|
ОЧЕНЬ ГРУСТНО СТАНОВИТСЯ ОТ НЕКОТОРЫХ ВЕЩЕЙ
Часть
II.
(Начало см. www.asia-plus.ru/cgi-bin/events.cgi?id=268)
АГ:
Вернемся к теме авторской песни, мы начинали уже говорить об этом,
но переключились на другое. Так вот, авторская песня. «АЗиЯ» – это
современная камерная, но есть и не современная, и не камерная. Вам
самому какой ближе аспект авторской песни?
АЛ: Давайте по
аналогии с авторским кино.
АГ: Давайте.
АЛ: Авторское кино –
это артпроизведение искусства, которое демонстративно уходит от
канонов большого бизнеса. Если в этом смысле авторскую песню
понимать, то, безусловно, – да… но она, к сожалению, у нас
понимается иначе. С тех пор как Высоцкий стал говорить вместо
самодеятельной песни – авторская, то вся самодеятельная песня стала
называть себя авторской. Этот вариант нам не нравится. Потому что
эта песня должна быть не самодеятельная, а профессиональная, хотя бы
по нескольким параметрам. То есть, если человек профессионально
пишет стихи, это уже основание относить его к этому жанру. А если он
еще сам свою собственную пишет музыку, то это уже сто процентов
оснований. Но вопрос в том, что в авторской песне в широком смысле
очень мало профессиональных стихов. Почти нет таких стихов,
написанных авторами, которые можно было бы напечатать в литературном
журнале, пройдя, скажем, элементарный фильтр профессиональной
критики. Профессионального разбора. Именно качества текста как
стихового.
АГ: А профессиональной музыки разве много в авторской
песне?
АЛ: Тоже нет. И профессионального исполнения.
АГ: Еще
меньше, наверное.
АЛ: Более того, – да, это один из недостатков,
про который я хотел сказать, – что часто стихи настолько превалируют
в авторской песне, что вот эти три аккорда и унылое пение, топтание
на одних и тех же ступенях звукоряда, оно как бы считается мелодией.
Нет, фигушки. Мелодия – это вещь совершенно другая, и ее надо писать
отдельно, и она должна ловиться слету, она может быть на что-то
похожа, хорошая мелодия – она всегда на что-то похожа, но она так
влипает, что при всей своей похожести она совершенно как бы живет от
всего остального. И вот если удается все это соединить, то
получается гениальная авторская песня.
НЯ: А что тобой двигало,
когда ты заявлялся на конкурс авторской песни довольно
активно?
АЛ: Ты знаешь, это такие юношеские комплексы. Меня
никогда ничем не награждали, хотелось получить какие-то регалии…
Глупость, конечно. Я был уже большой дяденька, меня с песнями,
которые я считаю для себя шедеврами, они не выпустили даже во второй
тур, какие-то старперы сидели, и я просто дурак был, что
поехал.
НЯ: А ты знал раньше имена тех, кто сидел там в
жюри?
АЛ: Нет. Не знал ни до, ни после. Какие-то не то старые
кспэшники, не то смутно знакомые обкомовские лица, не знаю.
НЯ:
Но такого же у тебя никогда не было в поэтической области? Или ты
тоже в конкурсах участвовал?
АЛ: Нет, я не выдвигался ни на какие
конкурсы с поэзией. Сначала, в восьмидесятые годы глухо не печатали,
и не было никаких шансов, а потом, в 91-ом году, меня позвали
впервые в «Дружбу Народов», а потом, в девяносто там каком-то
позвали в «Знамя», и проблем просто не было. Сколько напишешь,
столько у тебя заберут и напечатают.
АГ: А как с публикациями
дела обстоят теперь?
АЛ: Как напишу достаточный объем – пять,
десять стихотворений, так они печатаются. Здесь (в конкурсе АП –
ред.) не было никаких особых вещей, просто мне хотелось, чтобы у
меня был лауреатский диплом. Я же лучше вот этой девочки, которая
так красиво ножку отставляет и такие стихи поет! Ни фига подобного,
хуже я!
НЯ: Как ты относишься к такой позиции классных поэтов,
когда они заявляют, что их стихи не нуждаются в музыкальной
интерпретации, а хорошие композиторы говорят, что чем проще стихи,
тем лучше, тем правомочнее их использовать для музыки?
АЛ: Это
два разных вопроса. Поэты, которые так говорят… очень часто бывает,
что поэты – это люди без склонности к музыке.
НЯ: Нет, вот,
например, Седакова – она очень хорошо знает музыку современную,
академическую…
АЛ: Академическая – это другое занятие…
НЯ: Вот
эта вся плеяда – Денисов, Шнитке, Губайдуллина, Вустин – она ее
очень хорошо знает, эту музыку. Более того, ей даже нравится, как
Вустин переложил некоторые ее стихи, но вот песенные варианты ее,
мягко говоря, не устраивают никак.
