рассматриваются произведения художников следующих формаций, отдавших на ранних этапах дань символизму. Свыше четырехсот, преимущественно цветных репродукций, воспроизводят произведения русских и западноевропейских художников. В развернутых примечаниях содержится и библиография.

Старк В. Портреты и лица. XVIII - середина XIX века. - СПб.: Искусство-СПб., 1994. - 272 с.: ил.

Уханова И. Лаковая живопись в России XVIII-XIX веков. - СПб.: Искусство-СПб., 1995. - 207 с.: ил.

Лаковые изделия русских мастеров покорили в ХIХ в. Европу. Их отличали изящные формы, изысканное цветовое решение, оригинальные сюжеты. Об особенностях этого вида искусства, о его появлении и расцвете в России рассказывается на страницах книги. Автору удалось дать читателям почувствовать прелесть и оригинальность произведений русской лаковой живописи - панно, столешниц, табакерок, различных настольных украшений. Она выявляет истоки этого вида искусства, показывает отличительные черты и своеобразие отдельных центров этого вида ремесла в России (особенно подробно говорится о центрах Подмосковья и Урала), характеризует творчество наиболее ярких мастеров. Глубокое понимание самой природы лаковой живописи, а также богатый иллюстративный материал (свыше 150 произведений) - составляют большое достоинство книги. Имеется список литературы по теме.

Наталия Гончарова. Михаил Ларионов: Воспоминания современников / Сост. Г. Ф. Коваленкова. - М.: Галарт, 1955. - 168 с.: ил. - (Жизнь художника. Мемуары).

В сборник включены воспоминания о русских художниках Наталии Сергеевне Гончаровой и Михаиле Федоровиче Ларионове, искусство которых стало значительным явлением русской и европейской художественной жизни первой трети ХХ в. В 1915 г. они уехали из России и работали за границей, преимущественно во Франции. Со страниц мемуаров перед читателями возникают образы художников в их живом окружении, в увлечениях, в ежедневном труде и быте, а главное - в необычайном обаянии их личностей и их искусства. Авторы - писатели и поэты, художники и деятели искусства: М. Цветаева, А. Шевченко, Б. Лившиц, М. Фокин, В. Ходасевич, Ю. Анненков, Г. Неменова, Н. Берберова, В. Лидин и др. Издание иллюстрировано фотографиями, репродукциями работ мастеров.

Галеева Т. Борис Григорьев: Альбом. - М.: Галарт, 1995. - 78 с.: ил. - (Новая галерея ХХ в.).

Борис Григорьев - русский художник, принадлежащий к мастерам "серебряного века". С 1919 г. до кончины он жил в основном во Франции. Широко известны его портреты видных деятелей отечественной культуры - В. Мейерхольда, С. Рахманинова, Ф. Шаляпина, Н. Рериха, М. Добужинского, И. Москвина и др., а также живописная серия "Расея". В репродукциях альбома показаны рисунки, живописные холсты, эскизы театральных декораций, созданных им преимущественно на Родине, но в текстовой части речь идет о работах, охватывающих весь творческий путь с 1908 по 1938 г.

Орест Кипренский. Переписка. Документы. Свидетельства современников / Сост., текст. подготовка, вступ. ст., коммент. Я. В. Брука, Е. Н. Петровой; Под ред. Я. В. Брука. - СПб.: Искусство-СПб., 1994. - 768 с.: ил.

В настоящем издании собраны все известные материалы о русском художнике Оресте Адамовиче Кипренском. Различные по характеру и времени написания, представляющие то или иное событие с разных позиций - в ощущении самого художника, с официальной точки зрения, в суждениях и воспоминаниях современников - они дают многомерное представление о сложной и неоднозначной личности Кипренского. Материалы сгруппированы в трех разделах. Первый включает переписку Кипренского. Во второй входят разнообразные документы: личные, дела из архивных фондов российских и зарубежных учреждений, официальные сообщения, известия в прессе, выдержки из каталогов выставок. В третьем собраны материалы, передающие непосредственное восприятие личности и творчества Кипренского его современниками: извлечения из переписки, дневников, воспоминаний, критические отзывы в прессе, биографические очерки и пр. Наиболее обширную часть здесь составляют отклики на смерть художника, посмертная критика, первые биографические очерки и литературные портреты, воспоминания. Внутри разделов принцип расположения хронологический. Значительная часть материалов публикуется впервые. Приводятся перечень литературы о художнике, указатели произведений Кипренского, упомянутых в настоящем издании, а также имен.

Наталия Гончарова. Михаил Ларионов: Воспоминания современников.

Аннот. см. на с. 152.

Малевич К. Собрание сочинений. В 5 т. / Ред. кол.: Д. В. Сарабьянов и др.; Макет и оформл. С. А. Стулова. Т. 1. Статьи, манифесты, теоретические сочинения и другие работы. 1913-1929 / Общ. ред., вступ. ст. и сост., подгот. текстов и коммент. Д. В. Сарабьянова. - М.: Гилея, 1995. - 394 с.: ил.

Творчество русского художника Николая Константиновича Рериха принадлежит к крупнейшим явлениям мировой культуры первой половины ХХ столетия. Он оставил потомкам не только свои картины и рисунки, эскизы декорации и археологические коллекции, но и обширное литературное наследие. Значительную часть его составили дневники, которые он вел во время научных экспедиций. В настоящий том вошли преимущественно очерки (более 200), написанные во время экспедиции в 1934-1935 гг. в Северный Китай и Внутреннюю Монголию. Круг вопросов, которых автор касается здесь, очень широк. Они синтетически соединяют в себе разнообразные духовно-исторические и культурные знания. Здесь и пейзажи, и исторические темы, и человеческие страсти, и явления космической эволюции. Н.Рерих размышляет о прошлом, настоящем и будущем человечества. Особое место занимают проблемы культуры, духовного и нравственного совершенствования людей, связи человеческой жизни с законами Космоса. Многие очерки публикуются впервые. Дневнику Н. К. Рериха предпослана вступительная статья Л. В. Шапошниковой "Врата в Будущее" - о наследии мастера. Издание снабжено указателями имен, географических названий, алфавитным перечнем очерков, составивших том.

Брюсова В. Андрей Рублев. - М.: Изобраз. искусство, 1995. - 304 с.: ил.

Лапшин В. Валентин Серов: Последний год жизни. - М.: Галарт, 1995. - 544 с.: ил.

Валентин Александрович Серов - русский художник, один из крупнейших мастеров искусства конца ХIX - начала ХХ в. Автор - искусствовед, написавший ряд работ о В.А.Серове, прослеживая день за днем события творческой, личной и общественной жизни Валентина Александровича на протяжении всего 1911 г., воссоздает художественную атмосферу, его окружавшую. Дневниковая форма повествования включает авторский текст и документальные материалы (переписку, воспоминания современников, материалы периодической печати), так что возникает подробная (день за днем) летопись жизни и творчества Серова в последний год, который явился для него временем необычайного подъема душевных и творческих сил, когда художник находился на пороге новых свершений. Издание иллюстрировано работами художника и фотографиями, многие из которых публикуются впервые. С обширной литературой, посвященной мастеру, знакомит библиография, помещенная в приложении; она включает также материалы, опубликованные в периодической печати 1909-1917 гг. Помещены аннотированные указатели имен и основных выставок, творческих объединений, собраний картин, художественных журналов, учебных заведений, упомянутых в книге. Издание включает свыше 500 черно-белых и цветных иллюстраций.

Маркин Ю. Павел Филонов. - М.: Изобраз. искусство, 1995. - 48 с.: ил.

Искусство Павла Филонова явилось одной из самых ярких страниц русского изобразительного искусства первой трети ХХ века. Оно заключало в себе во многом новое философское ощущение действительности, а также оригинальный художественный метод. Судьба художника сложилась трагично, его искусство в полной мере не было оценено современниками и историками следующих поколений. В очерке кратко излагается биография, характеризуются и воспроизводятся основные работы мастера ("Пир королей", "За столом (Пасха)", "Крестьянская семья (Святое семейство)", "Формула весны", "Нарвские ворота" и др.), включены отрывки из теоретических работ П.Филонова об искусстве.

Иван Глазунов. - М.: Изобраз. искусство, 1996. - 36 с.: ил.

Бибикова И. К наследию русских древоделов: Монументально-декоративные резные рельефы XI-XIX столетий. - М.: Истоки, 1994. - 153 с.: ил.

Художественная обработка дерева достигла в России высокого совершенства. Среди различных ее видов особое место занимала монументальная рельефная резьба. Она применялась во внутреннем и внешнем убранстве дворцовых зал и храмов, в декоре судов и карет, в украшении крестьянских домов и предметов повседневной жизни. Веками выработанные высокие художественные традиции этой резьбы сохранились также в XVIII и XIX вв. Настоящее издание предпринято с целью популяризации знаний о русской деревянной резьбе. Автор, видный специалист в своей области, прослеживает традиции русских древоделов на материалах церковного и гражданского зодчества ряда веков, акцентируя особое внимание на достижениях русских мастеров в так называемой "глухой" (корабельной) резьбе. Она широко использовалась при строительстве крестьянских построек XVIII-XIX вв. в Поволжье. Их изучением И.Бибикова занималась на месте. Книга рассчитана на современных мастеров и любителей народного искусства.

Богуславская И. Жостово: Декоративная живопись. - М.: Интербук, 1994. - 146 с.: ил. - (Шедевры нар. искусства России).

Жостовские декоративные расписные подносы широко известны не только в России, но и за рубежом. Этот народный промысел стал формироваться в начале ХIX в. Автор знакомит с его историей и современным состоянием, творчеством лучших мастеров, технологией производства. В цветных иллюстрациях показано свыше ста работ из различных музеев и фонда Жостовской фабрики. Аннотированный каталог произведений составлен Н.О. Крестовской.

Борисова Р. Ростовская финифть / Сост. ил. В. И. Борисова, С. В. Гусева, М. М. Федорова. - М.: Интербук, 1995. - 157 с.: ил. - (Шедевры нар. искусства России).

Ростовская финифть - это живописные миниатюры на эмали, одна из древнейших разновидностей художественной обработки металла. Финифтяный промысел возник в Ростове Великом (Ярославском) более двух столетий назад, и по сей день здесь трудятся великолепные мастера. Автор рассказывает о рождении и истории развития этого промысла, о таких распространенных жанрах и темах ростовской финифти как портрет, пейзаж, цветы России, сказочные мотивы. В самостоятельный раздел выделены ювелирные изделия. В цветных репродукциях показано более 200 произведений, созданных мастерами прошлого и нашими современниками из коллекции Русского музея, фабрики "Ростовская финифть", Ростово-Ярославского архитектурно-художественного музея-заповедника.

Гольдин И. Хороша ложка!: О деревянных ложках России. - М.: Просвещение, 1994. - 96 с.: ил.

В иллюстрированной книге рассказывается об одном из самых известных на Руси ремесел - ложкарном. Читатель узнает, где и когда были сделаны первые деревянные ложки, где особенно расцвели ложкарные промыслы (Хохлома, Полховский Майдан, Городец, Хотьково и др.), чем отличалась их продукция. Включены материалы, знакомящие с технологией изготовления ложек. В иллюстрациях представлены разные ложки из музеев и частных коллекций. Все это позволит использовать книгу на уроках изобразительного искусства.

Карпун А. Русское ювелирное искусство: Вторая половина 19 - 20 век / Из коллекции Всерос. музея декор.-приклад. и нар. искусства. - М.: Береста, 1994. - 195 с.: ил. - (Рус. худож. металл).

Большого формата отлично изданный альбом акцентирует внимание на национальных традициях и современных путях развития этого жанра отечественного искусства. Рассказ строится на материале впервые публикуемой и наиболее полной в России коллекции из собрания Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства (Москва). Автор представляет широкий круг современных художников-ювелиров, являющихся лидерами в ювелирном искусстве России. Показаны основные центры ювелирного искусства, все многообразие форм, техник и материалов. Имеются ценные справочные сведения.

Пирогова Л. Палех: История и современность.- М.: Искусство, 1994. - 208 с.: ил.

Альбом посвящен уникальному центру лаковой миниатюрной живописи, всемирно известному Палеху. Включено свыше 110 произведений палехской миниатюры, представлен широкий круг мастеров от основоположников искусства нового Палеха - И. П. Вакулова, И. И. Голикова, Д. Н.Буторина до художников 1990-х гг. Во вступительной статье излагается история создания и развития палехского промысла, его особенности. Имеются аннотированный каталог произведений, краткие биографические справки о мастерах.

Русская матрешка / Авт.-сост. Л. Н. Соловьева. - М.: Интербук, 1993. - 64 с.: ил.

Знаменитая русская матрешка, деревянная расписная кукла, известная далеко за пределами России, имеет почти столетнюю историю. Сейчас существует несколько центров этого промысла. Крупнейшие - Сергиев Посад, нижегородские центры - в городе Семенове, в селе Полховский Майдан. Есть матрешки вятские, тверские и др. Обо всем этом рассказывается в хорошо иллюстрированной книге.

Юрова Е. Старинные русские работы из бисера. - М.: Истоки, 1995. - 111 с.: ил.

История бисерного рукоделия в России содержит немало сведений, интересных для любителей прикладного искусства и старины. В музейных и частных собраниях сохранилось множество красивых работ из бисера конца XVII - начала ХХ в. Техника этих изделий чрезвычайно разнообразна: вышивка, вязание крючком и на спицах, плетение, даже ткачество и мозаика на воске. Широк и диапазон сюжетов: от цветов и характерной для своего времени символики до композиций, отражающих события общественной и литературной жизни. Автор рассказывает о развитии бисерной вышивки как самостоятельного вида прикладного искусства, о ее специфике в России, о предметах, украшавшихся бисером, их назначении и о многом другом. Включено свыше ста цветных иллюстраций, большая часть которых публикуется впервые, резюме на английском и немецком языках.

Абеляшева Г. Фонтенбло. Во-ле-Виконт. Версаль. - М.: Искусство, 1995. - 256 с.: ил. - (Города и музеи мира).

Фонтенбло, Во-ле-Виконт, Версаль - замки-дворцы, уникальные архитектурно-парковые ансамбли Франции, расположенные в центральной области Франции Иль-де-Франс, вблизи Парижа. Их воздвигали и украшали архитектуры, скульптуры, живописцы, паркостроители, чьи имена стали гордостью не только французского, но и всего европейского искусства. С этими памятниками связаны и история страны, и ярчайшие периоды развития ее искусства. Об истории развития и формировании этих ансамблей, о мастерах, создававших здесь многочисленные произведения искусства, об интерьерах зданий и сооружений, об обитателях замков-дворцов, вершивших судьбу страны, повествует автор.

Денвир Б. Импрессионизм: Художники и картины / Пер. с англ. И. А. Гаврилова. - М.: Искусство, 1994. - 424 с.: ил.