АЛ: Я думаю, что надо с ней
поговорить, и она ответит, почему так…
НЯ: Но твое мнение
интересно.
АЛ: То, что Бродскому могло не нравиться то, что писал
Клячкин, то это его личное дело. Видимо, они считают свои стихи
окончательно и полностью гениальными, и им ваша артикуляция не
нужна, «мы сами свои стихи артикулируем, без сопливых обойдемся».
Может быть, так. Может быть, есть еще какие-то обстоятельства. Вот.
А что касается композиторов, то я их тоже понимаю. Многие из них
совершенно стихов не понимают, плохих от хороших не отличают, это не
их профессия. Для того, чтобы отличать плохие стихи от хороших,
нужно это дело любить, а они любят музыку.
НЯ: Ты считаешь себя
поэтом и композитором-песенником? Или можно сказать, что ты
находишься между ними, извини за банальный вопрос.
АЛ: Это очень
уязвимая позиция. Потому что здесь можно нарваться на такие
сомнительные комплименты как лучший композитор среди поэтом и лучший
поэт среди композиторов. Не хотелось бы. Просто я музыку пишу
больше, чем стихи лет на шесть.
АГ: То есть, в начале Вы просто
сочиняли музыку без стихов?
АЛ: Англоязычную рыбу сочинял. Я пел
какую-то кашу из английских слов для себя, и пару тетрадок нотных
исписал.
АГ: Аккордами?
АЛ: Нет, мелодиями, у меня
придумывались мелодии. По три, по четыре в день, такой был поток,
так перло из меня с четырнадцати лет. И только в двадцать пошли
стихи. Так что, непонятно, что тут первично, что вторично, но после
этого, после того как я стал писать стихи, я всю свою музыкальную
работу перестроил. Она была полностью как бы свободная, и были все
эти ходы по аккордам, и ритмические, и все стало подчиняться тому,
чтобы отобразить не только мелодику, но и дыхание текста. Акценты
должны быть в тех местах, где в тексте. И при этом должна быть еще
музыка, должны быть еще какие-то ходы, и это потребовало нескольких
лет, когда у меня стало получаться под стихи сделать музыку, которую
можно было бы без скидок для себя… Я могу ее мурлыкать, у меня есть
разные индикаторы – сколько дней у меня мурлыкается мелодия. Если
один день – это плохая мелодия, если три дня – нормальная. Если
неделю – значит, это будут мурлыкать все мои знакомые. Неделя – это
очень много.
АГ: А если дольше? Значит, эта песня будет хитом?
Хит тут, конечно, не причем, но насколько я знаю, «Эхо Москвы»
ротировало песню «Про властную вертикаль». До других радиостанций
дело доходило? Или это пока эпизод?
АЛ: Понимаете, я же не хожу
на радиостанции, просто на «Эхе Москвы» есть передача про авторскую
песню, которую ведет Нателла Болтянская, она меня знает, и время от
времени приглашает. Как у меня готов новый альбом, то я звоню и
говорю, что он готов, хочу подарить. – «А приходите к нам на прямой
эфир!». Так что там это все получается само собой, а в другие места
я просто ходов не знаю. Я даже не знаю, есть ли такие станции, где
можно эти песни прокрутить.
АГ: Их немного, я думаю.
АЛ: Но
вот я еще хотел сказать про «АЗиЮ-плюс». Мне кажется, что
«АЗиЯ-плюс» делает ход в правильном и для меня в близком
направлении. Они берут хорошие тексты и они пытаются делать хорошую,
интересную музыку. Это то, чего очень сильно не хватает авторской
песне. Сделать хорошую подачу. Что было в шансоне, например? Хороший
состав сидит. Какой-то камерный состав – контрабас, скрипочка,
фортепиано, и выходил человек, и пел. Такой поэт-бард – по нашему
говоря. То, что делает «АЗиЯ» – это ход в эту сторону, это ход к
публике на самом деле. Потому что публика хочет от нас
профессиональной подачи. Вот я, например, не могу петь
профессионально, голоска нету, и гитарой я недостаточно владею. А
если при наличии этой профессиональной подачи, профессиональной
аранжировки минимальной, камерной такой, то уже можно что-то
говорить о контакте с публикой, более широкой, чем традиционные
потребители поэзии. Может быть, надо делать программы более
разнообразные и демократичные, чтобы в это втягивать. Не брать
только сложные тексты. Но это как бы вопрос тактический
АГ: Вы
правильно сказали уже, что и «азияты», и «плюсы» поют песни на стихи
хороших поэтов, замечательных, но при этом, как я давно заметил, и
мы неоднократно с Колей уже об этом говорили, довольно мало песен на
свои стихи. Это плюс или минус? Или это данность?