Прекрасно полиграфически изданная книга Бернарда Денвира - известного английского искусствоведа, - написанная в доступной для широкого читателя форме, на богатом фактическом материале, знакомит с историей становления и развития импрессионизма. Переворот в искусстве, совершенный этими художниками, подготовил почву для глобальных сдвигов, начавшихся в искусстве в конце XIX в. Хронологические рамки повествования - "золотой век импрессионизма", охватывающий их восемь выставок с 1874 по 1886 г. Главные герои - Э. Мане, Э. Дега, К. Писсаро, А. Сислей, П. Сезанн, К. Моне, Ф. Базиль, Б. Моризо, О. Ренуар, А. Гийомен, М. Кэссет, Г. Кайботт. Помимо описаний и анализа произведений художников, автор воссоздает историческую и социальную среду, в которой возник и развивался импрессионизм. Особое внимание уделяется тому, как эти мастера воспринимали природу и как изображали повседневную жизнь промышленных городов, что до них практически не делали никто. В то же время в работе рассматриваются некоторые общепризнанные мифы об импрессионизме, взаимоотношения этих художников с критиками, торговцами картин и меценатами. Включено более 400 цветных репродукций не только признанных шедевров, но и малоизвестных картин. Имеются хронологическая таблица, указатель именной и географический, библиография на иностранных языках.

Крючкова В. Символизм в изобразительном искусстве: Франция и Бельгия, 1870-1900. - М.: Изобраз. искусство, 1994. - 272 с.: ил.

Книга посвящена символизму, одному из ведущих направлений в европейском искусстве конца XIX в. На материале искусства Франции и Бельгии всесторонне рассматривается его теория и художественная практика, связь с мировоззрением и духовными тенденциями эпохи. Автор подробно анализирует эстетику символизма - ее истоки, общие положения и их истолкование в художественной критике, характеризует черты символизма в живописи и графике в сопоставлении с аналогичными явлениями в литературе и театре, музыке. Освещается творчество ведущих мастеров - Г. Моро, П. Пюви де Шаванна, Э. Карьера, О. Редона, М. Дени, Э. Вюйара, Дж. Энсора. Имеется свыше 150 цветных и черно-белых иллюстраций.

Мерцалова М. Костюм разных времен и народов. В 4 т. / Худож. Ю.Владимиров, Ф. Терлецкий. - М.: АО "Акад. Моды", 1993-1995. Т. 1. - 1993. - 544 с.: ил. Т. 2. - 1995. - 432 с.: ил.

Известный специалист по костюму Мария Николаевна Мерцалова в увлекательной форме повествует об искусстве одежды разных времен и народов. Цель настоящего многотомного издания в значительной мере с помощью иллюстрированного материала показать процесс развития костюма от первой набедренной повязки до современной формы. Поскольку европейский костюм давно стал всеобщим, в данной работе автор останавливается на тех странах, которые в ту или иную эпоху оказали решающее влияние на развитие и становление форм европейского костюма. Иллюстрации подобраны автором как по русским и зарубежным каталогам, так и непосредственно в музейных фондах. К каждой из них предлагается аннотация, в которой рассказывается об исторической личности, изображенной в живописном или графическом произведении, и его костюме. Имеется словарь терминов. В первом томе прослеживается развитие формы костюма от Древнего Египта до стран Европы XVII в. (костюм народов Древнего Египта, Передней Азии, Древней Персии, Древней Греции и Рима, Византийской империи, западноевропейский костюм эпохи средневековья, костюм эпохи Возрождения в Италии, Испании, Франции, Англии, Германии). Второй посвящен истории европейского костюма XVI-XVII вв. (Франция, Англия, Нидерланды, Испания, Германия, Дания и Швеция, Чехия, Италия, Венгрия, Польша). Имеется информация о возникновении народного костюма как произведения искусства в таких странах, как Венгрия, Польша, Дания.

Николаева Н. Стокгольм и его музеи: Город. Пригороды. Музеи. - М.: Искусство, 1995. - 207 с.: ил. - (Города и музеи мира).

Стокгольм - один из красивейших городов Северной Европы, неповторимость и оригинальность которого определяются прежде всего удивительной живописностью, органичной вписанностью архитектуры в природную среду. На протяжении веков зодчие удачно обыгрывали особенности скального ландшафта и водные пространства вокруг островов, на которых воздвиглась столица. В книге рассказывается о древних и средневековых памятниках, дворцах и парках XVII-XVIII вв. в Стокгольме и его пригородах, о более поздних архитектурных ансамблях и монументальной скульптуре, а также о замечательных музейных собраниях. Среди них - Национальный музей, где собраны произведения шведского и мирового искусства, Исторический музей с уникальными коллекциями древнего и средневекового искусства, Музей корабля "Васа", Северный музей и Скансен, знакомящие с народным искусством и памятниками деревянного зодчества, Музей современного искусства.

Опочинская А. Рим. - М.: Искусство, 1994. - 271 с.: ил. - (Города и музеи мира).

Рим занимает особое место в истории европейской цивилизации. Слава и величие Вечного города отразились в его архитектурных ансамблях. Ни один город мира не может соперничать с Римом богатством истории и обилием художественных ценностей. На протяжении двух с половиной тысяч лет они умножались на улицах и площадях, собирались во дворцах, церквах и музеях. В увлекательной форме в этой богато иллюстрированной книге речь идет об истории Рима и его уникальном облике, о прославленных архитектурных памятниках. Отдельные главы посвящены зданиям и сооружениям Рима античного и средневекового, Рима ренессансного и барочного, памятникам столицы Итальянской республики.

Дешарн Р., Дешарн Н. Сальвадор Дали / Пер. с фр. С. Савич. - Лозанна: ЭДИТА. - М.: СПИКА, 1994. - 383 с.: ил.

Одного из крупнейших художников ХХ в., испанца Сальвадора Дали, мастера чрезвычайно плодовитого, называют "королем сюрреализма". Сам он определил свой творческий метод как параноико-критический. Крупноформатная великолепно полиграфически выполненная монография, воспроизводящая в цвете свыше 350 работ художника и включающая много фотографий, позволяет представить весь творческий путь С. Дали, который реализовал свой талант в различных областях - изобразительном искусстве, кинематографе, литературе - и ощутить феномен его личности. Обзор живописных и графических произведений охватывает период с конца 1910-х гг. до последней картины, написанной в 1983 г. Имеется алфавитный указатель работ С. Дали, репродуцированных в книге.

Амедео Модильяни в воспоминаниях дочери и современников / Сост. Г. Ф. Коваленко. - М.: Галарт, 1995. - 143 с.: ил.

"Смерть настигла его на пороге славы". Эти слова, написанные на надгробии принадлежавшего к парижской школе итальянского живописца и скульптора Амедео Модильяни, точны: начало его широкого признания наступило сразу после кончины художника. Хотя в российских собраниях нет его картин, но интерес к его творчеству и личности велик. Основную часть сборника составила книга дочери Модильяни Жанны, оставшейся без отца в годовалом возрасте. Став искусствоведом, она многие годы посвятила изучению его наследия. Книгу Жанны "Модильяни. Попытка биографии" (Париж, 1990) дополняют заметки, очерки, эссе писателей и поэтов, художников, близко знавших Модильяни. Это Ф. Карко, Ж. Кокто, И. Эренбург, Л. Гудиашвили, А. Ахматова. Издание включает фотографии, документы, справки об авторах.

Ян Вермер / Авт. текста А. К. Уилок; Пер. с англ. Э. Андреевой, Н. Роговской. - 128 с.: ил.

Амедео Модильяни / Текст А. Вернера. Пер. с англ. В. Фатеевой. - 127 с.: ил.

Иероним Босх. - 1995. - 80 с.: ил.

Альбрехт Дюрер. - 1995. - 64 с.: ил.

Рафаэль. - 1995. - 64 с.: ил.

Рыцарева М. Музыка и я: Популярная энциклопедия для детей. - М.: Музыка, 1994. - 367 с.: ил.

Автор знакомит читателей с музыкальными терминами, жанрами, инструментами, сведениями из истории, теории, эстетики музыки, именами крупнейших музыкантов. Многие статьи написаны в стиле коротких новелл, эссе, диалогов. Книга адресована тем, кто занимается в музыкальной школе, хоровой студии или в кружке и всем любящим музыку.

Богданова А. Музыка и власть (Постсталинский период). - М.: Наследие, 1995. - 432 с.

В книге опубликованы документы советского периода, отражающие взаимоотношения деятелей культуры и власти. Они показывают, как работал механизм отношений КПСС с культурой, в основе которого была тотальная политизация искусства, отрицание его самостоятельности, независимости от государственного устройства. В разных документах иногда прямо, чаще косвенно отражается реакция художника, когда он вынужден был вступить во взаимодействие с властью, и для последователей творческой личности и для самих сочинений это очень существенная проблема. Например, в архивных папках были спрятаны несколько историй из жизни пианиста С. Рихтера, материалы, показывающие его реакцию на запреты выступать за рубежом; документы, раскрывающие независимую позицию М. Ростроповича и Г. Вишневской относительно искусства и др. Довольно большая подборка документов касалась тех, кто собирался покинуть Родину или уже уехал. И здесь много любопытных подробностей: те стрессы, те эмоции, которые были вызваны неизбежным общением крупных музыкантов с властями, в случае, если у первых появлялось желание и возможность уехать жить и работать на Западе - накал этих чувств ощущается даже в холодных канцелярских оборотах речи официальных бумаг.

История русской музыки: В 10-ти т. - М.: Музыка, 1994.

Птица К. О музыке и музыкантах. Сб. статей. - М.: Мистикос Логинов, 1994. - 438 с.

Фаминцын А. Скоморохи на Руси. - СПб.: Алетейя, 1995. - 535 с. - ("Славянские древности").

Александр Сергеевич Фаминцын (1841-1896) был одним из основоположников исторического изучения народной музыки в России. В издание вошли три его исследования. "Скоморохи на Руси" показывает скоморошество как явление, общее для всех европейских народов. Располагая в хронологическом порядке дошедшие до нас сведения о скоморохах, автор прослеживает и постепенное обогащение состава находившихся в их распоряжении музыкальных инструментов. В очерке "Гусли, русский народный музыкальный инструмент" прослеживается путь развития славянских струнных инструментов. В работе "Домра и сродные ей музыкальные инструменты русского народа" Фаминцын обосновал восточное происхождение домры, заимствование с Запада бандуры, уделил внимание истории проникновения в Россию семиструнной гитары.

Франгулова Е. Эдуард Грач: Страницы жизни и творчества: Монография. - М.: Музыка, 1994. - 111 с.: ил. - (Выдающиеся отечественные музыканты).

В книге рассказывается об известном отечественном скрипаче, альтисте, дирижере, профессоре, народном артисте СССР Эдуарде Давидовиче Граче. Исследователь раскрывает высокий профессионализм одаренной натуры Грача, одинаково уверенно себя чувствующего исполнителем на альте, за дирижерским пультом, на преподавательском поприще. В приложении - список произведений для скрипки и альта, впервые исполненные Эдуардом Грачом или посвященные ему; записи на грампластинках произведений, исполненных им; освещается также география гастролей по стране и зарубежных поездок. Издание иллюстрировано документальными фотографиями.

Раку М. Михаил Зив: Диалог о музыке. - М.: Композитор, 1994. - 144 с.: ил. - (Портреты композиторов).

Автор прослеживает творческий путь заслуженного деятеля искусств России композитора Михаила Павловича Зива от первой популярной песни "Раскудрявая девчонка" до широко известной музыки к кинофильму "Баллада о солдате". Книга написана в форме диалога автора с музыкантом, что позволяет слышать голоса обоих собеседников, оживляет материал и создает атмосферу дискуссии, поднимающей завесу над скрытыми от постороннего взгляда "тайнами" творчества.

Иванова-Крамская Н. Жизнь посвятил гитаре: Воспоминания об отце. - М.: Объединение "Тепломех", 1995. - 112 с.

"...Меня часто спрашивают, как ты занимался. Помню, что работая над произведениями, ты всегда стремился понять замысел автора и огромное внимание уделял звуку. Инструменты и струны долгое время были несовершенными, и ты привык работать с тем, что есть. Микрофоны не любил, поэтому всегда добивался яркого и сочного звучания. В начале трудового дня ты проигрывал, один за другим, этюды Сора, Джулиани, Агуадо, Вила-Лобоса, любил поработать над вариациями на тему Моцарта, Сора, Канцонеттой Мендельсона, часто возвращался к Джулиани, Вивальди, Каруяме, любил подолгу импровизировать, "раскрашивая" тему известной народной песни все новыми и новыми вариациями. Великолепно владея инструментом, часто поражал оркестровкой гитарных произведений, вынашивая новую пьесу, жил ее образами, наслаждаясь процессом создания. Помню, во время работы над программой читал, подолгу копался в библиотеке, а порой целый день рисовал. Это вообще было твоим самым любимым занятием. Оно успокаивало тебя, - видимо музыка звучала вместе с красками", - так вспоминает Наталья Александровна о своем отце, известном гитаристе Александре Михайловиче Иванове-Крамском. В книге говорится о жизни гитарного мастера, о незаурядности его артистических и человеческих качеств и неутомимой борьбе за жизнь инструмента. В конце помещены перечень концертного репертуара Иванова-Крамского, репродукции рисунков и документальных фотографий.

Римская-Корсакова Т. Детство и юность Н. А. Римского-Корсакова. (Из семейной переписки). - СПб.: Композитор, 1995. - 280 с.: ил.

Книга, написанная внучкой композитора, предлагает читателю новые интересные сведения о жизни Николая Андреевича Римского-Корсакова. Документальное повествование прослеживает родовые корни скромной тихвинской семьи, подарившей миру талантливого музыканта; рассказывает о заботе и нежности родных к маленькому Ники, о его увлечениях музыкой и первых сочинениях; об учебе в Морском кадетском корпусе. Большое место уделяется службе юного гардемарина на клипере "Алмаз" и его дальним заграничным плаваниям. Читая строки писем Николая Андреевича и его родных, ощущаешь высокую культуру человеческих отношений. В издании используются документальные фотографии, показана схема зарубежных маршрутов клипера "Алмаз" в 1862-1865 гг.

Цыпин Г. Пятнадцать бесед с Евгением Светлановым. - М.: Издательство "РМ", 1995. - 144 с.

Книга знакомит с взглядами и суждениями известного музыканта современности, дирижера и композитора Евгения Федоровича Светланова на профессию дирижера. В его беседах с Г. Цыпиным затрагиваются также многие другие аспекты сегодняшней музыкальной жизни. Своими мыслями о Светланове делятся И. Архипова, Г. Гродберг, М. Гроссман, А. Корнеев, Ю. Лоевский, Е. Образцова, Б. Покровский, В. Спиваков, Р. Стручкова, Т. Хренников. В конце - список музыкальных произведений, записанные Е. Ф. Светлановым на Российском радио, фирме "Мелодия" и в зарубежных студиях звукозаписи.

В. А. Цуккерман - музыкант, ученый, человек: Статьи, воспоминания, материалы. - М.: Композитор, 1994. - 272 с.

Книга посвящена отечественному музыканту, ученому и педагогу Виктору Абрамовичу Цуккерману. В ней пять разделов. Первый из них посвящен оценке его творческого наследия. Статьи А. А. Мазеля, Е. В. Назайкинского, В. В. Медушевского и др., раскрывают принципы подхода ученого к музыкальному искусству, характеризуя общий вклад в науку. Включены рецензии Б. В. Асафьева и музыковеда Жана Роа на его работы. Второй и третий разделы носят мемуарный характер. Это воспоминания самого Виктора Абрамовича о прожитой жизни и о встречах с самыми разными людьми - знаменитыми и мало кому известными. Кроме того, здесь даны и воспоминания о нем друзей молодых лет, сверстников, учившихся у него композиторов, музыковедов. В книге представлены характерные эпизоды музыкальной жизни нашей страны 1920 - 1970-х гг. Четвертый раздел - неизвестные читателю работы В. А. Цуккермана. Завершают книгу справочные материалы: хроника жизни Цуккермана, список его работ и исследований, выполненных под его руководством.