АЛ: Понимаете,
я всегда разделял. Как бы у одного человека есть талант поэтический,
у другого – талант придумывать музыку, а есть еще и талант
исполнительский. Это вещи разные, они в разной пропорции у каждого.
И если он у них в такой пропорции, что больше песен на стихи других
поэтов… Ну, что же делать? Невозможно делать по-другому. Потому что
если они задают себе высокую поэтическую планку, и сами для себя
чувствуют, что собственные тексты не всегда, не во всем
удовлетворяют, это их эстетический выбор.
НЯ: Очень хорошая
фраза.
АГ: Но все же надо стремиться к совершенству…
НЯ: А
кто-нибудь писал на твои тексты?
АЛ: Ну да, были какие-то
варианты. С чего началась моя группа? Две девочки, дуэтом
выступавшие, они хотели мне показать песенки на мои стихи, которые,
как они считали, не стали еще песенками. Но это совсем по-другому, и
это был для меня очень интересный опыт, когда я слышал свои стихи,
на которые написаны песни, и я слышу совершенно другим ухом, другой
поворот. Я, конечно, понимаю, что моя музыка лучше… но это было
очень любопытно. А если кто-то исполнит мою песню не так как я –
такие варианты тоже были, нечасто, но были, – то это тоже очень
любопытно, и так можно.
АГ: Вы сейчас выступали в Питере, а часто
ли в вашей практике случались гастроли?
АЛ: Нет, я в отличие от
большинства бардов, которые очень активно ездят; они активно ездили
на фестивали, их там знают, а мне на этих слетах авторской песни
было как-то тягомотно, муторно. Понимаете, человек, который очень
много прочел разных стихов, который очень хорошо, слету отличает то,
что ему нравится от того, что он считает глубоко неправильным,
ошибочным и неграмотным, ему очень трудно выносить эти потоки
графоманских текстов и музыки, выносить в реальном времени. В
какой-то момент я перестал ездить, в году, наверное, 1985-ом я был
последний раз на слете. Я – перестал.
АГ: Это в России. А за
пределами этой страны?
АЛ: На Дуговке я выступал, в Израиле.
Сейчас – если получится визу получить, собираюсь осенью съездить в
Америку, там мне обещали концертиков десять устроить. Мало выступаю.
Я понимаю, что поэт должен быть голодным, злым, а у меня есть, к
сожалению, работа, которая кормит мою семью, и я не являюсь голодным
и злым, и не лезу во все дырки, как все голодные барды. Зато их
знают, и приглашают и в Германию, и в Тюмень, и во всякие остальные
места.
АГ: Последний вопрос, не имеющий уже отношения
непосредственно к авторской песне. Ваши мысли, ощущения по поводу
ситуации с культурой в нашем замечательном государстве на
сегодняшний день?
АЛ: Грустные у меня ощущения. Я вот не говорил
сегодня об этом… Году в 1984-ом я себе сказал, что я больше про эту
всю политику, про весь этот физиокритический пафос – я его оставляю,
мне он неинтересен, я буду писать не о том, что мне не нравится, и
этот негативный пафос я оставил. И про политику как таковую – не
писал. Ну, там раз в три, в четыре года, раз в пять лет вылезет
какая-нибудь такая штука, которую можно трактовать как политическую…
У меня с 2004-го года несколько текстов таких вылезло, пара песен
еще очень почему-то злых. Я не хотел этого, честно, это как-то само
произошло. От того, что по телевизору, что по радио звучит… хотя
некоторые вещи, которые делаются, с чем-то я согласен, с чем-то нет,
но почему это так? Видимо, вот потому что так изменился воздух.
Очень грустно становится от некоторых вещей. От того, что происходит
в культуре, от того, что происходит на эстраде, что происходит с
образованием, с газетами. От того, как друзья рассказывают, как их
выгоняют из изданий, и какой приходит там урод, и начинает свои
идиотские порядки устанавливать, причем при полном благодушии
всякого спонсора или кого-то там… «Давайте, из любой газеты, из
любого издания сделаем попсовую, гламурную штуку!» – меня это стало
очень как-то подспудно напрягать, и поэтому, я думаю, полезли вдруг
из правого полушария странные слова такие – типа песни про властную
вертикаль. Я думаю, что я здесь выступаю не как лицо, рассуждающее и
анализирующее, а как индикатор. Я сам для себя индикатор, я не очень
понимаю, но, видимо, что-то неблагополучно, если эти вещи вдруг
опять вылезли. Помимо всякого желания. Вот все, что я на эту тему
могу сказать.
Беседу с Александром Левиным провели Анатолий
Гуницкий и Николай Якимов.
СПб. Галерея «Борей»,
21.05.05
|