Арвид Янсонс: Воспоминания о музыканте и человеке. - СПб.: Композитор, 1994. - 240 с.: ил.

Исполнительское творчество латвийского советского дирижера Арвида Янсонса было признано во всем мире. На протяжении своей жизни он общался со многими замечательными музыкантами, воспоминания которых составили основу сборника. Это дирижеры К. Зандерлинг, О. Димитриади, Д. Китаенко, Р. Матсов, А. Дмитриев, композиторы Д. Шостакович, А. Эшпай, А. Петров, С. Слонимский, Ю. Фалик; исполнители-инструменталисты С. Рихтер, М. Ростропович, Н. Петров, музыкальные критики М. Кеннеди, С. Хейкинхеймо, И. Штилер. Воспоминаниями о Янсонсе-педагоге делятся его ученики - В. Гайлис, П. Гунде, Е. Цирлин, Х. Граф, И. Бара-Юхансен. Жизнь и деятельность дирижера освещают статьи Л. Ван-дер-Флаас и М. Бялика. Сборник содержит обширный репертуарный список А. Янсонса, перечень его грамзаписей и учеников, а также отзывы прессы различных стран мира, фотографии.

Герцман Е. Музыка Древней Греции и Рима: Исследования. - СПб.: Алетейя, 1995. - 336 с. - (Античная библиотека).

Книга поможет читателю осмыслить музыкальную жизнь эпохи античности. На основе изучения бесценных античных источников (мифы, настенные барельефы и надписи, произведения литературы и искусства и т.п.), автор рассказал, какое место занимала музыка в жизни античного общества, какую музыку люди любили, какую отвергали, каких музыкантов чтили и помнили, а каких предавали забвению, игру на каких инструментах слушали с большим удовольствием, а на каких с меньшим, какие жанры и в каких случаях звучали, как относились к труду музыканта и т.д. Книга состоит из очерков, каждый из которых посвящен отдельным сторонам как греческой, так и римской музыкальной жизни, а в некоторых случаях и их совместному описанию. Исследование адресовано не только музыкантам-профессионалам самых различных специальностей, но и всем, кто интересуется музыкальной культурой. В иллюстрациях - эпизоды из античной музыкальной жизни.

Вульф В. Идолы - "звезды" - люди. - М.: Искусство, 1995. - 255 с.: ил.

Театральный критик и переводчик, известный по циклу телевизионных передач о выдающихся деятелях отечественной театральной культуры Виталий Яковлевич Вульф предлагает семнадцать эссе о "звездах" эстрады и театра с мировым именем, таких, как Элвис Пресли и Валерий Леонтьев, Валентина Серова и Мадонна, Юл Бринер и Анатолий Кторов, Алла Тарасова и Мария Бабанова, Марина Неелова и др. Книга богато иллюстрирована.

Мордисон Г. История театрального дела в России. Основание и развитие государственного театра в России (XVI-XVIII в.). - Ч. 1-2. - СПб.: Сильван, 1995. - 486 с.

Книга подготовлена Санкт-Петербургской Академией театрального искусства. Ее целью является последовательное рассмотрение всех основных вех и сторон развития государственного театрального дела в России от истоков до конца XVIII в. Автора интересует аппарат управления театром и все его звенья, деятельность русских и иностранных трупп, балетной труппы, театральной школы, художественно-оформительских и монтировочных подразделений, практическое функционирование сложного театрального механизма в целом и взаимодействие его частей. Прослеживается деятельность театров в России на широком историческом фоне, в сопоставлении с развитием ее централизованного аппарата и определенными взаимосвязями с театральным делом в Европе. Автор дает также развернутую характеристику тех лиц, от административной деятельности которых зависело как становление государственного театрального дела в России, так и управление им.

Петровская И., Сомина В. Театральный Петербург: Начало XVIII в.- октябрь 1917 г.: Обозрение - путеводитель. - СПб.: СППО-2, 1994. - 448 с.

Эта книга - уникальное исследование театральной жизни как области социального быта российской столицы более чем за двести лет, подготовленное Российским институтом истории искусств. Авторы рассматривают деятельность русских драматических трупп от императорских до театров рабочих окраин, летних, садовых, клубных сценах, сообщают также о труппах оперы, балета, оперетты, смешанных театрах. Впервые на страницах одной книги дается информация обо всех иностранных труппах, которые видел Петербург за два столетия, приезжавших из Италии, Германии, Франции, Англии, Китая, Японии, даже Таиланда (Сиамский балет), о гастролировавших иноязычных труппах из других регионов Российского государства (украинских, польских, еврейских) и о всех музыкально-театральных предприятиях, наряду с драматическими. Очерки рассказывают об антрепризах в определенном здании или о нескольких помещениях, чем-либо объединенных. В сообщениях о русских драматических труппах развернуто говорится о творческом составе и основном репертуаре. Книга снабжена алфавитными указателями: имен; драматических произведений; театральных помещений; организаций и антреприз.

Маршанская К. Сон Пьеро.- М.: Квадрат-Компания, 1995.- 255 с.: ил.

Театр ГУЛАГа / Сост., вступ. ст. М. М. Кораллова.- М.: Мемориал, 1995. - 168 с.

История ГУЛАГа останется неполной без рассказа о гулаговском искусстве, и в первую очередь театральном. Книга состоит из коротких мемуаров людей, связанных с театром и в разное время бывших узниками ГУЛАГа или их близких родственников. У читателя есть возможность сравнить условия жизни и "лагкультуру" Соловецкого, Воркутинского, Колымского и других лагерей, а также проследить, как изменялась “творческая атмосфера" в этих лагерях с течением времени.

Евгений Леонов: Жизнь и роли / Сост. В. Я. Дубровский.- М.: Искусство, 1995.- 349 с.: ил.

Евгений Павлович Леонов - народный артист, сыгравший мно-жество ролей в кино и театре. Это Санчо Панса ("Человек из Ламанчи" - театр им. Вл. Маяковского), Иванов ("Иванов" - Ленком), Отец ("Вор" - Ленком) и др. "Лебединая песня" артиста - молочник Тевье из "Поминальной молитвы" на сцене того же Ленкома. В многочисленных киноролях Леонов представал перед зрителями и как блестящий комик, и как глубокий трагик: Шулейкин ("Полосатый рейс"), Король ("Обыкновенное чудо"), Доцент ("Джентльмены удачи"), Сарафанов ("Старший сын"), Потапов ("Премия"), Приходько ("Белорусский вокзал"). В предлагаемой вниманию читателя книге, помимо увидевших свет ранее монографии Н. Исмаиловой "Евгений Леонов" и "Писем к сыну" самого актера, вошла также "Последняя глава" - рассказ о "жизни после смерти", о последних годах его жизни, о совместной работе с сыном и о спектакле, ставшем "завещанием Леонова". Здесь же помещены эссе работавших с ним режиссеров - Б. Львова-Анохина, А. Гончарова, М. Захарова и "прощальный поклон" писателя Г. Горина. Своеобразным рассказом о себе и своем искусстве являются взятые из многочисленных газетных и журнальных интервью реплики Е. Леонова, удачно помещенные под фотографиями, иллюстрирующими книгу.

П. Л. Монастырский - народный артист, лауреат многих престижных премий, главный режиссер и руководитель Самарского драматического театра, автор книг "Главный режиссер" и "Аншлаг". Основным предметом исследования в книге он сделал проблему этики взаимоотношений в театральном коллективе. Каждая глава посвящена какому-то аспекту этой проблемы: режиссер и актеры, режиссер и директор театра, режиссер и завлит, композитор и т.д.

Народный артист СССР Ростислав Янович Плятт - один из тех, кто своим творчеством прославил Театр им. Моссовета. Эта книга - третья по счету о великих стариках этого театра (первые две - "О Раневской" и "О Завадском"). Сборник состоит из трех частей. В первой - собраны очерки, воспоминания друзей, коллег, всех тех, кто был близко знаком с Артистом. Среди авторов - Ф. Раневская, Р. Рождественский, Л. Зорин, М. Миронова, Е. Фадеева, Е. Весник, В. Этуш, Ю. Завадский, И. Ильинский и мн. др. Во второй части сборника представлены фрагменты книги С. Г. Дуниной и аналитическая статья А. Г. Образцовой “Ростислав Плятт играет Бернарда Шоу". В последней - небольшие рецензии, письма, статьи Плятта последних лет. Завершает книгу библиографический указатель, включающий описания книг, статей актера, а также материалов о нем и его творчестве.

Режиссерские экземпляры К. С. Станиславского. 1898-1930: В 6-ти т. Т.6. 1930: Трагедия В.Шекспира "Отелло", режиссерск. коммент. к ней.- М.: Искусство, 1994.- 464 с., ил.- (Театр. наследие).

Режиссерский план "Отелло", написанный Станиславским в 1929-30 гг., который так и не был воплощен на сцене Художественного театра.

Бабенко В. Путем души, путем таланта: Олег Табаков на сцене и в жизни. - Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1995. - 160 с.: ил.

Олег Павлович Табаков начал артистическую деятельность в театре "Современник", где сыграл свои знаменитые роли: Дирижер ("Голый король"), Рагно ("Сирано де Бержерак"), Балалайкин ("Балалайкин и К"), Мальволио ("Двенадцатая ночь") и мн. др. Немало интересных ролей сыграно им во МХАТе, куда он перешел в 1983 г. и с которым по сей день сохранил тесные творческие связи. Прежде всего это его роли в спектаклях "Ка-бала святош", "Горе от ума", "Ужин". Огромную славу и любовь принесли Табакову его кинороли: Олег Савин ("Шумный день"), Сергей ("Чистое небо"), Саша Егоров ("Испытательный срок"), Владимир Искремас ("Гори, гори, моя звезда"), Обломов ("Несколько дней из жизни Обломова") и др. С 1987 г. он - руководитель собственного Театра-студии. Обо всех этих и многих других событиях его неспокойной жизни рассказывается в этой книге.

Лифарь С. Дягилев и с Дягилевым / Послесл. В.Гаевского. - М.: АРТ СТД РФ, 1994. - 447 с.: ил. - (Ballets Russes).

Книга известного танцовщика, балетмейстера, исследователя балетного театра Сергея Михайловича Лифаря была впервые издана на русском языке в 1939 г. в Париже. Она состоит из двух частей. Первая - "Дягилев" - монография о творческом пути выдающегося деятеля русского искусства, организатора объединения и журнала "Мир искусства", концертов русской музыки, создателя антрепризы “Русский балет” (с 1909 по 1929 гг.). Монография была издана отдельной книгой в Санкт-Петер-бурге в 1993 г. Вторая часть - "С Дягилевым" - об их личных взаимотношениях, длившихся с момента вступления Лифаря в труппу русского балета в 1923 г. и до последнего дня жизни Дягилева; о работе над ролями в балетных спектаклях. Книга иллюстрирована документальными фотографиями и рисунками.

Нестьев И. Дягилев и музыкальный театр ХХ века. - М.: Музыка, 1994. - 224 с.: ил.

Монография посвящена творческой деятельности Сергея Павловича Дягилева. Она была написана десять лет назад, но была издана только после смерти автора. И.Нестьев сумел впервые в отечественном музыкознании с такой полнотой представить об-лик одного из крупнейших деятелей русского музыкального театра первой трети ХХ в. В книге изложены важнейшие факты биографии великого импресарио, его эстетические взгляды, приведены материалы, свидетельствующие о большом влия-нии, которое оказала дягилевская антреприза на развитие мирового музыкального театра. Издание иллюстрировано документальными фотографиями и рисунками. В конце - хронология спектаклей, поставленных антрепризой С. П. Дягилева.

Лифарь С. Мемуары Икара / Пер. с фр. Г. Беляевой. - М.: Искусство, 1995. - 358 с.: ил.

Сергей Михайлович Лифарь был воспитанником С. П. Дягилева, исполнителем главных ролей в спектаклях Русского балета (1921-1929), а затем стал главным балетмейстером парижской Оперы. Лифарь подводит итоги своей творческой деятельности, формулирует хореографическое кредо. Он рассказывает об участии в Русских сезонах, о том, как реформировал французский балет. Перед читателями предстанут известные деятели искусства, с которыми сотрудничал Лифарь. Это балерины Иветт Шовире, Лиан Дейде, танцовщик-мим и хореограф Д. Баланчин, поэт Ж. Кокто, художник П. Пикассо и др. Интересны страницы, посвященные работе мастера над образом Икара в одноименном балете (инструментовка А. Онеггера). В книгу также включен доклад С. Лифаря "Влияние русской культуры на мировую культуру". В "Приложении" - основные даты жизни С. Лифаря, хронология его ролей в труппе Русского балета Дягилева; перечень хореографических постановок С. Лифаря; библиография его трудов; список фильмов. Книга иллюстрирована документальными фотографиями.

В. Э. Мейерхольд. "Пиковая дама". Замысел. Воплощение. Судьба: Сб. документов и материалов / Сост. Г. Копытова. - СПб.: Композитор, 1994. - 408 с.: ил.

Сборник посвящен постановке оперы Чайковского "Пиковая дама", осуществленной Мейерхольдом в 1935 г. на сцене Ленинградского Малого оперного театра. Спектакль этот на долгие годы был вычеркнут из истории советского театра. В сборнике впервые собраны воедино документы московских и петербургских архивов, позволяющие проследить ход репетиционной работы. Представлены рецензии, письма и отклики современников, а также воспоминания участников спектакля. Издание рассчитано как на специалистов-театроведов и режиссеров, так и на читателей, интересующихся историей нашей культуры.

Рудольф Нуреев. - Три года на Кировской сцене: Воспоминания современников. - СПб.: "Пушкинский фонд", 1995. - 272 с.

Первый сборник воспоминаний о раннем периоде творчества танцовщика Р. Нуреева. Три года в балете Кировского театра заложили основу его блистательного успеха на Западе. В 1961 г. Нуреев попросил политического убежища во Франции, и его имя на Родине было забыто. Авторы - люди, учившиеся и работавшие с Нуреевым, его друзья и поклонники вспоминают о его блистательном таланте, о начале творческой карьеры и работе над ролями в балетных спектаклях в Ленинграде в период с 1955 по 1961 гг. Они отмечают, что в современных публикациях фамилию Нуреев пишут неправильно как Нуриев. В сборник включен отрывок из "Автобиографии" Р. Нуреева, в котором он пытается показать причины, побудившие его покинуть СССР. Книга прекрасно иллюстрирована документальными фотографиями.

Чулаки М. Я был директором Большого театра... - М.: Музыка, 1994. - 135 с.: ил.

В воспоминаниях известного советского композитора и общественного музыкального деятеля, который в период 1955-1970 гг. дважды возглавлял Большой театр, живо и увлекательно рассказывается о творческой деятельности коллектива, о сложных перипетиях, связанных с формированием репертуара, о встречах со многими выдающимися людьми.

Этот гений - Федор Шаляпин: Воспоминания. Статья / Сост., вступ. ст., общ. ред. Н. Н. Соколова. - М.: Гос. музей культуры им. М. И. Глинки, 1995. - 400 с.

В издание включены в основном неопубликованные и малоизвестные воспоминания и статьи, посвященные жизни и творчеству Федора Ивановича Шаляпина. Сборник состоит из двух разделов. Первый - "Воспоминания" - освещает зарубежный период деятельности великого артиста. Его авторы - люди, хорошо знавшие Шаляпина, видевшие его в различных оперных партиях, общавшиеся с ним в жизни. Это его дочь Дасия Федоровна Шаляпина-Шувалова ("Мой отец - Шаляпин"). Ее повествование состоит из небольших частей-признаний, поведанных маленькой и постепенно взрослеющей девочкой об отце, о семье, о себе самой. Среди других авторов - балерина Лидия Яковлевна Нелидова-Фивейская (“Десять встреч с Шаляпиным в Америке"), французский общественный деятель Жак Фемотт ("Этот гений - Федор Шаляпин"; публикуются вторая, третья и четвертая части его книги, в которых он рассказывает о ролях, созданных Шаляпиным, о встречах с ним и людьми, его окружавшими). Второй раздел сборника включает статьи, в которых анализируются особенности искусства мастера на основе музыкального, литературного и философского материалов; прослеживаются некоторые общие тенденции в творчестве Ф. Достоевского, М. Мусоргского и Ф. Шаляпина; приводится география гастролей певца и т.д. Имеются фотографии из фонда Государственного Музея музыкальной культуры имени М. И. Глинки.

Силюнас В. Испанский театр ХVI-XVII вв.: От истоков до вершин.- М.: РИК "Культура", 1995.- 282 с., ил.

Обращаясь к драматическим произведениям, используя явные и "скрытые" ремарки, отыскивая мельчайшие детали, позволяющие постичь облик персонажа и его сценическое поведение, изучив мировоззрение эпохи, особенности покроя одежды, разновидности музыкальных инструментов и т.д., автор попытался воссоздать атмосферу театральной жизни Испании того времени, "перенестись на спектакли той поры, представить их с предельной очевидностью, дать возможность читателю испытать то, что испытывали тогда люди". Автор знакомит с биографиями именитых испанских актеров и драматургов того времени, дает возможность узнать приемы и особенности игровой стилистики и композиции спектакля, устройство самого театра и многое другое.

Дункан И., Макдугалл А. Русские дни Айседоры Дункан и ее последние годы во Франции / Пер. с англ. Вступ. ст., комментарии Г. Лахути. - М.: Моск. рабочий, 1995. - 271 с.

Книга о прославленной американской танцовщице Айседоре Дункан была впервые издана в Лондоне и Нью-Йорке в 1929 г. Авторы - Ирма Дункан, приемная дочь Айседоры, сопровождавшая ее в поездке по Советской России; Аллан Росс Макдугалл - шотландский поэт, в 1916-1917 гг. был личным секретарем танцовщицы. Совместно работая над описанием русских и французских дней Айседоры Дункан, они следовали ее высказываниям, рукописным заметкам и письмам, не пытаясь написать полную биографию или исследовать психологию танцовщицы, а стремились установить и вычертить контуры последних шести лет ее жизни. В результате создан необыкновенно живой и привлекательный образ Айседоры Дункан - женщины яркого темперамента, огромного обаяния и душевного благородства. Перед читателем проходят выразительные портреты - иногда подробно выписанные, иногда это беглый набросок - многих деятелей той эпохи. Здесь и политики, и революционеры, и деятели культуры (Станиславский, Горький, Коненков, Гельцер), и поэты-имажинисты: Мариенгоф, Кусиков и др. Заинтересуют читателей страницы книги, посвященные взаимоотношениям Айседоры Дункан и Сергея Есенина. Книга иллюстрирована документальными фотографиями.

Ильин Ю., Михеев С. Великий Карузо: К столетию начала творческой деятельности. - СПб.: Глаголъ, 1995. - 264 с.

Книга посвящена итальянскому тенору Энрико Карузо, крупнейшему представителю бельканто ХХ века. В ней собрано все наиболее существенное, что есть на сегодняшний день о певце. Это и многочисленные интервью самого Карузо, его письма, воспоминания о нем его жены - американки Дороти Карузо и личного секретаря Бруно Дзирато, фрагменты мемуаров его коллег и друзей, материалы наиболее авторитетных биографов Карузо, театральные рецензии, архивные документы. В книге рассказано о жизни великого певца, о его родном городе Неаполе и своеобразной музыкальной атмосфере, в которой проходила его юность, о его голосе и певческой манере, о непростом творческом пути, об оперных партиях, грамзаписях, гастролях, о его характере и привычках, о близких ему людях. Издание иллюстрировано фотографиями и рисунками Карузо.

Чернов В. Век кино. - М., 1995.

Книга, которую автор определил как "краткий путеводитель в мир современного кино", знакомит читателя с отдельными, наиболее яркими страницами мирового кино с момента зарождения до наших дней, с ведущими его мастерами. Книга также содержит много интересной и полезной информации о важнейших международных кинофорумах, об отечественных и зарубежных киноизданиях и мн. др.

Актеры советского кино: Справочник. Т. 1.- М.: Нива России, 1995. - 336 с.; ил.

Первый том справочника включат около тысячи биофильмографических справок, посвященных актерам, активно снимавшимся в советском кино с 1918 по 1991 гг.

Аннот. см. на с. 166.

Аннот. см. на с. 166.

Рязанов Э. Неподведенные итоги. - М.: Вагриус, 1995.- 508 с.: ил. (Мой ХХ век).

Эльдар Александрович Рязанов - талантливый кинорежиссер, народный артист, а также сценарист и драматург. В списке при-надлежащих ему киноработ - более 20 фильмов, в числе которых "Гусарская баллада", "Берегись автомобиля", "Ирония судьбы, или С легким паром", "Гараж", "Вокзал для двоих". Эта книга - своеобразный творческий отчет Мастера перед своими зрителями. В ней органично сочетается автобиографический рассказ с рассказами об актерах, режиссерах, драматургах, причем некоторые из этих рассказов присутствуют в книге вне контекста рязановской автобиографии. Отдельные ее главы посвящены Г. Буркову, И. Ильинскому, А. Миронову, А. Фрейндлих, В. Гафту, В. Высоцкому, О. Басилашвили, Л. Ахеджаковой. О своей совместной работе с Л. Гурченко и Э. Брагинским, о том, как создавались все его фильмы, о нереализованных замыслах, о телевидении в своей жизни и т. д. и т.п. остроумно и талантливо пишет Рязанов в своей книге.

Андрей Тарковский: Начало... и пути. - М.: ВГИК, 1994. - 208 с.

Андрей Арсеньевич Тарковский - один из крупнейших мастеров мирового кино, автор фильмов "Иваново детство", "Андрей Рублев", "Сталкер", "Солярис", "Зеркало", "Жертвоприношение", "Ностальгия". В книге собраны воспоминания, интервью, лекции, статьи. Яркими воспоминаниями о Тарковском в период его работы над "Ивановым детством" и "Андреем Рублевым" делится киновед Р. Юренев, о своей работе с ним рассказывает оператор В. Юсов, кинодраматург Л. Нехорошев предлагает рассказ-свидетельство о "Сталкере". В книгу также включены материалы из архива ВГИК (автобиография Тарковского, его характеристика, интервью газете "Путь к экрану" и др.), статья Тарковского "Запечатленное время", опубликованная в журнале "Искусство кино" в 1967 г. и три его лекции по кинорежиссуре: "Сценарий", "Замысел и его реализация" и "Монтаж". Завершают сборник подробная фильмография Тарковского и обширный библиографический раздел.

Вера Холодная: Очерк творчества; воспоминания современников; рецензии, статьи. Книга-альбом. - М.: Искусство, 1995. - 318 с.: ил.

Вера Холодная - королева экрана дореволюционной России, рано взошедшая и рано погасшая звезда. Ее имя стало легендой. Фильмы с ее участием до нас не дошли, зато сохранились многочисленные фотографии актрисы, ее письма, рецензии на ее роли, свидетельства современников. Все эти материалы вошли в книгу.

Звезды Голливуда (80-90-е годы).- М.: Искусство, 1995.- 400 с.: ил.

Книга призвана заполнить справочно-информационный пробел, образовавшийся в последнее десятилетие, особенно в области американского кино. В разделе "Мастера. Крупные планы" рассказывается о виртуозах перевоплощения, среди которых Мерил Стрип, Джессика Ланж, Джек Николсон, Роберт де Ниро, Вупи Голдберг, Дастин Хофман, Ал Пачино, Роберт Редфорд, Сисси Спейсек, Джулия Робертс, Уоррен Битти, Том Круз, Джоди Фостер и др.; в разделе "Секс-символы" речь идет об актерах, в основе успеха которых лежит их женская или мужская притягательность - это Ким Бесинджер, Микки Рурк, Мишель Пфайфер, Ричард Гир и др.; в разделе "Крутые парни" представлены герои жанра экшн - Гаррисон Форд, Арнольд Шварцнегер, Сильвестр Сталоне, Чак Норрис и др.; последний раздел "Ветераны" посвящен тем, чья звезда зажглась в 50-60-е годы - в частности, Джеку Лемону, Полу Ньюмену, Джину Хекмену. В разделе "Фильмография" приводится перечень фильмов и краткие сведения о них (русское и оригинальное название фильма, режиссер, год выпуска) по всем упомянутым выше, а также не включенным в основную часть книги, актерам.

Долгов К. К., Долгов К. М. Ф. Феллини, И. Бергман: Фильмы. Философия творчества.- М.: Искусство, 1995.- 237 с.: ил.- (Гении мирового кино).

Хепберн К. Я. История моей жизни. - М.: Вагриус, 1995.- 350 с.: ил. - (Мой ХХ век).

Кэтрин Хепберн - американская кинозвезда, одна из самых талантливых актрис Голливуда. Наибольший успех ей принесли роли в фильмах "Филадельфийская история", "Мария Шотландская", "Угадай, кто придет к обеду", "Лев зимой", "У золотого озера". Актриса подробно и эмоционально описывает свою жизнь: детство, начало театральной карьеры, роли в шекспировских пьесах, мюзиклах, затем Голливуд, с которым актрису связывало не одно десятилетие. Не умалчивая о срывах в карьере, трагических эпизодах личной жизни, она рассказывает о своем пути в кино, который в конечном итоге привел ее к вершине славы, знакомит с людьми, так или иначе влиявшими на ее судьбу: президентом Рузвельтом, миллионером Говардом, актерами Спенсером Трейси, Алеком Гиннесом и др.

Долгов К. К., Долгов К. М. Ф. Феллини, И. Бергман: Фильмы. Философия творчества.

Аннот. см. на с. 173.

Горячев П. Мои друзья артисты: Звезды эстрады и кино. - СПб.: Типография им. Котлякова, 1995. - 146 с.

Чередниченко Т. Между "Брежневым" и "Пугачевой": Типология советской массовой культуры. - М.: РИК "Культура", 1994. - 255 с.

Шароев И. Многоликая эстрада: За кулисами кремлевских концертов. - М.: ВАГРИУС, 1995. - 413 с.

Академик Российской академии театрального искусства (бывш. ГИТИС) ведет разговор о высокой эстраде, которая всегда интересовала публику. Автор был режиссером многих культурных мероприятий, он вспоминает, как готовились праздники, посвященные политическим событиям в жизни нашей страны, культурная программа в дни московской Олимпиады-80 и пр. И. Шароев рассказывает о кремлевских концертах, участниками которых были А. Райкин и Л. Утесов, М. Жванецкий, Л. Вайкуле, Е. Петросян, А. Пугачева и др., а также о своей работе в ГИТИСе.

Неизвестный Утесов / Сост. Г. Скороходов. - М.: Терра; Издат. дом журн. "Крестьянка", 1995. - 208 с. - (Кумиры эстрады, театра и кино).

Книга о Леониде Осиповиче Утесове написана его друзьями, коллегами. В первой части - очерки-воспоминания Глеба Скороходова, Иосифа Прута, Аркадия Райкина, Леонида Марягина и др. Утесов открывается читателю во многом новым, неизвестным человеком, с неповторимым юмором, за внешней легкостью жизни которого встают и сомнения, разочарования, трагедии, и только для него характерные шутки. Во второй части - песни Утесова, дискография.

Кастальский С. Рок-энциклопедия: В 5-ти т. Т. 1. - А - L. - М.: Коммерч. ред. "Общественное мнение", 1995. - 303 с.

Музыкальная энциклопедия для юношества составлена на основе рок-энциклопедии, опубликованной в журнале "Ровесник". В нее включены статьи о зарубежных рок-группах и исполнителях, дискография. В "Приложении" представлены интервью со звездами рок-музыки - Полом Маккартни, Джеффом Беком, Вэном Моррисоном, Дэвидом Боуи, Эриком Клэптоном, Бобом Диланом, Перри Фареллом, Робертом Фриппом, Миком Джеггером, Хулио Иглесиасом и др.

Немчинский М. Цирк в поисках собственного лица. - М.: ГИТИС, 1995. - 302 с.

Книга о российском цирке 1920 - 1930-х гг. Впервые исследуется, как опыты авангардного русского искусства влияли на формирование новой цирковой эстетики. Автор рассказывает о работе в цирке поэта И. С. Рукавишникова, художников П. В. Кузнецова, В. Г. Бехтеева, Б. Р. Эрдмана, скульптора С. Т. Коненкова, балетмейстеров А. А. Горского и К. Я. Голейзовского, режиссера Н. М. Фореггера. Деятельность известных артистов цирка предстает на страницах книги в новом свете. Это номера В. Л. Дурова, классические конные композиции В. Труцци, опыты по осовремениванию различных клоунских жанров братьев Л. и К. Танти, В. Е. Лазаренко. Немчинский показывает, как обретались целенаправленность и глубина исполнительского стиля на манежах цирка нашей страны.

Книга воспоминаний, рассказов и очерков артиста цирка Владимира Сергеевича Успенского. Он выступал в 50 - 70-е годы в цирке в номерах разговорного жанра, исполняя роли в клоунадах, репризах, был ведущим множества программ. Яркие впечатления цирковой жизни вылились в воспоминания "Я кочевал вместе с ними", знакомящие с малоизвестной стороной цирковой жизни, с ее закулисной атмосферой, с людьми, искренне преданными этому искусству (клоун Карандаш, Олег Попов, Савелий Крейн, Юрий Никулин и др.). Цикл рассказов "Очаро-ванные цирком" посвящен эпизодам из жизни художников, писателей, связанным с цирком. "Прекрасная венецианка" (об увлечении М. А. Врубеля цирковой наездницей Анной Гаппе); "И. С. Тургенев в цирковой ложе"; "Клоун со скрипкой" (о картине Огюста Ренуара); "Тулуз-Лотрек рисует", « "Рыжий" открывает занавес» (о картине французского художника Жоржа Сера) и др.

Фокусы от Эмиля Кио: Вып. 1-2. - М.: Физкультура и спорт, 1994. Вып. 1. - 32 с. Вып. 2. - 32 с.

Народный артист России Эмиль Эмильевич Кио - артист цирка, фокусник начинает серию книг, в которых раскрывается "технология" фокусов из его репертуара. Раскрытие секретов сопровождается забавными историями из жизни цирка.